class="v">Той свежестью набухшего зерна
И пыльною уездною сиренью.
Которой пахнет русская весна.
Приученная к позднему цветенью.
* * *
Незадолго до кончины Дон-Аминадо выпустил книгу мемуаров «Поезд на третьем пути» (1954), в которой запечатлел картины дореволюционной России и жизни русской эмиграции. Грустная и веселая книга, сочетающая собственные впечатления и наблюдения с описаниями событий и фактов, почерпнутых из других источников, эта книга лаконично и ярко отобразила множество деталей, нюансов времени, которые делают ее емкой, динамичной, энциклопедически содержательной. Без этой книги нам было бы наверняка труднее представить в целом тот континент, который ныне мы называем веским Зарубежьем.
На страницах книги оживают портреты деятелей культуры и политиков: А. И. Куприна, Алексея Толстого, И. А. Бунина, Ф. И. Шаляпина, Д. С. Мережковского, П. Н. Милюкова, И. Н. Евреинова, З. Гиппиус, В. И. Качалова, В. Брюсова, А. Ф. Керенского…
Но Дон-Аминадо был не только литератором. Его неуемной энергии, искусства общения хватало еще на многие дела. Он организовывал литературные благотворительные балы, которые помогали многим бедным и даже нищим поэтам и прозаикам удержаться какое-то время на плаву, а некоторым попросту выжить. Вечера Дон-Аминадо пользовались популярностью. О их проведении сообщалось заранее. Так, например, в газете «Последние новости» 19 сентября 1929 года можно было прочитать объявление: «19 октября, в субботу, в большом зале Гаво состоится ежегодный литературно-артистический вечер Дон-Аминадо с участием крупных русских и французских писателей и артистов». В связи с этим объявлением Георгий Адамович писал 21 сентября Зинаиде Гиппиус: «Дон-Аминадо уже объявил свой вечер — значит, сезон начался».
Когда среди парижских русских литераторов созрела мысль о возрождении «Сатирикона», о необходимости юмористического издания, подобного тому, которым Аркадий Аверченко целое десятилетие гремел на всю Россию, Дон-Аминадо естественным образом вошел в число главных сотрудников и стал фактическим редактором парижского «Сатирикона». И если журнал сумел продержаться некоторое время (1930–1931 гг.), то именно благодаря энергии, увлеченности и его способности увлечь за собой талантливых поэтов, прозаиков, художников. Но… — тривиальная проблема: отсутствие денег. Обычное дело в эмиграции. Журнал почил.
* * *
«Вся Ваша поэзия — самосуд эмиграции над самой собой», — писала Марина Цветаева, обращаясь к Дон-Аминадо. Что ж, оценка хотя и резкая, но в значительной мере верная. Однако вовсе не исчерпывающая многообразного творчества писателя. Как сатирик он подмечал несуразности и глупости эмигрантской жизни, но в не меньшей степени он обличал несуразности и глупости советского быта, о чем мог судить лишь косвенно и все же остро и по существу. А в преддверии Второй мировой войны и с ее началом поэзия Дон-Аминадо обретает яростную антифашистскую направленность.
Дон-Аминадо скончался в Париже почти полвека назад, в 1957 году, но его стихи, его замечательные воспоминания, его неувядаемые афоризмы «Новый Козьма Прутков» не поблекли, на них нет налета нафталина, они не отдают провинциальной затхлостью, их краски свежи и ярки. Вызывая у современного читателя улыбку, смех, а порой и легкую грусть, произведения Дон-Аминадо напоминают нам, что настоящая литература не имеет возраста. Она всегда современна.
Из книги «НАША МАЛЕНЬКАЯ ЖИЗНЬ»
Се — повести временных лет, откуда русское зарубежье есть пошло и как российская зарубежная земля стала есть.
В глубокой древности, у верховьев разных европейских рек осели различные племена, как-то: рябушане, скаржане, треповичи, носовичи, трегубовичи, гревеничи и билимовичи.
Каждое из этих племен состояло из отдельных родов, а каждый род управлялся родоначальником или старейшиной. Племена жили оседло, занимаясь воспоминаниями о земледелии, скотоводстве, охоте, рыбной ловле и пчеловодстве.
В важных случаях старейшины собирались на сходку, или вече.
Чаще всего вече происходило на верховьях реки Сены.
Вечевые сходбища отнюдь не отличались миролюбивым характером, а даже совсем наоборот.
Однажды, когда усобицы и раздоры грозили перейти в настоящее побоище, вече решило, что только сильная и твердая власть может спасти их от гибели.
Послы отправились по соседству и сказали:
— Зарубежная земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, приходите княжить и владеть нами.
Таким образом, с 1926 года после Р. X. и начинается история Зарубежного Русского Государства.
Овладев Парижем и назвав его зарубежной матерью городов русских, вышеперечисленные племена определили размер дани и обложили друг друга.
В собирании дани особенно прославился один мудрый Палеолог, прозванный за свои подвиги Вещим.
В это время Зарубежная Русь распалась на уделы, во главе которых стоял главный, безоговорочный, удельно-вечевой орган, долженствующий управлять всем населением удельного зарубежья.
Население делилось на служилое сословие, людей и смердов.
Служилое сословие было разноплеменным, ибо в него входили и старые Рюриковичи, являвшиеся прямыми потомками Аскольдовой могилы, и представители норманнских и угрских племен, как Нейдгарт, Ольденбург, Гримм, и другие и даже некоторые хазары, дававшие деньги.
Служилое сословие часто переходило от одного великого князя к другому.
Так, например, известен не один случай перехода к удельному князю Кириллу, сидевшему на земле Кобургской.
Служилое сословие, или бояре, играло видную роль, и из них назначались разные должностные лица, воеводы, посадники и тиуны.
Так, известный польский воевода Скаржинский кормился от воеводства Белградского, другой воевода Крупенский получал доходишко от бессарабской вотчины своей; что же касается храброго, как тур, и неустрашимого, как лев, Маркова II Евгеньевича, то он за доблести и ратные дела гордо именовался: Марка-Посадница, назло язычникам и иноплеменникам.
К служилому сословию принадлежали и гридни, или отроки, составлявшие особую дружину, или союз отроков.
Когда старшие приказывали, отроки должны были как один человек кричать во всю мочь — ура или вон!!! Смотря по обстоятельствам.
Людьми назывались свободные жители разных городов и сел, приезжавшие на вече отхожего промысла ради.
Что же до смердов и холопов, то сии и пикнуть не смели и имели по одному голосу на каждые сто пятьдесят миллионов.
Границы русского зарубежья в 20-м веке были Следующие: от пляс Пигаль до Кордильерских гор, к северо-востоку от вольного города Шанхая до Новой Земли, и на юго-запад, от Сахаровского пустыря до Сербов, Хорватов и Словенцев.
С расширением границ хлынуло в русское зарубежье и просвещение.
Первая зарубежная азбука была сочинена князем
