– Слишком длинное предисловие, папа. Частушки, поговорки. – Лида опять посмотрела на часы. – Покороче, пожалуйста.
– Могу и короче. Узнал я, дочка, что есть такая мастерская, где делают памятники… Постой, не перебивай. Я, конечно, отдаю себе отчет, что, несмотря на кое-какие мои заслуги, – между нами говоря, не такие уж ничтожные, – памятника мне не поставят. Хотя я и приношу, пользу в своей области, может быть, не меньше, чем любой поэт…
– Папа, оставим литературу в покое, – нетерпеливо сказала Лида. – Поэты украшают жизнь.
– Хозяйственники тоже украшают, – заметил Виктор Акимыч. – Но не в этом суть. Суть в том, что умри я и…
– Фантазия! – авторитетно сказала Лида. – Ты еще лет тридцать проживешь.
– Конечно, я не против этого, – согласился Виктор Акимыч. – Но и через тридцать лет и через сорок умирать – не миновать. И вот, когда я думаю о том, что – умрешь, похоронят, как не жил на свете, и современники даже позабудут черты твоего лица, не говоря уже о потомках, которые и представления не будут иметь, то как-то немножко обидно становится… Нет, Лидушка, откровенно тебе скажу: я не об этом думаю, и в данном случае не о потомках, я их не знаю, они меня не знают, так на так. Просто узнал я про эту мастерскую и мне захотелось увидеть свой бюст в мраморе или в бронзе…
– Какая чепуха, – сказала Лида. – Когда соберешься умирать, лет через тридцать, тогда об этом и говорить.
– Лидуша, кому ж тогда интересно – старческий бюст! Если заказывать, то именно теперь, когда в расцвете сил. Я опять-таки повторяю, что умирать не собираюсь, но если это когда-нибудь случится, то ни мать, ни ты, не говоря уже о вышестоящих организациях, памятника мне не поставите. Вы пожалеете денег, откровенно скажу, хотя сбережения у нас имеются. Мы выиграли по золотому займу и еще, может быть, выиграем. А вот ты представь себе такую картину, что я увековечен где-нибудь, ну хоть на Ваганьковском кладбище. Или лучше на Новодевичьем. И каждый проходящий, посмотрев на бюст и прочитав золотую надпись, заинтересуется, может быть, почувствует благодарность или просто полюбуется на художественное произведение. Все равно приятно.
Лида посмотрела в окно и задумалась. Недаром она училась на литературном и развивала свою фантазию. Ей живо представилось: весна (она мысленно сократила срок жизни своего папы на тридцать лет), цветет сирень, поют птички, солнце светит с высоты, и они с Сеней идут по дорожке. Останавливаются перед мраморным бюстом. Гордая голова, широкие плечи. «Это мой папа», – говорит она, и прозрачная слеза затуманивает ее большие голубые глаза. А Сеня, высокий и стройный, осторожно обнимает ее за плечи и привлекает к себе: «Не грусти, Лида, я люблю тебя…» До сих пор он не говорил ей этих слов, но тут, в располагающей тишине… Даже у Мопассана есть рассказ вроде этого.
– Ты о чем задумалась, дочка?
– Знаешь, папа, я думаю, что это не так уж глупо.
– Вот видишь! Я знал, что найду в тебе поддержку. А мать сейчас начнет выспрашивать – почем мрамор, то да се. Конечно, это не дешево, я уже примерно справлялся: материал, скульптор и это… что под себя… пьедестал. Но я знаю, что потом ведь и вам будет приятно: отцовский памятник, собственный монумент.
При этих словах Лида насторожилась и спросила:
– А какого размера?
– Ну, я так полагаю ориентировочно… метра полтора в высоту.
– Папа, ну хорошо, сделают тебе этот памятник. А пока где ты его будешь держать?
– Где? – Виктор Акимыч на минуту задумался. – Что значит – где? Можно в квартире.
– Полутораметровый мраморный бюст в квартире! Ты себе представляешь, что это такое? Гости входят в столовую, на столе вино, закуски, а в углу стоит надгробие – милости просим!
– Необязательно в столовой. Можно в спальне.
– Да ты что! Мама же с ума сойдет.
– Н-да, я этого обстоятельства не учел. В прихожей тоже неловко, будто швейцар у двери или вроде медведя в вестибюле. А что, если в твою комнату, Лидушка?
Лида еще сама себе не сознавалась в своих сокровенных мечтах, но тут ясно представила: наступит день, когда Сеня, как в прошлый раз, встретится с ней и пожалуется – поссорился с родителями! Он, кажется, часто с ними ссорится. И тогда она, ласковая и нежная, возьмет его за руку и шепнет: «Бедненький мой, загрызли тебя совсем. Хочешь, переезжай к нам?» (Не ждать же, когда он сам до этого додумается.) А он обнимет ее, привлечет к себе и скажет: «Лидуша, какая ты… особенная!» Переедет, а в углу памятник, папин бюст. Извольте при этом бюсте целоваться и… вообще ужас! И Сеня, в чьей любви она пока еще не слишком уверена, возьмет и переедет обратно к родителям. Нет!
– Нет, папа, как хочешь, но к себе в комнату я тебя с твоим бюстом не пущу! Может бытв, можно заранее приобрести место на кладбище и сразу там установить?
– Я живой, здесь, а он там? – неуверенно и даже несколько испуганно спросил Виктор Акимыч.
Лида опять посмотрела на часы. До встречи с Сеней осталось сорок минут. Она обычно приходила на свидание первая, но скрывалась где-нибудь за углом или в магазине. А когда видела, что он уже на условленном месте, выжидала минут пять и выбегала к нему: «Ах, Сенечка, я, как всегда, опаздываю!» И теперь ей тоже не терпелось уехать. Но нельзя было оставить разговор о памятнике, незаконченным. Отец еще, пожалуй, натворит глупостей, закажет, потратит уйму денег. И тут ей в голову пришла мысль, которая показалась ей разумной.
– Папа, а может быть, вообще не надо этого памятника? У тебя впереди еще много лет, ты можешь сделать еще много хорошего и, если люди будут вспоминать тебя добром, это, право же, самый лучший памятник! Нерукотворный. Гораздо лучше всякого мраморного бюста. Ты подумай об этом, папка, а я побегу, мне пора.
Виктор Акимыч стал думать, и в конце концов он пришел к выводу, что памятника действительно не нужно. Но это не здравая мысль Лиды, высказанная второпях, повлияла на такое решение. Она имела лишь второстепенное значение. Главное же было то, что ему отказали в мастерской. Потому что он все-таки ходил туда и подробно выяснял – почем памятники и можно ли заказать. Но ему деликатно ответили:
– Частных заказов не принимаем. Да, это именно в нашей мастерской работали над памятником Юрию Долгорукому и над множеством других памятников. Но это государственные заказы. А частных не берем.
Виктор Акимыч расстался со своей мечтой о мраморном бюсте, но не почувствовал себя обескураженным. У него, на худой конец, оставалась перспектива, нарисованная Лидой. Жене он рассказал обо всем, умолчав только, что ему отказали в мастерской, и добавил:
– Лидушка права, лучше бороться за нерукотворный. Это в принципе правильно. А кстати сказать, монумент и поставить негде. Вообще-то, я ведь исключительно для вас хотел, чтоб вам было приятно впоследствии.
Расстроганная Ольга Николаевна заткнула себе уши и воскликнула, что слышать об этом не хочет и что Витюша ее переживет, – это ее единственное желание.
С тех пор у себя в учреждении Виктор Акимыч как-то особенно доброжелательно стал относиться к людям и как-то особенно рьяно принялся за работу. И при каждом более или менее заметном достижении он взял себе за обычай повторять:
– На памятник я, конечно, не рассчитываю, нет, я ни в коем случае не рассчитываю на памятник, достаточно и того, если добрые люди скажут – спасибо.
Вот как было дело.
Впрочем, я представляю себе, что читатель может сказать:
– Не было такого! Да и не может быть в наше время. Это все придумано.
Тогда я позволю себе добавить: нет, как раз дело в том, что основное не придумано. Действительно, в московскую мастерскую, где работали над памятником Юрию Долгорукому и работают над другими памятниками по государственным заказам, приходило несколько таких частных заказчиков. Они выражали желание иметь про запас свои бюсты в мраморе или в бронзе. А один даже высказался в том смысле, что жена, или, уже скорее, его вдова, об этом не позаботится, она лучше купит себе норковую шубу. А ему хочется увековечиться, оставить о себе художественно выполненную память. И он, дескать, за деньгами не постоит.
Вот как было в действительности. И я представила себе такого заказчика, который при жизни не слишком утруждает себя славными и хорошими делами, но все же мечтает увековечиться при помощи мраморного бюста. А все остальное, второстепенное, я уже нафантазировала, как это делала Лида в моем рассказе.
