А бедные люди бьют землю кирками, ломами и дерутся за привозные рукоятки к лопате.
Здесь парламент учится у населения, а население учится у парламента, и опять откапываются покойники, чтоб разглядеть их национальность.
Здесь есть свои звезды и авторитеты, вся жизнь которых служит примером, кроме начала – они не там родились.
О, если бы они могли! Они б зубами, ногами, ногтями переменили место рождения. Но они не могут и вынуждены служить примером остальным. И, разгребая навозную кучу своей жизни, ищут в ней зерно какой-то любви, какой-то ночи, какой-то дружбы и клянутся быть вместе, уезжая по одному, перевозя туда свои несчастья, уже там выкрикивая хрипло: социализм, капитализм, хотя из этих слов человечество признает только гомосексуализм – тоже от изобилия.
Что может быть интереснее этой картины, которую создаем мы своими лицами, телами, а вокруг стоят джентльмены с дамами и показывают сигарами:
– Вот этот…
– А вот эта…
– А вот эти…
– О, вери гуд. Файн, изумительно.
– Неужели все это движется?
– Да, сэр!
– И ночами?
– Да, сэр.
– И что, они там живут?
– Ну как сказать, сэр… Во всяком случае, вот сейчас они принимают какие-то законы. Вот если вы прислушаетесь, слышно: «консенсус», «кворум», «президент»… Очень любопытно, сэр.
– Только немножко запах…
– Что делать, сэр, они живые.
– И что же они там едят?
– Ну, не при дамах…
– Я думаю, если открыть широкий доступ, это может быть очень интересно.
– Да, сэр, смельчаков можно туда запустить. При соответствующей экипировке.
– Что-то вроде скафандра?
– Да, сэр, с полной автономией.
– Может быть, их чем-то подкармливать?..
– Тогда какой смысл…
– Да, да, да…
Где еще? Когда еще? Кто еще возьмет на себя смелость жить нашей жизнью? И еще праздновать… И еще любить…
И еще сердиться на кого-то и принимать близко к сердцу какие-то мелкие неприятности типа творческих неудач.
Видите очередь за босоножками – лето будет жарким.
Видите за колбасой очередь – зима будет холодной.
Видите за мылом очередь – к забастовкам.
Евреи клином на Запад потянулись – это к бурным конфликтам в Закавказье.
А видите очередь за всем – значит, снова колхозы укреплять будем.
А как народ исчезает с улиц, площадей – это к социализму.
А как на замки, запоры, ставни закрывают все – коммунизм близок… Ему (в отличие от тайфуна) дают мужские имена: капут, абдуценс, конец, капец, развал, гроб и полный…
Покой, зелень, тишина и невраждебность остались в прошлом или переместились в самые отдаленные места страны, где Человек и зверь встречаются наедине.
Центр бурлит. Людьми отравлен организм. В магазинах на прилавках и полках одни люди, и ворвавшийся на склад обнаруживает только ворвавшихся туда раньше. Леса, сады полны людей, с трудом заменяющих грибы и ягоды.
Окрестности и пейзаж из людей. Линия горизонта из солдат с палками.
Люди и люди, маленькие и большие, красные и синие. Предметов нет – исчезли. Их заменили люди, возбужденные и перекошенные.
– Как дальше жить будем? – спрашивают они друг друга и – во все стороны.
– Где предметы для быта, еды и перемещения? – гудят они, отойдя от станков и полей, сталкиваясь и перемешиваясь в равнодушном пространстве.
– Дайте товары, – говорит толпа своему руководителю.
– Дайте товары, – говорит свой руководитель своей толпе.
– Дайте, дайте, – мычат коровы, ревут быки, стучат министры, плачут дети.
– Give me, give me, – тянутся руки сквозь колючую проволоку государственной границы.
– Что вам дать? What do you want?
– Все, что у вас есть или было. Не выбрасывай! Дай выброшу, дай сам выброшу!
– Почему у вас все есть или было? – гудит толпа, бросив станки и окружив вкалывающего с шести утра до одиннадцати вечера с детьми и внуками фермера.
– Сейчас объясню. Just a minute…
– Не надо, не надо. Мы маршем мира пройдем по вашей стране.
– Мы болеем, нет лекарств. Дайте, дайте.
Из дальних районов бросают работу и стягиваются в центр.
– Вы нам дадите, в конце концов?!
Преступники грозят свернуть преступность, видят смысл только в изнасилованиях, квартирные кражи теряют свое очарование – украденные деньги не на что обменять. «Где товары? – ревут преступники. – Шубы давайте, шубы дорогие, колье, изумруды, уходит мастерство…»
– Нету, – говорит толпа своему руководителю.
– Нету, – говорит свой руководитель своей толпе. – Нету, ждите!
– Сколько ждать? – спрашивает своя толпа у своего руководителя.
– Года три-четыре, – говорит он, – но не сразу, а через год.
– После трех лет?
– Да. И как кончится этот срок, постепенно пойдет на улучшение.
– Значит, ждать?
– Да…
Ждать-ждать-ждать… Понеслось во все концы, и бивуаком расположилась огромная страна. Горят костры, кипит вода, достаем из тряпочек сахар…
– Чего ждете? – холеными голосами спрашивают из-за рубежа. – What do you wait?
– Товаров ждем, товаров, – зевая, отвечают местные.
– Товалов здем, товалов, – шепелявит новорожденный.
И с непревзойденным мастерством вся страна принялась ждать.
Для Р. Карцева
– Я не уезжаю, – кричал он. – Здесь хуже, чем где угодно, но я живу здесь! Здесь должно быть лучше! Должно стать быть! Всем будет хуже, а здесь будет лучше. Станет будет обязательно! Болезнь принимает здоровые формы. Здоровье тускло засветилось сквозь хилость первых постановлений, неисполнение которых – лишь свидетельство живого ума и сообразительности народов, с трудом населяющих нашу страну. Здравый смысл уже начал бродить в массах. Добредет и до верхов.
Конечно, слово «будет» почернело от бесконечного употребления, но новый смысл придает ему прежний блеск, и оно снова сгодится в работу.
Здесь будет лучше! Рост зарплаты при отсутствии материальной заинтересованности создает невиданный образ жизни, когда деньги роли не играют и их уже можно свободно обменять на результаты труда, которые тоже…
Но не в этом дело.
От человека на нашей земле не остается предметов жизнедеятельности, только продукты жизнедеятельности. Поэтому жил он или нет – остается предметом дискуссии. Это и остается…
Уникальная способность, не создав ничего, испортить навсегда среду обитания и страну пребывания. Но не в этом…
Новые люди должны появиться! Работа над этим уже идет.
У нас будет лучше, невзирая на то что становится все хуже. Опять наше сегодня не дает никаких надежд. Только – завтра. Только соединив прошлое с будущим и вычеркнув к чертовой матери настоящее, можно снова жить и работать. Опять на энтузиазме и снова без зарплаты! Связать деньги населения, а потом и их самих, и развязать, когда наступит миг, отделяющий будущее от настоящего… Это где-то… Неважно!
У нас будет лучше! Мы будем жить очень хорошо! Даже если для этого нам опять придется снова извести миллионов где-то… Неважно!
Связать их деньги, вернее, развязать им руки и связать их деньги. А потом – наоборот. Ничего-ничего! Рынок даст себя знать. И хорошо, что без объяснений. Двенадцатого с восьми утра – рынок, и все! Пусть никто ничего не понимает – давай на базар! Рынок открыт!
«Что такое? – думает простой человек. – С чем идти на этот рынок, что продать, что купить?»
Пока никто ничего не понимает. Пока даже специалисты, которые лучше других этого не понимают, вместо подробностей – молчат.
Я один говорю в подавляющем меньшинстве, с полной уверенностью глядя и видя: здесь будет лучше! Не потому что… А потому что… В общем, будет – и все!
Сейчас окончательно разваливается табачная, хлебная, питьевая, санитарная, в общем, самая необходимая… И все будет хорошо! Все оставшиеся перейдут к рынку сами собой. Их не надо будет подгонять.
Отвар – на настой, окурки – на объедки, корки – на обмылки…
Это возникнет обязательно! Патроны – на бинты, крупу – на подметки. Никуда не денутся! Я вас не хочу надолго отрывать, но никуда не денутся.
Хорошо здесь будет! А где же еще, как не здесь? Уже всюду. Только здесь… Ну, еще впереди нас плетутся две… совсем… Куба и Корея. Так что мы втроем остались.
Но мы придем к будущему обязательно. Вместе или по отдельности. Кто раньше, кто позже, но к завтрашнему дню придем. Доползем! И устроимся там как надо. Как оно и положено.
Мы будем жить очень хорошо. Я в этом убежден. И ничто меня не переубедит – ни холод, ни голод, ни то, что все необходимое продали… Это в наших традициях: продав с себя все, пытаться на эти деньги купить какую-то одежду. Или поломать что-то хорошее, чтобы на этом месте… Но не в этом дело.
Нам будет лучше. Просто потому, что хуже уже… Но это…
А пока – питаться, питаться, питаться – наша движущая сила как сверхдержавы.
Погода в этом году снова нас подвела. Если весной она создавала какую-то надежду на недород, крупный урожай окончательно подорвал экономику.
