Оставив извращенца на попеченье друга, я продолжил свой путь. Спешить было уже некуда. Обе девушки оголились полностью, выбросив последние предметы своего туалета в зал. В буйстве танца они не замечали происходящего здесь. Разгоряченный предыдущими схватками, я в один прыжок заскочил на сцену, и, широко размахнувшись, залепил супруге пощечину.
Дальнейшее я помнил плохо. Кажется, меня скрутили свои же охранники. Молодцы ребята, впятером-то на одного. Кажется, я пил. Кажется, много пил. Последний раз я так набирался года три назад, и тогда тоже из-за Тани. Что она со мной делает? Какого черта мы вновь повстречались? Дрянь…
Проснулся я от ощущения чего-то жесткого под щекой. Попытавшись утроиться поудобнее, пошарив рукой в поисках подушки или одеяла, я сшиб какую-то склянку, разбившуюся с громким дребезгом. Продолжив поиски более осторожно, я нащупал кучу бумажек и горку бычков, но постельных принадлежностей так и не нашел. Черт, да что же это?
Переборов желание вновь провалиться в забытье, я открыл глаза. В зеркале отражалась моя небритая физиономия с опухшими глазами. Обстановка помещения что-то напоминала, но не мою спальню — это точно. Где же это я? Наконец дошло: я на столе в своем кабинете. Что я здесь делаю? Солнце за окном поднялось уже достаточно высоко, так что презентация, несомненно, закончилась.
И стоило? Стоило так напиваться из-за одной дуры? Голова трещала, словно двигатель без масла. На полу, рядом со столом, играя веселыми бликами в солнечных лучах, валялись осколки только что разбитой бутылки. Чуть поодаль — еще две бутылки из-под коньяка. Неужели, я все это один выпил? Вот это я понимаю — крышу снесло.
Оперевшись на стол, я попытался подняться с кресла. Ноги, затекшие от ночи, проведенной в неудобной позе, сразу подкосились и я рухнул на пол. Нет, это уже явный перебор. Скрипнув зубами, я предпринял вторую попытку, более удачную. Но дальше дело не пошло — не сделав и трех шагов, я запутался в ногах и снова встретился с полом. К сожалению, не женским, а другим, более твердым.
— Сан Саныч?
В кабинет, услышав шум, вбежала Мария Желтых. На ней по-прежнему был концертный костюм. Интересно, какого черта она здесь делает так поздно?
— Сан Саныч, вам помочь? — девушка взяла меня за локоть, помогая подняться.
— Лучше кофе сделай, — прохрипел я. — Покрепче.
Мужская гордость не позволяла позволить женщине помочь встать мне на ноги. Еще чего не хватало! Все же я оставался мужиком. Сделав вид, что так и задумано, что по распорядку рабочего дня для директора настало время немного поваляться на полу, я подождал, пока девушка убежит в бар, а сам, нечеловеческим усилием собрав всю силу воли в кулак, поборов силу тяжести и собственную дурость, вернулся в кресло. Расслабляя и снова напрягая мышцы ног, я восстанавливал кровообращение.
— Ваш кофе, — Маша вернулась в кабинет с чашкой дымящегося напитка в руке.
По помещению разнесся аромат крепкого кофе. Завладев кружкой, я жадно, словно наркоман, добравшийся до иглы после долгого перерыва, отхлебнул обжигающую жидкость. Кровь в венах забурлила с новой силой, голова начала постепенно проясняться.
— Ты-то почему не дома? — осведомился я у девушки.
— За вами осталась присмотреть, — скромно потупила взор певица.
— Спасибо, — произнес я, перетасовывая колоду карт, забытую Евгением. — Сыграем?
Не то чтобы у меня было непреодолимое желание перекинуться в картишки, но голова буквально распухала от мыслей, большей частью — не очень добрых, а партейка в бдекджек, как я успел убедиться, способствует размягчению мозга. По крайней мере, появляются другие приоритеты и азарт игры вытесняет из головы все остальное.
— Во что?
— В очко? — предложил я.
— Не думаю, — ответила Мария. — Играть в карты без ставок неинтересно.
— Хорошо, — согласился я. — На что играем?
— А у меня есть что-то, что может вас заинтересовать?
— На раздевание? — улыбнулся я. — Ты проигрываешь — снимаешь одну вещь, я проигрываю — плачу тебе сотню. По рукам?
Говорят, если не везет в карты — повезет в любви. В карты мне не перманентно везло, как и в любви. Где же правда? Одно хорошо — я отвлекся от мыслей о Тане, ее выходке, ночном мордобое и так далее. Голова работала в одном направлении: выиграть.
На столе лежали уже пять сотенных бумажек, а Маша сняла только одну сережку. Я начал беситься, карты с моей подачи скользили по лакированной поверхности и падали на пол. На тело певицы я чихал с высокой колокольни, голых баб я повидал на своем веку достаточно. Дело было в принципе.
— Зачем так нервничать? — игриво подняв бровь, осведомилась Желтых.
— Не люблю проигрывать, — ответил я, пытаясь просветить взглядом карту.
— Может, я сразу разденусь, и все будут довольны? — предложила Мария.
— На счет тебя не скажу — не знаю, но я доволен не буду точно, — возразил я.
— Это почему? — удивилась девушка.
— Как почему? Должен же быть азарт, накал страстей и все такое, — пояснил я. — Разденешься ты, и что? Как это будет смотреться?
— Пошло, — догадалась Маша.
— Точно, — ткнул я пальцем в стол. — Твоя сдача.
И тут карта поперла. У меня, что ни кон, выпадала обязательно картинка и туз, у девушки перебор шел за перебором. Того не лучше. Не люблю, когда меня за малого ребенка держат. Очко — это очко, а не поддавки. Скоро, очень скоро, на девушке остались лишь крошечные стринги, как и следовало ожидать — цвета листьев подсолнуха. Я же не достал ни одной новой купюры. Оставался последний раунд.
Два пластиковых прямоугольника, с тихим шелестом прокатившись по столу, врезались в мой локоть. Согнув посередине, я посмотрел карты. Десять и два, итого — двенадцать. Или Маша сплоховала, или ей надоело поддаваться, и девушка решила меня немного помучить. Следующую карту в колоде, со следом ногтя на уголке, я уже успел запомнить. Король. Перебор. Или жестокий недобор. В любом случае раунд остается за певицей.
— Себе, — буркнул я.
Желтых положила перед собой, рядом с восьмеркой, короля. А счастье было так близко, так возможно. Я потянулся за следующей банкнотой, но Мария, опередив меня, извлекла еще одну карту. Дама. Конечно, это перебор, и, конечно, не случайно.
— Поздравляю победителя, — улыбнулась девушка, сбрасывая с себя последний предмет.
— Угу, — кивнул я.
— Теперь-то чем ты недоволен?
Маша перегнулась через стол, ее полные влажные губы очутились в считанных сантиметрах от моих. Запах женщины, близость ее горячего, обнаженного тела, приятно будоражили меня. Не люблю, когда мне поддаются, но месть, начавшись, должна дойти до конца, до логического завершения.
— Думаю, выражу общее мнение… — прошептал я на ушко певицы, сдвигая к краю стола бумажки и пустые бутылки.
Листы бумаги и банкноты, кружась в воздухе, полетели на пол. За ними, несколько мгновений пробалансировав на краю, последовала бутылка, а за ней — рамка с фотографией Татьяны на фоне Эйфелевой башни. Таре повезло больше, а, может, она просто была крепче, но ее приземление, в отличие от фото, было более удачным. Рамка же, врезавшись в ламинат углом, раскололась на две части, стекло выпало, и, упав с высоты в два-три миллиметра, разбилось на мелкие осколки.
Мария, уже почти легшая на стол, поспешно соскочила. Тихо шевеля губами, словно читая молитву, она смотрела на осколки, покрывшие фотокарточку.
— Ну, иди сюда, — я потянулся к девушке.
— Нет! — отшатнулась Желтых. — Нельзя. Это знак.
— Что? Какой знак? — отмахнулся я. — Не говори глупостей!
Дверь в кабинет внезапно распахнулась и в помещение вошел Саша, Евгений и его альтер-эго. Их разговор, как и наш, оборвался на полуслове. Певица попыталась скрыть свои прелести, но очень скоро поняла, что двух рук здесь мало и бросила это бесполезное занятие, гордо выпрямив спину и сложив руки на груди. Пчелкин, приподняв бровь, мгновенно оценил обстановку.
— Вот как мы горюем, да? — издевательским тоном произнес тезка. — Развлекаемся с совершенно голой девицей.
— Она не совершенно голая, — я бросил взгляд на Машу. — На ней туфли.
— Чья бы корова мычала, — хохотнул Федоров. — Некоторые для своей любовницы сняли квартиру, купили машину, — загибал пальцы байкер. — И собираются в круиз по Европе.
— Ты-то откуда знаешь? — буркнул Саша.
— Я, может, и слепой, но никак не тупой, — оповестил его Евгений.
— Погоди-ка, — я подал Марии ее одежду и загородил спиной, позволяя одеться. — Это, случайно, не та особа с тату на сиське?
Пчелкин от комментариев отказался. Желтых же оделась гораздо быстрее, чем раздевалась до этого, и теперь старалась прикинуться торшером, что не ей не очень удавалось. Саша, уязвленный до глубины души наблюдательностью своих друзей, бухнулся в кресло, Евгений, уставившись на меня черными стеклами очков, изобретал очередную остроту. Обстановка в кабинете накалялась, воздух наэлектризовывался, как перед грозой. Если вчера мы не почесали кулаки друг об друга, то сейчас было самое время.
