А сам спешит - билет взят на поезд. В деревню едет, дом там купил громадный, хочет под дачу приспособить, чтоб было куда на лето из Москвы вырваться. А ехать - далеко, ночь поездом, потом еще автобусом трястись... Зато там отдохнуть можно, забыть про все, босиком по земле походить... Сам-то он из деревни и сильно по ней скучает. Вот от тоски и купил домину. Да надо его теперь попроведовать, огородец посадить - помидорину и огурец вырастить, чтоб земля не пустовала.
Ну, поговорили хорошо, сколько времени у него было, пообщались, поднял он на плечи рюкзак, стал прощаться... Неизвестно, когда еще заедет. Руку пожал - и вдруг в губы меня облобызал, да так крепко, смачно. Я растерялся. "Ничего себе, - думаю, - белогвардеец!" Ничего ему, конечно, не сказал. А что тут скажешь? На самом деле в этом его поцелуе ничего зазорного и предосудительного, конечно, не было. Нормальный он был - крепкий и братский, как в былые добрые времена перед штыковой атакой. А то - не известно: свидимся ли еще? Но, тем не менее, времена-то сейчас другие. Я-то вижу, что Зотов нехорошо так на меня смотрит - искоса, исподлобья. Он и ему хотел по-братски поцелуй припечатать, да Зотов увернулся. Хитрый парень. Не хочет с мужиком целоваться. А я потом полчаса губы платком шаркал... А Зотов все на меня косяка давил.
Потом все мужики наши, кого я плохо или хорошо знал, позакончили институт и разбрелись, кто куда... И те - кто предпочитал сладко целоваться с мужиками, и те - кто не предпочитал. Многие из целовавшихся тогда, теперь в Москве в известных людях ходят.
Тогда это действительно диковато выглядело. Привычки не было. Сейчас-то - нет. Сейчас это - в порядке вещей. Хочешь уши проколоть пожалуйста. Даже - молодец, что проколол. Но уж если уши проколол, то тут и до розовой кепки недалеко. А там - и до розовых штанов с подштанниками... А ведь все когда-то с дружеских, почти невинных поцелуев начиналось...
ИЛЬЯ ГРЕБЕНКИН
ОТКРЫВАЕТ СЕЗОН В ЦДЛ
Собравшись на открытие нового сезона в ЦДЛ и твердо решив произвести там фурор, показать, что в литературном болоте не одни только лягушки квакают, знаменитый фантаст Илья Гребенкин видел перед собой проблему только в том, как добраться от туалета до сцены голяком, чтоб не застукали? Где-то схорониться до времени и, презрев все писательское начальство, даже отодвинув их в силовой борьбе, если понадобится - в самый торжественный момент выйти на сцену и самому открыть сезон. Да так, чтоб никому мало не показалось! Объяснить народу, что такое настоящая литература, а что - нет. А то его - не печатают. То есть печатают, но мало. В "Технике-молодежи" в основном, есть там у них поэтическая рубрика.
Готовился он к этому мероприятию месяца два, не меньше, очень тщательно. Все продумывал, просчитывая, вникал во все детали, мелочи, потому что именно мелочь какая-нибудь всегда и сбивает все великие дела насмарку.
Конечно, у него были близкие люди - знакомые и приятели, посвященные в это мероприятие. А приятели эти - сами еще те! С энтузиазмом подсказывали ему, что да как лучше обставить, чтоб фурор был похож на землетрясение. А сами потихоньку посмеивались: ох, и веселая заварушка намечается! А когда поняли, что выступление - дело решенное и входит в самую серьезную стадию, многие засомневались: а стоит ли вообще выступать? и даже как бы испугались. Стали говорить ему:
- Слушай, Илья, ты ведь и так уже знаменитый, может, не надо тебе выступать? Мало ли что, могут и в милицию захапать?
Конечно, они уже испугались, что все это и их может коснуться, если его загребут, он их за собой потянет...
Но Илья Гребенкин был непоколебим.
- Конечно, я и так уже знаменитый, кто спорит? Но я своим выходом желаю всем показать, что настоящая литература еще не умерла, особенно фантастика. Сколько ее не замалчивай, она - все равно пробьется. Все меня сразу узнают и будут печатать. А то меня не печатают. А милиция меня не пугает.
Короче, накрутил он себя, как будильник, который должен решительно прозвонить, когда нужно. И назад хода - нет.
Далее, по выходу на сцену, план действий был таков. Сначала, для разогрева и на закуску, уже в голом, но гордом виде, почитать свои фантастические стихи. Затем, как бы во втором отделении "концерта", прочесть главу из "Книги изречений" чтоб все уже наелись до отвала. Называлась она "О лишении девственности".
Книгу он только что закончил, чему сам был нимало удивлен, что она вообще состоялась. Несколько раз прочел ее в узком кругу, все были в неподдельном восхищении, без дураков. Вопрос о том: гениален Илья Гребенкин или нет? - был снят сам собой.
А раз так - надо действовать, и немедленно. Побыстрее донести до слушателя, накормить, так сказать, его с ладони... А там народ и потомки разберутся: кто прав, кто виноват? Потому что правды без борьбы не добьешься. А для того, чтобы раз и навсегда снять последние сомнения, хорошо бы еще перед самым выходом засосать бутылку коньяку.
- Правильно, Илья! Молоток, - поддержали приятели. - А то вдруг дрогнешь перед выходом и никто главу не услышит, весь труд коту под хвост... - сами они заранее дрожали от его выходки, но подначивать продолжали.
И тут, дня за три до открытия, Илью посетила совершенно фантастическая мысль: мало того, что он будет выступать голым и прочитает главу "О лишении девственности", надо еще на заднице написать СП СССР! И по завершению выступления показать зад народу и пригласить всех немедленно вступать в ряды СП СССР. Это будет всем фурорам фурор!
Он ходил в крайнем возбуждении, упиваясь восторгом по поводу счастливой находки и изрыгая временами хохот... Оставалось дело за малым: написать все это крупными буквам на заднице несмываемыми чернилами. Но все приятели, которые непосредственно участвовали в подготовке и помогали ценными советами, вдруг решительно от этого отказались. Не захотели ни под каким предлогом, и даже перестали к нему заходить. Дело выходило настолько серьезным, что все поспешили откреститься от него и сидеть пока тише воды, ниже травы... А уж писать надпись - избави Бог! - чистым самоубийством. Надпись - это вещественная улика.
Гребенкин заметался... Что делать? Эта надпись по ценности заложенного в нее смысла может перевесить все остальное выступление. А сам он написать не сможет, даже при помощи зеркала. Он потыкался, потыкался, но все приятели продолжали бежать от него, как от огня... Тогда он пришел ко мне с просьбой сделать эту надпись: всего-то шесть букв, трудно, что ли?
Я подумал и сказал:
- Илья, ведь тебя после выступления заберут в милицию, а там в два счета расколят и ты меня тут же сдашь... - я помнил, что сам еще учусь, и если он меня сдаст, то меня, конечно же, немедленно отчислят... А у меня головной боли и без этого было предостаточно.
Он стал горячо и запальчиво доказывать, что не сдаст меня никогда и ни при каких условиях. Я еще подумал и сказал:
- Дай мне честное слово, что не сдашь?
Он - дал. Честного слова мне было достаточно, и надпись я ему сделал. Шесть крупных букв, красной несмываемой краской. Как он и просил...Красиво получилось. Я пожелал ему удачи и не слишком пострадать после "акции".
Сам я в ЦДЛ не пошел... Я не любитель каких бы то ни было открытий и закрытий, а тут еще выступление Гребенкина... Мне это было бы видеть больно. И никто из близкого его окружения не пошел... На всякий случай, из самосохранения.
Открытие сезона получилось именно таким, как и предполагал Илья Гребенкин, даже - фантастичным, фортуна улыбнулась ему во весь рот...
В ЦДЛ он прошел, как и все остальные, по пригласительному билету никаких проблем. Запершись в мужском туалете, засосал бутылку коньяку, разделся догола и, оставшись в пальто и башмаках, стал пробираться по закоулкам ко внутренней стороне сцены... Благополучно добрался, прилежно исполняя роль кого-то из необходимых здесь людей, может, рабочего сцены, может, кого-то еще... Да мало ли кого? Во всеобщей суматохе его не остановили, и он спрятался где-то в уголке, затаился, поглядывая на часы... А на руке часы тоже оставил. На всякий случай. В пространстве он хорошо ориентируется, а время - такая хитрая штука... То - сжаться может, то разжаться... Хрен его точно определишь. А с часиками - хорошо, чтоб семь часов вечера не проспать. А осталось то всего несколько минуток, чтобы фурор начинать...
А за кулисами в этот момент шла последняя подготовительная работа самый ажиотаж, всем было не до какого-то Гребенкина, чтоб его выслеживать и ловить...
Когда Роберт Рождественский - он был назначен ведущим - только собрался выйти на сцену открыть вечер, вперед, как метеор, вылетел Гребенкин и торжественно объявил:
- Я - Илья Гребенкин! И сегодня я открываю новый сезон в ЦДЛ! - и сбросил пальто...
Все, по ту и по эту сторону, смотрели на него изумленно и в полном недоумении: что происходит? кто это такой? Рождественский и другие руководители мероприятия заметались в панике... В зале непонимающе захихикали... Кто-то предположил, что это, наверное, свежий ветер перестройки и мужика специально загримировали под голого, для новизны и остроты восприятия, значит - так надо. Все дружно захлопали и зааплодировали...
