Вольтер, приехав секретно в Париж, у заставы был остановлен полицейскими, которые спросили его, не было ли у него в карете чего запрещенного законами. – «Господа, – сказал Вольтер, – единственная в ней контрабанда – я».
* * *
Кто-то говорил стихотворцу Малербу[63], что некто, по имени Гамен, хорошо знающий восточные языки, знал пунический язык и что он перевел «Отче наш» на этот язык. – «Экая редкость, – отвечал Малерб, – я же перевел «Bеpую!» Вслед за этим он произнес несколько варварских слов, взятых случайно. – «Это и есть пунический язык?» – возразили, подсмеиваясь над ним. – «Без сомнения, – отвечал Малерб: докажите мне противное».
* * *
Фрерон[64] строго критиковал «Меропу», трагедию Вольтера, еще до появления ее на сцене, несмотря на то, она была благосклонно принята публикой. Желая отомстить Фрерону, Вольтер напечатал великолепное издание этой трагедии «ин кварто» с заглавной виньеткой, на которой был представлен осел, щиплющий лавры. Фрерон одном из следующих номеров своего критического журнала, смягчив, отчасти, критику, им написанную, восхвалял издание и присовокупил в конце, что оно украшено портретом автора. Эта злая шутка была поводом к тому, что Вольтер всячески старался сам скупить все экземпляры и совершенно уничтожить это издание.
* * *
Вольтер, находясь у некоей госпожи Шатле, играл с ребенком, которого оп посадил ceбе на колени. Он начал болтать с ним и давать наставления. – «Мой маленький друг, Жак, – говорил он, – чтобы иметь успех около мужчин, надо иметь женщин в своем распоряжении, надо их знать. Поэтому ты должен знать, что все женщины обманчивы и подат….» – «Как, все женщины! – сказала с гневом госпожа Шатле, – что вы там говорите?» – «Сударыня, – возразил Вольтер, – детей не надо обманывать».
* * *
Один из лучших французских поэтов, человек, без сомнения, боявшийся холода более всех французов, взятых вместе, при наступлении декабрьских морозов 1841 года заперся в своем кабинете и послал сказать своим друзьям, что он сильно нездоров. Друзья и доктор тотчас поспешают и находят поэта лежащим на диване перед сильным огнем и закутанного сверх того в нисколько ватных одеял! «Что у вас за болезнь?» – спрашивают его. – «Зима!» – отвечал поэт дрожащим голосом.
* * *
Один не талантливый, но смышленый литератор написал в Париже весьма посредственный роман во стиле «растрепанной» школы. В романе не было недостатка в крови, убийствах, в нарушении супружеских обязанностей, в отравлениях и в прочем, что любит парижская публика. Местом действия романа была выбрана Англия. Сперва этот роман расходился довольно плохо у публики, и никто им особенно не интересовался; но вдруг получено было в Париже письмо из Лондона, в котором жаловались, что упомянутый роман есть не что иное, как тайная история одного английского семейства, которое почитает себя в высшей степени обиженным и намерено судом преследовать дерзкого сочинителя романа. Это письмо перепечатали в нескольких парижских газетах, из которых потом перешло оно в лондонские. Англичане терялись в догадках, на кого именно написан этот пасквиль. Наконец, между лондонскими и парижскими журналистами началась полемика по этому предмету. Французы объявили, что жизнь их романиста в опасности; они взяли его под свою защиту и начали ругать всю английскую аристократию. Англичане не остались без ответа, посыпались с обеих сторон едкие упреки и вспыхнула журнальная война. Роман между тем быстро расхватала публика; напечатали второе и третье издания, которые также едва успевали продавать в книжных лавках. Любопытство публики было удовлетворено; она читала, читала и увидела, что ее сильно надули, что вся история была чистый «пшик», выдуманный посредственным писателем, которому хотелось попасть в славу во что бы то ни стало.
* * *
После первого представления Вольтерова «Ореста», жена маршала Люксембургского послала автору свою критику на его пьесу. Критика эта занимала четыре страницы и изобиловала грамматическими ошибками. Он удовольствовался отвечать ей только одной строчкой: «Милостивая госурыня, Oreste не пишется через h».
* * *
Кто-то при представлении балета «Телемак», в старинные времена, заметил своему соседу по креслу: – «Нынче авторы без милосердия обкрадывают друг друга. Вчера еще читал я книгу «Похождения Телемака, сына Улиссова», сочинение Фенелона. Этот господин Фенелон, как оказывается, содержание своего романа целиком выбрал из этого прелестного балета».
* * *
Друг Вольтера переделал некоторые стихи в его трагедии «Ирена». На другой день. Перроне[65], строитель великолепного Нейлийского моста, отправился сделать визит Фернейскому старику. Нескромный корректор присутствовал при этом. После первых приветствий, литературный Нестор сказал: «Ах! господин Перроне, вы очень счастливы, что незнакомы с этим господином, он бы вам переделал свод вашего моста».
* * *
Мильтон[66] написал свою поэму «Потерянный рай» еще в полном цвете своей молодости; другую же поэму «Вновь обретенный рай», далеко не имевшую поэтеческих красот первой, он написал гораздо позже. Кто-то сказал по этому случаю: «В «Потерянном раю» можно найти Мильтона, но «Вновь же обретенном» нет возможности встретить его».
* * *
Однажды Генрих Гейне[67] упрекал одного господина в жестокосердии за то, что он прогнал своего слугу за какую-то пустую вину. – «Что делать! – возразил обвиняемый, – я не филантроп! Однако, – прибавил он через минуту, – и у меня есть привязанности: я люблю скотов». – «О! это вероятно из эгоизма»! – едко сказал Гейне.
* * *
В путешествии Пирона в Брюссель, которое он предпринял, чтоб увидаться с Руссо, они гуляли однажды вдвоем в поле. Пробило двенадцать часов. Руссо становится на колени, чтоб прочесть молитву к ангелу-хранителю. – «Господин Руссо, – сказал ему Пирон, – Это бесполезно; кроне Бога – нас никто но видит».
* * *
Эпиграммы Альфонса Карра[68] задели не окну личность, почему иногда ему приходилось оппонентам своим отвечать не только пером, но и шпагой или пистолетом. Одна писательница хотела убить его, да только оцарапала ножом. Это составило сюжет для целой книжки «Ос», и юморист повесил этот нож у себя в кабинете с надписью: «Дан госпожою Луизою Колле Альфонсу Карру в… в спину». Это покушение послужило автору «Ос» блестящей рекламой.
* * *
Натаниэль Ли[69], драматический английский писатель, до сих пор еще не оцененный по достоинству, умер в Лондоне, в доме сумасшедших. Здесь он, уже страдая помешательством, написал свою трагедию «Королевы-соперницы». Работал он обыкновенно ночью, при свете луны. Однажды легкое облако набежало на эту особенного рода лампу. Поэт рассердился и повелительным тоном сказал: «Юпитер! Встань и сними его с луны»! Между тем облако увеличивалось, сгущалось и совершенно закрыло месяц. Ли засмеялся и прибавил: «Какой ветренник! Я ему велел только снять это с луны, а он совсем погасил ее»!
* * *
Госпожа Карнюэль, современница известной писательницы, госпожи Севинье, славилась своим умом и уменьем отвечать скоро и кстати. Однажды к ней явилась приятельница ее, госпожа Сен-Лу и, просидев у нее более часа, сказала наконец: «Я вижу, что меня у. решительно обманули: вообразите, мне сказали, что вы потеряли рассудок»! – «Ага, – отвечала госпожа Карнюэль, теперь вы знаете, как осторожно надобно принимать все эти новости! Ведь вот и мне говорили, что будто бы ваш рассудок нашелся».
* * *
Драйдон[70] обедал раз с герцогом Букингэмом, графом Рочестером и с лордом Дорсетом. После обеда трое вельмож, истребив достаточное количество портвейна и тому подобного, начали толковать об английском языке, об изящном слоге и наконец заспорили о том, у кого из них слог изящнее. Для разрешения спора они согласились, чтоб каждый из них написал сейчас же какой-нибудь небольшой отрывок и чтобы Драйден, как писатель, решил, чьё произведение будет лучше. Герцог и граф принялись ва работу серьезно; Дорсет написал на скорую руку несколько слов. Когда всё было готово, Драйден начал рассматривать образцы. – «Господа, – сказал он, – обращаясь к Букингэму и Рочестеру, ваш слог мне нравится, но слог Дорсета приводит меня решительно в восхищение. Судите сами, я прочту вам его сочинение: «Первого числа будущего мая я, нижеподписавшийся, обязываюсь заплатить Джону Драйдену или кому он прикажет пятьсот фунтов стерлингов. 15 апреля 1686 г. Подписано: лорд Дорсет». Выслушав это образцовое сочинение, и герцог и граф не могли не сознаться, что избранному ими судье слог соперника их, действительно, должен был показаться несравненно приятнее всех витиеватых фраз, которыми они напичкали свои образцы.
