Затем заглянул в ванную с тем же выводом:
- ГУЛАГ!
"Ну, старая ванна, старая! - с вызовом подумала Александра. - Тебе никто и не предлагал мыться! Зато смеситель новенький, вчера только поставила. Да и кафель еще терпимый..."
- ГУЛАГ, - зашел в кухню Смит.
Вот это совсем наглость! Игрушечка, а не кухня. Моющиеся обои небесной расцветки. "Будто не за столом, а на облаке сидишь!" - оценила Раиска. На потолке плитка белее снега. Пол новеньким домотканым ковриком застелен, бабушкин подарок. На окне шторы, позавчера купила, утром повесила. Над дверью из цветастого поплина мешочки висят (ночь не спала - шила), в них шиповник, кедровые орешки, фасоль... Оригинальная деталь интерьера, у Инессы "списала". На холодильнике из ивняка корзинка с сухим букетом... А он "ГУЛАГ". Плита, конечно, не без этого и мойка под стать. Зато стол новенькой клеенкой застелен... Да сроду такой уютной кухня не была.
- ГУЛАГ, - снова дятлом повторил американец.
- ГУЛАГа ты не видел! - не выдержала Александра, - девчонки так старались!
- Девочонки! - повторил, улыбаясь, Смит.
- Сами элементарный хлеб испечь не можете, а туда же - ГУЛАГ!
Александра схватила телефонный аппарат, набрала номер свахи.
- Короче, Инесса, накормлю его пельменями и забирай это американское добро откуда взяла! Сеанс окончен!
- Что случилось? - выдохнула в трубку подруга. - Приставал?
- Что-что, - сказала Александра, - ГУЛАГ!
И пошла варить пельмени, твердо решив подавать русский деликатес без водки.
"Перебьешься! - подумала. - Не хватало водку нашу обозвать по-лагерному!"
ОЧИЩЕНИЕ ПОД ЁЛКОЙ
Утром 31 декабря Инна Игоревна Сухорукова обнаружила под входной дверью разлитую воду, черные с зловещим зеленым отливом петушиные перья. В косяк двери были натыканы иголки общим количеством в тринадцать штук.
Сердце екнуло - колдовство.
С некоторых пор Инна стала суеверной. Раньше расхохоталась бы на магические атрибуты - рассказки дикостарой бабки, - теперь ухо топориком держит против темных сил. Живем на рубеже столетий, того хлеще тысячелетий, в такой период бесовщине самое раздолье.
Поддверная находка напугала в первую очередь потому, что сын в армии, вдруг в Чечню пошлют.
Чьих рук дело, Инна догадывалась. Этажом выше жила Криводубова... Не старуха с клюкой, злобой пополам скрюченная, нос клювом, глаз дурной, на обе ноги хромая. Нет, в спине прямая, в ногах ровная, нос не хуже, чем у других. Инженер. Но глаз тяжелый...
Инна, можно сказать, сама беду накликала. Две недели назад занесло в магазин второсортных рук - секонд хэнд. Поглазеть. И раз - туфли! Цвета бирюзы. Каблучок в меру высокий, как Инна любит, носочек закруглен. Абсолютно новые. Подошва ни грамма не потертая. Одна единственная царапина с внутренней стороны на каблуке. Кто ее увидит? На ноге сидят - не жмет, не трет, не давит. И цена смешная - сорок пять рублей - бутылка водки, которую Инна не пьет, а туфли отличные. В Париже, может, такую модель не носят, в Омске никто пальцем не ткнет.
Купила и вприпрыжку - вот повезло! - принесла домой, где по женскому принципу - сначала сделай, потом подумай, лоб наморщила: с чем носить? Цвет специфичный, что придется к нему не напялишь. На десять рядов перемерила все штук пять юбок и столько же платьев. Ничегошеньки не гармонировало. И вкус, будь он неладен, не позволял клоунских комбинаций.
Расстроилась, а потом думает: что сердце рвать из-за ерунды? Сорок пять рублей - не жили богато, нечего из пустого в порожнее переливать - каких-то пару пачек сигарет. Раз платье под секонхэндовские туфли покупать денег нет, значит, зная свою дурную натуру - туфли будут сидеть в голове занозой, решительно надо выдернуть ее, пока не загноилась. Взяла обутку и вынесла к мусорным бакам, на бетонную стеночку поставила. Кто-нибудь возьмет. Глядишь, Инне доброта зачтется...
Через час соседка Криводубова прибегает.
- Я такие шузы отхватила!
И выставляет ногу, на которой туфель с помойки.
- Смотри, как с этой юбкой прелестно!
И вправду. Юбка белая, туфли бирюзовые - идеальное сочетание.
Как Инна забыла про белое платье, что засунула на антресоли после летнего сезона... Его чуть перешить...
И так остро захотелось вернуть туфли. Но требовать: "Мое! верни!" - это детский сад на лужайке. А если купить?
- Сколько отдала?
- Восемьсот. В "Монархе" брала. Дорого, конечно, да не все же на себе экономить.
Ну, наглость! Восемьсот - это Инне три недели работать.
- Че ты бороздишь? Я их на помойке оставила, а ты подобрала! И несешь про "Монарх"! А теперь я передумала! Даю сто рублей, уступи...
Соседка крутанулась на бирюзовых каблуках и, аж глазок треснул, так дверью саданула.
Инне молчать бы про казус с туфлями, она дворничихе проболталась.
И вот результат: перья черные, колдовская вода в канун новогодней ночи, когда, может, судьба решится... Олега Максимовича пригласила "на елку" с дальним прицелом.
...Замуж Инна немало лет назад выскочила с такой космической скоростью, будто гнались за ней с топором и обручальными кольцами.
В институте на первом курсе как пошла в поход, так потом все пять студенческих лет рюкзак не снимала, да еще столько же после диплома таскалась с добровольным горбом. Визжала от радости, как в горы куда-нибудь залезть или сопли в лыжном походе поморозить. Чуть появилась возможность, сразу платье, туфли в угол, ботинки, свитер на себя и айда пошел на север, юг или восток. Чтобы по дороге первобытно надрываться от зари до зари с заплечной ношей. Зато каждый вечер костер, песни, гитара задушевная...
Друзей среди турья, этих самых туристов, полгорода насчитывалось.
Весело было, потом Инна глядь - самые-пресамые тихони из своих домоседных углов замуж повыскакивали, а ее даже никто не сватал. Не кривая, не косая, спереди и сзади нормальная, а получается - даром никому не нужна.
Тут-то Степа и подвернулся. И будто кто Инне глаза запорошил, нюх занавесил, анестезию на здравомыслие навел.
Степа оказался такой муж, что две извилины и те с трещинами. С порога семейной жизни против турья стал гайки закручивать. Не сомневался ничуть: в походы только за-ради позажиматься на свежем воздухе вдосталь идут. Считал, раз в палатках без разбора на половую разницу спят, значит, все друг с другом повально. Как же так, думал, мужику с бабой бок о бок ночевать и без того самого. Это дуракам скажи - и те засмеют.
Посему с первого дня пыль до небес поднималась, если Инна задерживалась в турклубе. "Ты под каждым мостом кувыркаешься!" - кричал. Хотя мостов в городе было раз-два и обчелся, на ту пору - всего четыре, не считая вооруженно охраняемого железнодорожного. При чем здесь мостовые переходы, спросите? А при том, полагаю, что Степа своими ревностными извилинами думал: если в палатках привыкли, им только в оригинальных условиях в кайф. В городе для этого лучше места, чем под мостом, не сыскать.
Степа выслеживал после работы, рылся в дамской сумочке, рюкзаке. Компромата не находил и злился: "Как конспирировать научилась!"
Инна по понятиям была строгих правил, ни под мост, ни под куст ни с кем не тянуло. Родив сына и услышав в который раз про подмостный секс, послала Степу в матершинное место.
Больше скорей-быстрей, как на пожар, замуж не выходила. Медленно, с раздумьями да рассуждениями, тоже не получалось. Знакомых мужчин среди турья было о-го-го. Холостых - тоже достаточно. Однако никто с семейными предложениями не выходил. Интимно пообщаться - это пожалуйста, а вместе лямку тянуть - увы.
Когда подрос сын, махнула рукой на замужество. Не хотите и не надо, я и одна не соскучаюсь.
Но проводила сына в армию и вернулась к много лет открытому вопросу. А почему бы и нет? Сорок пять лет. По-прежнему ни спереди не кривая, ни сзади не косая. Если на то пошло - зубы все до одного свои. Белые да ровные. Кто-то скажет, не в этом дело. Не надо. Это не дареный конь, который и беззубый пойдет.
Олег Максимович был мужчина самостоятельный. И с работой, и с заработками. Опыт семейной жизни у него имелся тоже в единственном числе. Не сошлись характерами. Слишком генеральский у жены, тогда как Олег Максимович рядовым целый день честь отдавать не хотел. Потому и не получилось у них два сапога пара на долгие годы.
А человек положительный. Инне нравился. Женатики далеко не все так ходят. И поглажен, и побрит, и в голове есть, с чем поговорить.
Его Инна пригласила встретить новое тысячелетие, а у двери перья валяются.
Инна позвонила знакомому экстрасенсу, как в их кругах говорили сенсику, Саньке Шулепову, коего в туристские времена звали не иначе как Шульберт. Не оттого, что Санька лихо играл на гитаре, песенки сочинял про горы и реки. Не от композитора Шуберта, а от шулера. Пройдошистый был Санька. В походе мог приболевшим прикинуться, чтобы рюкзак разгрузили. Постоянно на маршруте насчет работы норовил увильнуть. Но пел приятно.
