Анна Петровна снова подымается из-за стола и ходит по комнате. Она права, что пишет сыну о любви. Пусть он – берет пример с отца и пусть любит свою будущую подругу бережно и нежно. Может быть, это та девушка-геолог, о которой он два раза упоминал в последнем письме? Сейчас в Сибири весна. Они ходят по тайге, вместе работают (и пусть всю жизнь вместе работают) и пока еще не признаются в своей любви. Иногда только глазами? И то делают вид, что не понимают. И все кругом прекрасно, все – их собственное. Когда человек любит, он – царь. Не обыкновенный царь, каких рано или поздно свергают с престола, а сказочный, которому всякая щедрость по плечу. А себялюбец и эгоист всегда нищий…
Она опять садится к столу, чтобы написать о царе и нищем и еще о том, что любить даже радостнее, чем быть любимым. Это все равно что дарить – приятнее, чем получать подарки.
«Мальчик мой, никогда не обижай ту, которую полюбишь. Но только сумей полюбить такую, которая достойна любви…»
Что же еще написать? Анна Петровна смотрит на портрет сына. Узнает свои пушистые волосы, широко поставленные глаза, продолговатый овал лица, только рот большой, отцовский. Можно и про это написать, что разглядывает его фотографию. Все равно про что, лишь бы подольше разговаривать с Володей. Но нельзя отнимать у мальчика столько времени на чтение писем. Он – инженер, вот уже год с лишним, как инженер, занятой, серьезный человек.
«Целую тебя крепко, мой родной. Береги себя. Пиши почаще, как сможешь. Твоя мать.
P. S. Хотела приписать, что папа целует, и вспомнила, что он на охоте. Я очень довольна, что с ним ездит его заводской шофер Олег Иваныч (я не помню, был ли он при тебе). Человек он мрачноватый и молчаливый, и мне все казалось, что ему не особенно приятно сопровождать отца в выходной. Но наш отец уверил меня, что Олег Иваныч сам страстный охотник и что для него это – первое удовольствие. Так это или иначе, но у меня душа спокойна, что отец не один. Потому что единственное, во что я не верю, это в его шоферские таланты. Не знаю, как там отец рассчитывается с Олегом Иванычем, а я со своей стороны купила его жене Наташе на платье. И хотя шофер мрачно заявил: «Ни в коем случае!», я все-таки подумала, что я хорошо сделала. Ну вот, кажется, и все».
Спать еще рано, только одиннадцать часов. Чтобы скоротать вечер, можно дойти до почты и опустить письмо. И хорошо прогуляться перед сном. Алеша и Олег Иваныч сейчас спят в машине где-нибудь на опушке. Улеглись пораньше, чтобы встать до рассвета.
Она одевается, берет письмо, выходит на площадку. По привычке заглядывает в ящик для писем, нет ли чего от Володи. Что-то белеет сквозь круглые дырки ящика. Необходимо сейчас же прочесть, может быть, нужно будет сделать приписку в своем письме.
Нет, это не от Володи. Конверт надписан аккуратными печатными буквами. Ей лично: Анне Петровне Глаголевой. Без адреса отправителя.
Она захлопывает за собой дверь, разрывает конверт, медленно спускается с лестницы. Внизу под лампочкой останавливается и перечитывает все заново.
«Увожаемая Анна Петровна! Вы меня не знаете, извините за беспокойство, но я считаю своим гражданским долгом честного человека поставить Вас вызвестность об одном факте непосредственно касающем Вас лично».
Анна Петровна невольно отмечает грамматические ошибки.
«Вы в данный момент полагаете, что Ваш супруг Глаголев Алексей Пахомович находится на охоте. Однако Вы можете лично удостовериться в противном, а именно, что А. П. не на охоте, а его местонахождение в Песочном тупике, дом № 10, кв. № 3 у гражданки Зурновой Нины Владиславовны, которую он на днях уволил по взаимному их желанию, чтобы не было кривотолков и устроил в другом месте (могу по наведению справок указать, куда именно). Пологаю, что раскрытием глаз оказываю Вам товарищескую услугу по борьбе с амаральными явлениями, потому что А. П. на виду и ему марать себя не годится, а гр. Зурнова довольно-таки склизкий элемент. Между прочим машина Ваша «Москвич» и собаки по кличке Наль и Домоянтя, взятые для отвода глаз, находятся в Афанасьевском пер. д. № 8-б в сарае у заводского шофера Телегина О. И. Упомянутый шофер, как мне случайно стало известно, четыре раза в воскресные дни по причине своей охотницкой страсти, добровольно (за плату) сопровождал Вашего супруга в его личной машине на охоту. Но также исходя из подчинения начальству скрывает уже два раза машину и собак у себя в сарае, категорически против своей воли потворствуя оморальным явлениям. Выше указанный шофер ни кому про это ни говорит и никто про это покамест не в курсе дела, но эта история также как и мне, я уверен, ему претит. Ее надо прирвать вначале, а потому срочно примите меры.
Еще раз увожающий Вас X.»
Анна Петровна стояла у входной двери и медленно натягивала перчатки. Письмо неизвестного Икс она опустила в карман. Вдруг вспомнила, что в этом кармане лежит письмо к Володе, вынула оба, переложила по разным карманам.
Может «по наведению справок указать». Значит, еще могут быть такие письма, написанные аккуратными печатными буквами, с грамматическими ошибками? Дал точный адрес «местонахождения». Справился по документам или сам ходил в Песочный тупик? Об Зурновой Анна Петровна думать не хочет. Она ее как-то видела на заводском концерте самодеятельности. Объявили: «Наш экономист товарищ Зурнова споет романс «Ни слова, о друг мой». Экономист Зурнова была полная блондинка в плохо сшитом голубом платье. Анна Петровна запомнила нескладное платье, а то, как пела Зурнова, она не помнит. Если бы хорошо пела, она непременно запомнила бы. Но сейчас Анна Петровна не хочет думать о ней. И в Песочный тупик «удостовериться лично» она не пойдет.
А Налька и Дамка, значит, в сарае у Телегина? И неужели так было каждый раз? Так почему же они, глупые, радовались?… Нет, Икс пишет, так было два раза. А если все это – гадкая сплетня? Да, но почему же собаки у шофера? Или это тоже неправда? В тупик она не пойдет, но сейчас же отправится к Телегину. Чтоб собаки целые сутки маялись в сарае! И потом все сразу станет ясно. Жена Телегина Наташа выйдет и скажет: «Мой Олешка с Вашим Алексеем Пахомычем на охоте, а что вы хотите, Анна Петровна?»
До Афанасьевского переулка не близко, но ей не хочется брать такси или ехать на автобусе. Лучше идти пешком, чтоб еще полчаса верить, что это ошибка или ложь. Уж очень противное письмо. Оно в левом кармане, а Володино в правом.
И хотя не хочется ни о чем думать и необходимо верить, что это ложь, думается только об этом… Гости ели утку: «А нет ли тут дроби?», «Какой молодец ваш Алексей Пахомыч, совсем молодой!» А возвращаясь домой после ужина, наверно, лицемерно жалели ее и осуждали его. Или, наоборот, его оправдывали, а про нее говорили: «Домашняя хозяйка, узкий кругозор». А разве в Песочный тупик он ездит для расширения кругозора?
Кажется, обида подступает к глазам и к горлу, а это нельзя, потому что ей сейчас откроет жена Телегина и придется с ней разговаривать.
Она звонит. Ей открывает Олег Иваныч и по его лицу Анна Петровна понимает, что все – не ошибка и не ложь.
– Олег Иваныч, я пришла за собаками. – Голос у нее спокойный, но совершенно неестественный, она это чувствует.
Телегин суетится, сперва зовет ее в комнату, потом говорит, что собаки в сарае, надо идти во двор.
Только там света нет, надо бы фонарик или свечу. А то можно и со спичками.
– Можно и со спичками, – соглашается Анна Петровна.
Налька и Дамка вырываются из сарая с таким оголтелым лаем, что кто-то в темноте шарахается в сторону и говорит озлобленно:
– Наплевать на людей, завели кобелей!
Собаки бросаются к Анне Петровне, подпрыгивают, лижут ее в лицо.
Она говорит:
– Сейчас, сейчас пойдем.
– Зачем идти, я довезу вас, Анна Петровна, – мрачновато предлагает Телегин.
Она отказывается, нет, лучше пешком.
– Как хотите, только уж я тогда провожу.
На это она тоже не согласна. Ночь? А кто ее тронет с собаками?
– Да они сами могут делов натворить, за кошкой бросятся.
Олег Иваныч чуть не сказал: «А мне перед Алексеем Пахомычем отвечать», – но понял, что сейчас это сказать ни в коем случае нельзя. И он упрямо повторяет:
– Уж как там хотите, а я провожу.
Они идут по ночным пустынным переулкам, молчат. Время от времени Анна Петровна говорит собакам:
– Тихо, к ноге.
На минуту собаки послушно идут слева, но опять вырываются вперед и натягивают поводок. Олег Иваныч не выдерживает молчания.
– Анна Петровна, небось вы думаете – подлец Телегин! От вас ничего, кроме доброго, не видел, а сам…
– Нет, Олег Иваныч, я ни о чем таком не думаю.
И опять идут молча. В скупо освещенных переулках ни души и только под воротами шепчут и вздыхают, в подъездах тихонько смеются, а за обшарпанной колонной старого особнячка краснеет огонек папиросы. Где-то хлопнула дверь и на середину улицы, под свет фонаря, вышли, обнявшись, двое. Они идут медленно, ее голова у него на плече – смелые от любви, ко всем равнодушные и гордые своим счастьем.
