Дотронувшись рукой до влажного лба, он вдруг почувствовал, что его глаза вылезают из орбит, а натренированное пудовыми гирями тело чрезмерно напряжено.
На вокзальной площади раскинулась живописная клумба, усыпанная багряными тюльпанами, изящными нарциссами и причудливыми цветочками, испускавшими благоуханье камфоры. Гражданин сомкнул веки, потянул носом утренний воздух и замер.
Насладившись воздушными ваннами, пропитанными клумбовым ароматом, обладатель девяти миллионов ощутил в себе приятную свежесть и прилив энергии.
Пробормотав в английские усики: "Ну вот я и завладел своим телом!", он на всех парусах кинулся к автобусной остановке. Подошел автобус номер два. Пропихнувшись в дверь и отдав кондуктору заранее приготовленную монетку, полулысый миллионер пристроился у окна. Второй номер обдал вокзальную площадь кучевым дымом, похожим на цветную капусту, тронулся с остановки, пробежал пятьсот метров по улице Улугбека, свернул на проспект Баби-Ханыма и, тормознув на остановке "Трест", выплюнул из своего тропического салона пассажира-миллионера. Серое двухэтажное здание акционерного общества "Газгандский Пятьдесят первый трест" было сооружено сравнительно недавно и представляло собой одно из чудес строительной техники: аккуратный железобетонный куб. Внутри куба помещался небольшой вестибюль с лестницей на второй этаж и павильон-сторожка, на фасаде которого была прикреплена дощечка: "Предъявляй пропуск в развернутом виде, не ожидая требования". Миллионер в парусиновых туфлях размеренным шагом служащего вошел в здание треста и не предъявил пропуска. Прочитал на доске объявлений:
Товарищи!
Сегодня в 17.00 состоится общее собрание служащих треста. На повестке дня стоит доклад "О неделе гражданской войны 1919 года". Докладчик П.С.Колбаскин.
Явка обязательна. поднялся на второй этаж, открыл обитую дерматином дверь с табличкой "Бухгалтерия" и проник в маленькое светлое помещение, единственным украшением которого являлся плакат с надписью: ПОМНИ, ТОВАРИЩ, БУХГАЛТЕР – ПРОФЕССИЯ ТВОРЧЕСКАЯ!
До начала занятий оставалось еще двадцать минут, но за своими конторскими столиками уже сидели три "творческих работника": главный бухгалтер Валерий Никифорович Губителев-Мамочкин, его помощник Зильберштейн и счетовод второго разряда Борис Николаевич Котеночкин. Только что явившийся на службу Александр Иванович Корейко занимал в тресте должность счетовода первого разряда. Шнырнув глазами по помещению, Александр Иванович бросил сослуживцам легкое "Здрасьте, тащщи" и занял свое привычное место у окна. Перочинным ножом он методично очистил желтую ядреную репку, порезал ее и начал пережевывать ломтик за ломтиком с аппетитным хрустом. Перед счетоводом лежали еще два холодных яйца всмятку и краюшка хлеба. Участь этих продуктов была предрешена.
Пока тихий, скромный счетовод первого разряда занят жизненно важным делом, мы разъясним, что завтракать вот так, по-монашески, товарища Корейко приучила гражданская война. Да, он участвовал в гражданской войне. Постольку, поскольку она приносила ему прибыль. Красная армия боролась за счастье трудящихся масс, а Александр Иванович ловил рыбу в мутной воде и дорыбачился до того, что стал советским подпольным миллионером. 1931 год застал подпольного миллионера сорокалетним коммунистом. В партию его затащила мохнатая лапа – служащий Внешторга Оконников Аркадий Борисович, с которым Корейко был на паях, прокручивая ссудные деньги московской лжеартели "Реванш". Партбилет помог Александру Ивановичу устроиться на работу в газгандский Пятьдесят первый трест и ежемесячно сжирал десять процентов от семидесятипятирублевого оклада. Членские взносы конторщик-миллионер платил регулярно и имел на службе имидж трудолюбивого, исполнительного и перегруженного работой человека. На заседания ячейки Александр Иванович прибывал раньше всех, никогда не выступал, но смотрел на ораторов преданными глазами, если их речь совпадала с директивами управляющего трестом Дотехпоровича.
Но никто из сослуживцев Корейко и вообразить себе не мог, что Александр Иванович не простой советский служащий, а человек с натурой скрытной, жадной, что он ненавидит советскую власть, что он подвижник, сознательно изнуряющий себя финансовыми веригами, что он дока по части коммерческих тайн. Никто, кроме великого комбинатора, не знал, что этот индивид с железопартийным лицом обладает купеческой жилкой и девятимиллионным капиталом. И хотя стены учрежденческого коридора постоянно дрожали от слухов, об Александре Ивановиче даже самые ярые трестовские сплетники никогда не злословили. Ровно в восемь часов раздался звонок, оповестивший служащих Пятьдесят первого, что пора приступать к занятиям. Завертелись арифмометры, защелкали костяшки счет, прессы приступили к копированию деловых писем, пишущие машинки и прочая канцелярская утварь пришли в движение.
Рабочий день грянул.
Александр Иванович смахнул со стола крошки и с громадным жаром принялся за работу.
– Товарищи, – тявкнул главбух Губителев-Мамочкин. -Отчет на носу. И РКК тоже. Так что хватит ушами хлопать. Мух ловить тоже. Пора к ответственной работе приступать.
– А что делать со снабженцами? – занимательно поинтересовался товарищ Котеночкин. – От них до сих пор никаких отношений не поступало.
– Надо крутиться, Борис Николаевич, – ответствовал главбух. – Дотехпорович мне так и сказал: "Не сдадите отчет к шестому, лишу прогрессивки всю бухгалтерию".
– Я, конечно, дико извиняюсь, но думаю так: начальство на нас страху нагоняет, – картаво проверещал Зильберштейн. – Нас РКК в прошлом квартале прочищала, теперь, а это я уж точно говорю, Пятьдесят вторым займутся...
– Вы слышали новость, товарищи? – устремляя свой взгляд на главбуха, заверещал Котеночкин. – Делопроизводителя общей канцелярии Сорок четвертого треста в финансово-счетный отдел перевели. Заведующим назначили... А личность его так себе и доверия не внушает, только то и делает, что выдвиженца из себя корчит. А сам в прошлый вторник на базаре пластинками торговал...
– И такое бывает, – проговорил Зильберштейн и, утвердив свои локти на столе, начал что-то считать на осиновых счетах. – Так-то оно так, – Котеночкин сдвинул на лоб очки, но не забывать о работе... Как же со снабженцами быть? Валерий Никифорович?
– Надо крутиться! – повторил уже как указание Губителев-Мамочкин. – Кру-ти-ться! И потом... Товарищ Котеночкин, я вам давно говорил! Разберитесь, наконец, с уплатой подозрительной задолженности кооперативу "Бришстрой"! – Александр Иванович, – учтиво пропел Зильберштейн, отрываясь от счет. – Сколько будет двести тридцать четыре на тридцать восемь?
Александр Иванович даже не наморщил лоб.
– Восемь тысяч восемьсот девяносто...
Но договорить он не успел. Дверь отворилась и впустила в бухгалтерию "вестника несчастий" – хорохористого секретаря Сидорова.
– Товарищ Корейко, к управляющему, – мигал от удовольствия секретарь. – Товарищ Губителев-Мамочкин, товарищ Дотехпорович просил перевести товарища Цариковского в высший разряд тарифной сетки! Приказ о переводе он передаст позднее. Какая там у нас вилка окладов в высшем?
– А вам зачем?
– Товарищ Анастас Васильевич просил уточнить...
– От ста двадцати до ста тридцати.
– Ладаньки, пойду доложу... Товарищ Корейко, поторопитесь, вас ждут.
– Тэк-с! – недовольно произнес Корейко, с громом отдвинул стул и направился к выходу.
Ничего хорошего Александр Иванович не ждал, но не дано ему было узнать, что его недовольное "тэк-с" напрямую связано с одним примечательным эпизодом из жизни управляющего Пятьдесят первым трестом товарища Дотехпоровича.
В субботу днем, когда базарная площадь гудела от затопившей ее из конца в конец многоцветной толпы так волнующе и маняще, что не посетить базар было бы непростительной глупостью, Анастас Васильевич осматривал полки с книгами "Газгандского книготорга". Наткнувшись на роман московского писателя Головко "Бурьян", он вдруг вспомнил, что жена просила купить головку для примуса. Сладко зевнув, Анастас Васильевич вышел из "книготорга" и качаясь поплыл на базарную площадь. У входа на базар его внимание привлек бородатый старичок с лицом, подобным вялой дыне.
Вялая дыня, сложив руки трубой, кричала:
– Определяю способности по телодвижениям! По почерку! По выражению глаз!
Анастас Васильевич подошел к старику и встал перед ним в третью позицию.
– Это правда? – полюбопытствовал он насмешливым голосом. – Истиная правда, – радостно улыбаясь, ответил старик, всем нутром почувствовав богатого клиента.
– И по почерку можете?
– А то!
– И по глазам?
– А как же!
– И по телодвижениям можете?
– Могу. Вот, к примеру, вы. Ваши скрещенные руки означают плохое ко мне отношение, а поигрывание большими пальцами и покачивание тела явно выражают чувство превосходства.
