О, конечно, вы любили.
Сочетания имен.
Запах роз, и рук, и платья.
Ибо все, и без изъятья.
Исчезает в тьме времен.
Пел рояль. Играли в фанты.
В зеркалах мелькали банты.
И цвела весна в глазах.
Но с пустыни ветер грянул.
Обратился в бедный прах.
Добрых дней воспоминанья.
Ибо все, что мы храним.
Смутный дым и легкий дым.
Старый Лондон пахнет ромом.
Жестью, дымом и туманом.
Но и этот запах может
Стать единственно желанным.
Ослепительный Неаполь,
Весь пронизанный закатом.
Пахнет мулями и слизью.
Тухлой рыбой и канатом.
Город Гамбург пахнет снедью.
Лесом, бочками и жиром.
И гнетущим, вездесущим.
Знаменитым добрым сыром.
А Севилья пахнет кожей.
Кипарисом и вербеной,
И прекрасной чайной розой,
Несравнимой, несравненной.
Вечных запахов Парижа
Только два. Они все те же:
Запах жареных каштанов
И фиалок запах свежий.
Есть чем вспомнить в поздний вечер.
Когда мало жить осталось.
То, чем в жизни этой бренной
Сердце жадно надышалось!..
Но один есть в мире запах
И одна есть в мире нега:
Это русский зимний полдень.
Это русский запах снега.
Лишь его не может вспомнить
Сердце, помнящее много.
И уже толпятся тени
У последнего порога.
Если б вдруг назад отбросить
Этих лет смятенный ряд,
Зачесать умело проседь.
Оживить унылый взгляд.
Горе — горечь, горечь — бремя.
Все — веревочкой завить.
Если б можно было время
На скаку остановить,
Чтоб до боли закусило
Злое время удила.
Чтоб воскликнуть с прежней силой —
Эх была, да не была!
Да раскрыть поутру ставни,
Да увидеть под окном
То, что стало стародавней
Былью, сказочкою, сном…
Этот снег, что так синеет.
Как нигде и никогда.
От которого пьянеет
Сердце раз и навсегда.
Синий снег, который режет,
Колет, жжет и холодит.
Этот снег, который нежит,
Нежит, душу молодит.
Эту легкость, эту тонкость,
Несказанность этих нег.
Хрупкость эту, эту звонкость.
Эту ломкость, этот снег!
Если б нам, да в переулки.
В переулки, в тупички.
Где когда-то жили-были.
Жили-были дурачки,
Только жили, только были,
Что хотели, не смогли.
Говорили, что любили,
А сберечь, не сберегли…
Ты помнишь снег, и запах снежный,
И блеск, и отблеск снеговой,
И стон, и крик, и скок мятежный
Над безмятежною Москвой,
И неба синие шинели,
И звезды пуговиц на них,
И как пленительно звенели
Разливы песен молодых,
И ночью тихой, ночью сонной
То смех, то шепот заглушенный,
И снег, о! снег на Малой Бронной,
На перекрестке двух Козих?!.
В кругу содвинутых бутылок
Наш глупый спор, российский спор.
Его поток и милый вздор.
Фуражки, сбитой на затылок.
Академический задор,
И тостов грозные раскаты,
И клятвы мщенья за грехи,
И все латинские цитаты.
И сумасшедшие стихи!
Потом приказ — будите спящих!
Зажечь костры!.. И, меж костров.
Ты помнишь старых, настоящих.
Твоих седых профессоров.
Которых слушали вначале.
Ты помнишь, как мы их качали.
Как ватный вырвали рукав
Из шубы доктора всех прав!..
Как хохотал старик Ключевский.
Как влез на конный монумент
Максим Максимыч Ковалевский,
Уже толстяк, еще доцент…
Потом, ты помнишь, кони-птицы
Летят в Ходынские поля.
Танцуют небо и земля,
И чьи-то длинные ресницы.
Моей касался щеки.
Дрожат, воздушны и легки.
Снежинки тают, мчатся, вьются.
Снежинок много, ты одна,
А песни плачут и смеются,
А песни льются, льются, льются,
И с неба, кажется, сорвутся
Сейчас и звезды, и луна!..
…Промчалось все. А парк Петровский
Сегодня тот же, что вчера.
Хрустит, как прежде, снег московский
У Патриаршего пруда.
И только старость из тумана
За нами крадется, как тать.
Ну, ничего, моя Татьяна… —
Коли не жить, так вспоминать.
