К несчастью для Вейдингера, его «труба с клапанами» стала в мире трубачей, очарованных клапанной системой, чем-то вроде «Бетамакса». Однако гайдновский Концерт ми-бемоль мажор для трубы пережил все бури и натиски и все еще считается хорошим испытанием даже для нынешнего трубача, в особенности последняя его часть, доказывающая, что и Вейдингер, если он с нею справлялся, был, надо думать, горнистом просто блестящим. Версий этого произведения существует ныне многое множество — для старых труб, для новых труб, для труб «натуральных»[♫], версии медленные, версии быстрые, версии подводные ☺; записи, в которых используются гайдновские соло, записи с соло, написанными самими исполнителями, — думаю, правильно будет сказать, что у каждого трубача имеется своя особая запись. Лично мне более всего по душе современный, в духе «пленных не берем», звук Уинтона Марсалиса[*]. Всякий раз, слушая этот концерт в его исполнении, я понимаю, что такую музыку просто не могли написать раньше, чем написали. Хотя нет, неверно, — написать-то ее могли, а вот сыграть никто не сумел бы, так что не было смысла и связываться.
ВИРТУОЗНАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
Наш разговор о виртуозах приводит меня к новой теме — теме виртуозов. М-да, пожалуй, это предложение мне придется переделать. Теперь их, если честно, не так уж и много, по крайней мере таких, как в прежние времена. Разумеется, концерты играются уже не одно столетие, однако в них не просматривается потребность довести исполнение музыки до последней точки, желание показать «все, на что ты способен». А почему? Да главным образом потому, что прежде это было попросту невозможно. Возьмите ту же «Сони Плэйстейшн-2» и сравните ее… ну хоть с «Астероидами».
Что значит «Какое это имеет отношение к делу»? Какое ни возьмите, такое и имеет. Техника развивалась, возможностей становилось все больше. Приемы, которых композиторы и опробовать-то прежде не могли, быстро обращались в норму. А вместе с этим появлялась на свет новая порода «виртуозных» инструментов… ну ладно, ладно, виртуозных исполнителей. Не забывайте, мы все еще пребываем в КЛАССИЧЕСКОМ периоде, хоть и висим, так сказать, на волоске, изображаемом шестнадцатой нотой. Если честно, эти новые виртуозные исполнители уже здесь, среди нас, и, боже ты мой, скоро мы их хорошо узнаем.
1798-й: год Вордсворта и Колриджа; год, в который французы приступом взяли Рим и провозгласили Римскую республику; год, в который Британия установила новый 10-процентный подоходный налог, дабы оплачивать военные расходы; год, в который умер, дожив до семидесяти трех лет и девяти дюймов, Казанова.
1798-й: шестидесятишестилетний Гайдн принялся за сочинение еще одной своей «лебединой песни» — «Сотворения мира».
1798-й: виртуозу Никколо Паганини исполнилось одиннадцать лет.
В одиннадцать лет Паганини, которого отец обучал игре на мандолине и скрипке, уже готов был впервые предстать перед публикой. Впрочем, ярчайший его час еще впереди, пока же позвольте показать вам то, что я нашел, роясь в архивах венской Библиотеки классической музыки имени не помню кого:
ВАС УТОМИЛО СТАРЬЕ?
УТОМИЛИ ОДНИ И ТЕ ЖЕ СТАРЫЕ СИМФОНИИ?
Одни и те же старые унылые куцые соло и учтивые куцые «престо»?
Утомили? Тогда почему бы вам не стать «ранним романтиком»?
Всего за 39,99 фунта плюс 10 флоринов за упаковку и почтовые расходы
вы ТОЖЕ можете стать сразу и РАННИМ, и РОМАНТИКОМ.
Членство с союзе РАННИХ РОМАНТИКОВ дает вам возможность сочинять по три в
высшей степени сносных виртуозных концерта в год, хамить публике, жить не по средствам,
а также носить нелепую челку, быть может даже спадающую на разбитые круглые очки.
И помните: если существование РАННЕГО РОМАНТИКА вас не удовлетворит, вы… не сможете получить
ваши деньги обратно, зато сможете разодрать все ваши сочинения в клочья и забиться в припадке…
Не забывайте, вся музыка должна соответствовать вашему положению в обществе.
Деятельность РАННИХ РОМАНТИКОВ контролируется компанией
«Лаутро, Имро[*], Рубато, Либретто и Стаккато».
Прелестно, не правда ли? Одно из самых ранних объявлений РАННИХ РОМАНТИКОВ из коллекции рекламных пергаментов, пожертвованной библиотеке Форсайта после того, как их впервые обнаружили за диваном в кабинете декана Боннского университета.
А теперь уже 1800-й. Год, который официально назван началом периода ранних романтиков, несмотря на то что классический период, как повсеместно считается, продолжался до 1820-го. Сами понимаете, старого учить, что мертвого лечить. Тут, видите ли, какая штука, романтическая музыка… это просто ярлык, только и всего. Одни пишут музыку, которая звучит совершенно как классическая, другие — музыку скорее романтическую, и все в один и тот же год.
Был, правда, человек, одной ногой стоявший в одном периоде, а другой — в другом. Он творил на закате классической музыки и более-менее в одиночку дал первоначальный толчок романтической. Такое случалось и раньше — музыка КФЭ Баха стала завершением барокко и началом классицизма. Однако если КФЭ Бах имеет нынче значение все больше для «музыковедов», то человек, ставший и завершением классицизма, и краеугольным камнем романтизма, обратился в конечном счете не просто в носителя смутно знакомого всем имени. И это потому, что имя его, всем, так сказать, смутно знакомое, было… Бетховен.
Ну слава богу. Добрались наконец и до него.
1800-й: год Первой симфонии Бетховена. Наполеон уже стал Первым консулом, Италия захвачена, начался век Бетховена. Первая попытка сочинить симфонию предпринята им в возрасте тридцати лет. По композиторским меркам, ждал он что-то слишком уж долго — вспомните, Моцарт сочинил свою Первую восьмилетним. Собственно, когда Моцарту было тридцать, ему оставалось прожить всего пять лет. Бетховен же принадлежал к совершенно другой породе людей, хотя — это можете цитировать — ничего другого ему и не оставалось. Он родился в совершенно другом мире. Алессандро Вольта только что соорудил из цинка и медных пластин первую электрическую батарейку. Был основан Королевский хирургический колледж — вы понимаете, что это значит? И дело не только в том, что мир становился все более научным, — мало того, ну, в общем… и на полях для гольфа теперь каждый день было не протолкнуться.
Но довольно об этом. Будем считать, что мы с Бетховеном «вошли в систему». Мы к нему еще скоро вернемся. А пока самое время проверить, как там наш старый знакомый, человек, написавший симфоний больше, чем… попросту говоря, больше, чем нам на самом-то деле нужно, — единственный и неповторимый — вы небось думали, что он уже умер, — Франц Йозеф «Не Называйте Меня Занудой» Гайдн.
Период капельмейстерства у Эстергази завершился. Всего пару лет назад Гайдн набросал — ко дню рождения императора — государственный гимн Австрии. Он назвал его так: «Gott erhalt Franz der Kaiser». Разумеется, впоследствии этот гимн несколько изменился по настроению — это когда слова его заменили на «Deutschland, Deutschland, über alles». Собственно, отставки от Гайдна ожидали. Чувствовал он себя не очень хорошо, лет ему было под семьдесят, и многие полагали, что лучшие свои вещи он уже создал.
Гайдн же ни с чем из этого согласен не был. Как раз когда над мечтой Эстергази заходило солнце, наш Франц создал одно из своих самых юношеских по звучанию произведений, коему предстояло стать и одним из самых популярных сочинений, написанных им для хора, — «Времена года». И лишь через год после этого Гайдн подал в отставку, получив полную пенсию и оставшись человеком, почитаемым всеми одним из великих мастеров классической музыки.
БЕТХОВЕН НА СТАРТЕ
1803-й. Позвольте быстренько рассказать вам, что там к чему. 1803-й — у Наполеона дела идут хорошо. Вернее, скоро пойдут хорошо, ведь так? Не будем его пока трогать. Скульптор Канова изваял небольшую, но отличающуюся красотою форм статую тезки знаменитого коньяка. Кстати, Франция и Британия опять воюют… Как выражаются в Лидсе, Ici nous allons, encore[*]. Идем дальше. На ипподроме «Гудвуд» состоялись первые скачки, а Тёрнер, чей «Миллбанк при лунном свете» был хорошо принят публикой, представил ей «Порт Кале». Думаю, если бы он сегодня отправился с мольбертом в те же места, картины эти назывались бы «Миллбанкские борзописцы» и «Бунт в сумасшедшем доме Кале». Можете, если хотите, назвать меня реакционером.
Однако вернемся к рассерженному молодому человеку по имени Людвиг ван Бетховен. Он родился в Бонне в декабре 1770-го. Детство провел печальное — буйный, здорово пьющий отец побоями принуждал сына к занятиям. Впрочем, в отношении музыкальном эта неразумная метода себя оправдала — на Бетховена обратил внимание брат Марии Антуанетты, кёльнский курфюрст Максимилиан Франц, назначивший его вторым придворным органистом. Когда же отец по причине пьянства лишился места, Бетховену пришлось зарабатывать на жизнь, играя на альте в низкопробном театрике. Какое унижение! Это я не о низкопробном театрике, а об игре на альте[♫]. В 1792 году Бетховен отправился в Вену, чтобы поучиться у Гайдна, и в итоге в Бонн никогда уже не вернулся. Три года спустя он начал деятельность концертирующего пианиста, исполняя собственный фортепианный концерт (почти наверняка первый), и вскоре приобрел серьезную репутацию и пианиста, и композитора. Однако, как вы легко можете себе представить, судьба вовсе не собиралась осчастливить Бетховена хорошим концом из книжки — «и с тех пор он жил без забот». Всего год спустя у него обнаружились признаки глухоты, которая со временем стала полной.
