Оперативники еще некоторое время дружно выражали Степану сочувствие и даже дали денег, выделенных Мухомором из его жалования в контрразведке, на очередную бутылку самогонки. Хозяин, у которого, к счастью, не пострадали пальцы, ловко подхватил купюры и, пообещав вскоре вернуться, исчез, заметив на прощание, что “поздно выпитая вторая – напрасно опорожненная первая”.
– Слушай, Вася, а ты знаешь, о чем мы забыли? – задумчиво поинтересовался Плахов.
– Что твой проклятый контейнер работает не на батарейках. Поэтому нам еще придется решать проблему энергетического кризиса.
– Позвони Чубайсу, авось поможет. Как народному герою Приморья, – начал было дерзить Рогов, но вовремя спохватился, закончив более миролюбиво: – Правильно, сначала – электростанцию, потом – почту и телеграф. Как говорил один картавый дедушка: “Революция только тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться”. Только вчера было рано, а завтра будет поздно. Так что давай дождемся Степана с гостинцами, уточним, где он умудрился найти подстанцию, и пойдем проверим все на месте.
– А мы сумеем после дойти туда? – засомневался Плахов.
– Не дойдем, так доползем, – заверил Вася, – только, когда пьешь, обязательно надо знать меру, иначе можно по ошибке выпить меньше.
Плахов, чуть поразмыслив, согласился, после чего оперативники начали терпеливо дожидаться наступления революционного момента, связанного с возвращением гонца.
С непривычки к алкоголю Трубецкой очень быстро захмелел, одарил Ларина и Дукалиса двумя банкнотами по пятьсот рублей, чтобы они навсегда забыли о “деле пропавшего писателя” и тех недоразумениях, что с ним были связаны, приказал принести вторую бутылку водки, выпил с Анатолием на брудершафт, дал визитерам пару флаконов с собой и даже вызвался проводить оперативников до выхода из офиса, по-барски отмахнувшись от пытавшейся помочь секретарши.
Капитан со старлеем, мило беседуя между собой, добрели по улице Одоевского до проспекта Кима, попутно пытаясь остановить редкие в это время суток машины дикими криками “Стой, автолюбитель!” [Масяня, www.mult.ru], и тут заметили, что за ними на автопилоте плетется сильно нетрезвый генеральный директор “Фагота”, по непонятным причинам не вернувшийся к себе в офис, а увязавшийся за собутыльниками.
Опера присели на лавочку возле какого-то подъезда, посадили рядом ослабевшего издателя и принялись обсуждать, что делать дальше.
Но спокойно поговорить им не дали.
К подъезду подкатило такси, из него выпрыгнула миленькая накрашенная девушка и нажала кнопочку домофона.
– Кто там? – спросил интеллигентный мужской голос.
– Это Света, – томно сказала молодая особа.
– Ладно, заходи, – ответил голос и через секунду щелкнул отпертый замок.
Девушка юркнула в парадное, оставив Ларина и Дукалиса цокать языками.
Спустя две минуты подъехало еще такси, оттуда выпорхнула высокая худая брюнетка и позвонила в ту же квартиру.
– Да-а? – спросил голос.
– Это Валя…
– Заходи…
Дукалис и Ларин насторожились.
Опять зашуршали шины автомобиля, и у подъезда материализовалось третье такси с полной блондинкой на пассажирском сиденье.
Диалог повторился.
Очередную девушку звали Люда.
Друзья– менты, дабы не оставлять Василия Акакиевича одного на скамейке, подтащили издателя к двери, прислонили к косяку и Ларин нажал на заветную кнопочку.
– Мда-а? – осведомился голос.
– Это Трубецкой, – неожиданно ляпнул капитан. – Спецзаказ…
– Хммм, – на мгновение засомневался невидимый собеседник. – Ладно, открываю…
Замок щелкнул, Дукалис втолкнул генерального директора “Фагота” в предбанник, хотел было пройти вслед за ним, но из темноты высунулась волосатая рука и отстранила оперативника.
– Опа! А я?! – только и успел вымолвить Анатолий, перед тем как дверь захлопнулась.
И уже больше не открывалась, несмотря на настойчивые звонки во внезапно умолкший домофон.
Опера с полчасика потоптались на ступеньках, продрогли и пешком пошли к станции метро “Василеостровская”.
Объявившийся только через сутки со страшной головной болью Акакиевич сказал, что абсолютно ничего не помнит из того, что с ним произошло за минувшие двадцать четыре часа, после чего зачем-то заказал себе в кабинет кафедру и пюпитр, чтобы стоя просматривать договоры, финансовые отчеты, рекламные плакаты и доносы некоторых особенно сознательных подчиненных…
* * *
Вообще– то домик, который мог бы заменить оперативную квартиру, был крайне необходим для реализации исключительно важного плана: Плахов с Роговым не один день прослужили в уголовном розыске и прекрасно понимали, на какой риск идет их начальник, оставаясь на службе в контрразведке. Благодаря не в меру активному Бурнашу Мухомора могли разоблачить со дня на день. Но, как говорится, против начальства выступает только сумасшедший, поэтому оперативники решили не спорить, а своими силами обеспечить Николаю Александровичу страховку.
И непосредственное исполнение этого ответственного плана было возложено на Васю Рогова.
Рано утром, несмотря на ужасную головную боль, Вася приступил к его реализации. Он разыскал на чердаке снятого дома старые солдатские штаны, хранившиеся там, наверное, со времен русско-японской войны, затем разорил огородное пугало, позаимствовав у него вылинявший френч с парой дыр, оставленных не менее чем полковой гаубицей, и фуражку с надорванным козырьком. Напялив все это на себя, он довершил туалет, мазнув по лицу сажей из печи и нацепив темные очки, которые, по счастью, оказались у Плахова. Затем, сунув на всякий случай за пояс пистолет и вооружившись сучковатой палкой – посохом – Вася направился к новому рабочему месту.
Уже через полчаса на широкой городской площади перед контрразведкой, на месте, которое прежде занимал чистильщик обуви, прохожие могли видеть убогого калеку – ветерана всех войн и баталий. Калека временами жалостливо выкрикивал что-то вроде “Памажите, люди добрые!”, а когда мимо проходила какая-нибудь сердобольная личность, даже пытался несчастно напевать:
Не увидит света Воин-бедолага. Там, у Баязета, Кончилась отвага. Бомбой опалили Ваську басурманы, Кровью окропили Сыру землю раны… Дайте хоть полушку Вы на пропитанье, Хлебушка горбушку, Иль воды в стакане…
Если бы местные жители были знакомы с современной читателю эстрадой, то наверняка кто-нибудь заметил бы, что мотив страданий напоминает известную детскую песню “Раненая птица в руки не давалась, раненая птица птицей оставалась”. Но до рождения этого шлягера еще следовало подождать лет пятьдесят, поэтому Васю никто не мог заподозрить в плагиате.
Пел он с чувством, сердобольные бабульки утирали глаза платочками и начинали развязывать узелки в поисках денег…
Но, как говорится, халявы не бывает.
И для Рогова понемногу начала кончаться полоса удачи. Когда его фуражка уже была почти полна денег, над нищим нависла тень. Подняв глаза, Вася увидел, что перед ним, покачиваясь с носка на пятку, стоит офицер.
– Нарушаем? – осведомился остролицый, похожий на хорька военный. – Лицензии, естественно, не имеется? Придется отвечать. Причем по суровым законам военного времени.
Умудренный жизненным опытом Рогов пролепетал, что лицензию он обязательно выправит, а затем поинтересовался, о чем говорит последний суровый закон, дабы немедленно его исполнить.
– Сто рублей ассигнациями или тысячу керенками, – тут же нашелся офицер. – А на худой конец, полметра нашими, армейскими.
Вася тяжело вздохнул, предчувствуя, что с деньгами придется расстаться по-хорошему, но на всякий случай поинтересовался, а нельзя ли несколько уменьшить размер “штрафа”, на что услышал в ответ сакраментальное:
– Я хорошо знаю себе цену. И она всегда выше моего жалования. Усек?
Вася еще раз вздохнул, обдумывая реальную толщину “худого конца”, на который могло пойти полметра денег, но согласился, что усек. Затем он живо отсчитал требуемую сумму и протянул ее военному.
Тот благосклонно принял мзду и сменил гнев на милость.
– Это, как ты понимаешь, только в долг, верну сразу после разгрома красных банд… Коль будут проблемы – можешь обращаться. Кто пристанет из наших – скажи, чтоб к следователю Трошеву обращались. У меня тут кабинет на первом этаже. А позже я еще сам загляну.
Вася подобострастно заулыбался и заверил, что непременно все исполнит, как велено, после чего офицер чинно удалился. Но не успел нищий очередной раз запричитать “памажите…”, как к нему подошли две личности весьма несимпатичного вида.
Одна была одета в лохмотья, по качеству мало отличавшиеся от васиного рубища, но вместо палки твердо сжимала в руке костыль и, для начала разговора, показала нож, на секунду откинув полу драного пиджака. Другая образина, обросшая щетиной по самые уши, красовалась в белых штиблетах, одетых на ярко-красные носки, выглядывающие из-под полосатых брюк.
