- Я догадался. Наверняка эта фраза должна была звучать так: «Поэт в России больше, чем поэт в Белоруссии… ну, или в Гватемале». Просто автор не дописал эту фразу из соображений политкорректности.
- Подожди, Антонио, а вот же еще одна неточность. Ведь те русские поэты, которые в серединке, они кого-то больше, но и кого-то меньше.
- Мария, просто, фраза, которую ты услышала, наверняка вырвана из контекста. Думаю, что она звучит так: «Поэт в России больше, чем поэт и меньше, чем поэт, кроме самого большого, который только больше, и самого маленького, который только меньше. При этом каждый из них больше любого поэта в Белоруссии… ну, или в Гватемале».
- А если русский поэт, скажем, находится на территории Белоруссии…
- Господи, стоило столько говорить о поэзии, чтобы получить по голове сковородкой! (Удар).
- Антонио!
- Да, Мария.
- О чем ты так напряженно думаешь?
- Я думаю, а вот если тебя ударить веслом…
- Мне будет очень больно!
- Это как раз понятно, что об этом думать. Я думал, где взять весло.
- И ты целый час думаешь только об этом?
- Ну, зачем ты обо мне так плохо думаешь. Первые полчаса я думал, что будет, если засунуть тебя в турбину самолета.
- И что?
- Сначала было прекрасно – кровища, кишки во все стороны. А потом я понял, что ты не поместишься. Напрасно потраченные полчаса.
- Антонио, почему ты все время хочешь, чтобы мне было больно?
- А почему ты все время делаешь мне больно? Почему ты не отпускаешь меня играть в карты с Хименесом? Почему ты не разрешаешь мне пить текилы, сколько я хочу? Я, конечно, все равно делаю это все, но настроение уже испорчено. Почему ты оскорбляешь меня подозрениями в связи с Луизой?
- Потому что я два раза заставала вас голыми в нашей спальне.
- Мария, два раза – еще не тенденция. Потом, я же тебе говорил, она почувствовала себя плохо, а я лег из солидарности.
- Да? А почему тогда, когда я вошла, она вскочила и стала очень резво бегать по комнате?
- Она исцелилась при виде тебя. Ты обладаешь целительными свойствами. Помнишь, у меня болела голова с утра, а ты меня исцелила – принесла две таблетки аспирина?
- Ой, а может, мне действительно заняться целительством?
- Займись, Мария. А я пока подумаю, что будет, если тебя переедет трактор.
- Антонио!
- Да, Мария.
- Вот я подумала, если бы ты был скульптором, ты бы наверняка смог изваять меня.
- Изваять? Как-то ты странно произносишь это слово, Мария, без буквы «л». Хотя, я могу. Тебя в чем – в муке, в сухарях, в грязи?
- Ты не понял. Я имела в виду, что если бы ты был скульптором, ты мог бы меня высечь.
- А я и так могу. Розги, ремень…
- Нет, помнишь, как говорил Микеланджело, взять камень и отсечь все лишнее.
- Хм, а у тебя все лишнее, Мария. Как же это все отсечь?
- Ну, ты опять не понял.
- Может, и не понял, а попробовать стоит. Ну-ка, дай мне вон тот камень и иди сюда.
- Антонио, Антонио, я тебя боюсь.
- Иди ко мне Мария, это я, твой Микельанджело.
- Антонио, Антонио!
- Что ты кричишь, Мария? Пришла с таким видом…
- Я подсчитала наш среднемесячный бюджет за последние полгода.
- И что, Мария?
- На еду мы тратим 30 %. На одежду – 22%. На штрафы за хулиганство – 28. На подарки – 0, 4.
- Так, и что?
- А то, что сверх этого 100 % уходит на текилу и еще 20 % – на лекарства.
- Стоп, Мария, что-то я не понял. Начнем с конца – на какие лекарства?
- Ну, как же? Когда ты просишь меня с утра сбегать за текилой, ты говоришь, что тебе нужно подлечиться.
- Понятно. А сколько всего получилось?
- 200 и 4 десятых процента.
- Да, многовато. Подожди, Мария, а как так может быть? Общая сумма всегда равняется 100 %.
- Дело в том, что мы сначала на все деньги покупаем текилу – это и есть 100%, а потом я сдаю бутылки и на эти деньги покупаю все остальное.
- Ага, так получается, что наша семья живет за мой счет – ты, я и наш хомячок Густаво, умерший три года назад. А если бы я не пил текилу? Мы бы умерли с голоду. Так что эти 100 % оставляем – они неприкосновенны. Как и 20 % на лекарства. А что это за 28 % за хулиганство?
- Это когда тебя штрафуют за то, что ты кричишь, что все негодяи и выбрасываешь из окна все, что подворачивается под руку, в том числе и меня.
- Так это не хулиганство, это моя борьба с засильем негодяев в нашем обществе посредством бросания в них тебя. Этот пункт тоже остается. А 0,4 % на подарки?
- Ну, помнишь, я подарила тебе на день рождения вязаную шапочку, она тебе не подошла, и ты подарил ее мне на день рождения?
- Вот все и стало понятно. Будем экономить на подарках. Тем более, что покупаются они мне, а достаются тебе. И если мы не будем никому ничего дарить в течение двадцати лет, то экономия составит 96 %. Вычти это из 200, 4. Остается как раз чуть больше 100 %. Представляешь, одним махом я почти решил эту проблему!
- Какой ты у меня умный! Теперь мы, наконец, сможем купить мне стиральную машину.
- Ну вот еще! Какая же это будет экономия? Знаешь что, вон там на полке в коробочке лежит 32 с половиной процента нашего бюджета, пойди, и купи мне на них текилы.
- Антонио, Антонио! Иди сюда, негодяй, я по… (Визг тормозов, удар).
- Марию сбила машина. Ай-яй-яй, а мы так и не узнали, что она хотела сказать. С другой стороны, и так все понятно. Хотя все-таки жаль, что я не успел ударить ее сковородкой.
- Антонио!
- Да, Мария.
- Где ты был всю ночь, негодяй?
- Не кричи, Мария, иначе я ударю тебя… ой, я больше не могу.
- Да, я тоже, Антонио. Давай им во всем признаемся.
- Уважаемые радиослушатели. На самом деле мы с Марией – нормальные мексиканские интеллигенты, я инженер на заводе финиковых изделий имени Антонио Бандераса, Мария – библиотекарь при чулочной фабрике.
- По вечерам мы читаем Маркеса, Кортасара и Достоевского, слушаем Шостаковича и Пендерецкого…
- Я мягкий, даже где-то нежный человек, я никогда не изменял моей горячо любимой жене…
- Просто на основной работе нам платят так мало, что мы вынуждены подрабатывать на вашем «Нашем Радио», изображая, как мы ссоримся и обзываем всех негодяями. Мы больше не можем.
- Да, мы заканчиваем карьеру радиозвезд и будем нянчить внуков – Хорхе и Альфаро. У нас двое очаровательных мальчишек.
- Вот только с мамой им не повезло.
- Ну-ну, Мария, не заводись.
- А что «ну-ну»? Просто этот негодяй – наш сын Педро – женился, не посоветовавшись с нами. И теперь эта негодяйка родила ему двух маленьких негодяев, которые вырастут большими негодяями. Вон, один из них уже грызет ножку стола, сейчас перегрызет, и стол перевернется
- Знаешь, это лучше, чем тот второй, который подрисовал на фотографии моей мамы усы.
- Положим, у твоей мамы всегда были усы, фотограф их заретушировал, а Хорхе просто восстановил справедливость. И ко всему прочему, она еще была порядочной негодяйкой.
- Мария, не забывай, мы на кухне. Шостакович – Шостаковичем, а я могу и сковородкой впаять.
- Ты мне угрожаешь, негодяй?
- Нет, я уже перешел от угроз к действию. Включай Шостаковича, чтобы соседи не слышали, как ты кричишь. (Удар).
- Антонио!
- Да, Мария.
- Мы с тобой давно никуда не ездили отдыхать. Может, слетаем на Новый год в Европу?
- Ты что, Мария, это очень дорого.
- Но там так красиво, например, в Париже. Эйфелева башня, Елисейские поля…
- Не хотел тебя расстраивать, Мария, но никаких Елисейских полей не существует. И Парижа тоже. Это все придумали негодяи из турагенств, чтобы брать с нас деньги.
- Как – не существует? Но люди же туда летают…
- Летают! Как они летают?
- Самолетами.
- Мария, запомни – никаких самолетов нет. Сама подумай, как может летать огромная железная дура весом в много тонн? Особенно, если в ней еще и ты сидишь.
- Но мы же летали с тобой…
- И ты поверила? О, Мария, у них этот обман прекрасно продуман. Вместо иллюминаторов у них мониторы, и они по ним все показывают – взлет, облака, землю под нами. А сами везут нас в павильон где-то под Мехико, где построен, например, Париж.
- Подожди, но там же люди…
- Это все статисты, нанятые специально, чтобы морочить нам голову.
- Но они же говорят по-французски.
- Не смеши меня, Мария, никакого французского языка вообще не существует. Они говорят абракадабру и делают вид, что друг друга понимают. Вот, ты помнишь, когда мы якобы летали в Нью-Йорк, мы зашли в ресторан?
- Да, помню.
- А ты помнишь, что почти все официанты там были мексиканцами? Знаешь, почему? – у них к этому моменту закончились статисты, которые умеют делать вид, что они говорят по-английски.
