пряниками усть-илимскими.
Попробовал Артём Павлович дверь в дом открыть – заперто. Постучал – не слышат жена с дочерью, пряниками хрустят и чаем швыркают. Они и ядерный взрыв не услышат, пока чая не напьются.
Постучал Оптимистов в окошечко, нежно так, чтобы не пугать женщин своих дорогих, и затаился, ждёт, когда обратят на него внимание.
А женщины только на чай дуют и пряники грызут.
А Варвара рассказывает:
– А я вообще пряники не люблю. Если бы они были мармеладом или курагой, тогда – другое дело.
– Или котлетами, – отвечает жена Оптимистова.
– Самая лучшая котлета – которая из мяса. А без мяса – это вообще не котлеты. Это хлеб или продукты брожения.
– Хлеб – котлеты – понятно, – говорит жена Оптимистова. – А продукты брожения почему?
– А почему хлеб – понятно? Мне вот не понятно. Если уж котлета, то из мяса. А не из мяса – котлетой зваться не имеет права морального.
Послушал Артём Павлович, о чём говорят его женщины дорогие, и понял, что стучать надо громче. Постучал, а женщины его дальше чай пьют и никак на его сигналы не реагируют.
Решил постучать Оптимистов совсем громко, и слышит:
– Варварушка, закрой шторки, а то дятел какой-то по стеклу стучит.
Психанул Артём Павлович и как стукнет со всей силы по стеклу. А оно пластиковое, то есть не бьётся. Зато боль такая сильная прошила руку Оптимистова от запястья до самого плеча, что Артём Павлович закричал:
– Я не дятел!
А за пластиковым окном не слышно ничего. И Оптимистов ничего не слышал – по губам читал. Задёрнула Варвара шторы, и сели они дальше чай пить и про котлеты рассуждать.
Ничего этого Артём Павлович не узнал, конечно.
Услышал только, как филин горбатый закричал в ночи страшное что-то, похожее на: «Где тут дятел?! Где тут дятел?!», и побежал в баню, залез в парилке на верхнюю полку, скрутился калачиком и уснул тревожным сном.
И снилось Оптимистову, что превратился он в дятла и что у него семья дятлинная есть, и что ему кормить семью эту надо, а работает он главным редактором почему-то в "Вечернем скворечнике", и скворцы говорят ему, что дятел им не товарищ и о скворечниках он не знает ничего и знать и не может. И ругались дятлы со скворцами до самого утра, а утром пришла жена дятла, то есть его, Оптимистова, жена и оказалось, что она горбатый филин, и говорит:
– Ах вот он – тот дятел. А где лексус?
Проснулся Артём Павлович, глаза открывает и видит жену дятла, то есть свою жену. И сразу оправдания в голову его всякие хорошие и нехорошие полезли.
– Темно и холодно было. И Подлизов улыбался, улыбался, а потом бультерьера выпустил. А у мэра нет машины своей. А Лесорубов – в нору и убежал.
– Говорила мне мама: не выходи замуж за жадного. Он сегодня кольцо тебе не купил, а завтра шубу не подарит.
– Но подарил же.
– Так не ту. Я другую хотела. Под цвет часиков, фиолетовую.
– Но у тебя и часов нет.
– Так будут. Сначала шубу купи, а потом часы купим.
– Но ты же не носишь часы!
– А кто носит настенные часы? Купи мне шубу к настенным часам.
Гости придут в гости, заходят к нам, видят часы, и я тут – раз такая – в фиолетовой шубе выхожу.
И тут пришла Варвара и сказала:
– А я вообще фиолетовый не люблю. Если бы он был синий или зелёный – другое дело.
И жена Оптимистова спросила:
– Синий – понятно, а зелёный почему? Чем он хуже фиолетового?
Тем более, что часы будут фиолетовыми, а не только шуба.
– Ничем не хуже. Просто фиолетовый какой-то – фу. А зелёный – хороший.
Услышав о хорошем зелёном, Артём Павлович вспомнил о Подлизове и внутренне содрогнулся.
– Ну вот что, – сказал Оптимистов, – помощи ждать нам неоткуда, поэтому пойду я в город за лексусом и без лексус не вернусь.
– Ты уже ходил за ним и вернулся без лексуса, – сказала жена Оптимистова.
– Ну и что? – ответил Артём Павлович. – Ночью или без головы отгрызенной вернёшься, или без лексуса. Я выбрал второе. И слушать больше ничего не желаю.
И с этими словами Артём Павлович вышел из бани, открыл калитку и пошёл через лес.
А за его спиной Варвара сказала:
– А я вообще отгрызенные головы не люблю…
Услышав о головах, ускорил Оптимистов шаг и чуть не споткнулся о дуб, дядей Федей сваленный. Подпрыгнул на месте от неожиданности и неожиданно перепрыгнул через дерево. Даже сам удивился, как здорово это у него получилось.
И вот идёт Артём Павлович по лесу утреннему, солнце ему за воротник лезет, заглядывает в глаза, делает их узкими и довольным. Птички щебечут, ветерок приятный прохладный обдувает. И радостно стало на душе Оптимистова, что удачно так он в лесу задержался. Тем более, что сегодня суббота, а завтра воскресенье будет и только в понедельник скажет он сотрудникам своим о труде созидательном и строгое лицо сделает и даже по столу аккуратно стукнет, чтобы не повредить лак на нём и чашку чая не перевернуть с бутербродом с колбасой и сыром.
И как только Артём Павлович подумал о бутерброде, в животе заурчало у него тихонечко, как бы намекая, что завтрак – лучшее время дня и у Подлизова в это время как раз он. И Оптимистов даже подумал, что неплохо было бы к Подлизову на завтрак зайти, но вспомнил о бультерьере и понял, что у Подлизова приёмный день по вторникам и понедельникам. А значит спит он сейчас и окно даже не откроет.
А бутерброд с каждым шагом Оптимистова становился сочнее и румянее. И сотрудники в его мечтах поглядывали с интересом на бутерброд и делали вид, что слушают Артёма Павловича, а сами бутерброд мысленно разворачивали и зубами жадными впивались в него.
И живот Оптимистова от мыслей этих заурчал громче и одна кишка аккуратненько ударила по другой, как бы намекая, что самые лучшие бутерброды – те, что в руках. Как говорится: лучше бутерброд в руках, чем синица в небе.
И полетел мысленный бутерброд Артёма Павловича в небо и свил там гнездо на самом высоком дубе. А в гнезде появились новые маленькие бутерброды. И пищали они, и сыром с колбасками хлопали.
Зажмурился Оптимистов от удовольствия, открыл рот и укусил мысленно гнездо с бутербродами. И жевать его стал, мурлыкая песню под нос ласковую.
И от песни живот заурчал сильнее и загромыхал, заревел, заухал, и подумал Артём Павлович, что если быстренько сбегает на дачу к себе и пожарит шашлыков, ничего страшного не случится. Разве что ароматный кусочек, нежно снятый с блестящего на солнце шампура, будет во рту таять и превращаться в желудочный сок, разливаться по всему телу, течь по рукам, ногам, спине, растворяться
