Мегапроект «Антология сатиры и юмора России XX века» — первая попытка собрать воедино творения лучших сатириков и юмористов уходящего столетия.
Что у Каменного моста.
Все, что в мире совершалось.
Объяснялось очень просто.
Шею шарфом обмотавши.
Алкоголик и безбожник,
В наводивших страх галошах
Приходил к нему художник,
И за три рубля в неделю,
С возмущеньем непритворным.
Всю уездную управу
Пригвождал к столбам позорным.
«О, доколе, Каталина…» —
Восклицал он без варьяций,
Осуждая непорядки
Городских ассенизаций.
А потом, надев намордник.
Тещу, женщину сырую.
Рисовал в ужасном виде.
Вообще, как таковую.
Ах, я знаю, все проходит.
Все есть тлен и быстротечность.
Отошла и наша теща
В пожирающую Вечность.
Но когда я меж консьержек
Заблудившись безнадежно.
Вспоминаю то, что было
И что стало невозможно,
У меня вот к этой теще.
К сатирическому устью.
Прямо, знаете ли, нежность,
Перемешанная с грустью!..
Человек, не вешай нос
Ни на квинту, ни иначе.
Не склоняй ни роз, ни слез,
А уж грез и наипаче.
В плащ не кутайся, зловещ:
И прохладно, и не модно,
Только бодрость — это вещь.
Все другое производно.
И не так уж тесен мир,
Чтобы в нем не поместиться.
А затем… ведь ты ж не сыр.
Чтоб слезой своей гордиться.
Сколько тягостных колец
Вкруг затягивалось уже.
Так уж худо, что конец!
А глядишь назавтра… хуже.
Это значит, что вчера
За сугроб ты принял кочки.
Это значит, что игра
Не дошла еще до точки.
Если ж так, то выше нос.
«Еще Польска не сгинела».
Жил да был такой Панглосс,
Понимавший это дело.
И когда его Вольтер
Посадил однажды на кол,
Он. классический пример.
Сел и даже не заплакал.
И подействовала так
Эта твердость на Вольтера,
Что сказал он: «Слезь, дурак.
Ты не годен для примера!..»
Помнишь ты или не помнишь
Этот день и этот час,
Как сиял нам луч заката,
Как он медлил и погас?
Ничего не предвещало,
Что готовится гроза.
Я подсчитывал расходы,
Ты же — красила глаза.
А потом ты говорила.
Милым голосом звеня,
Что напрасно нету дяди
У тебя иль у меня.
Если б дядя этот самый
Жил в Америке, то он
Уж давно бы там скончался
И оставил миллион…
Я не стал с тобою спорить
И доказывать опять.
Что могла бы быть и тетя,
Тысяч так на двадцать пять.
Я ведь знаю, ты сказала б.
Что, когда живешь в мечтах.
То бессмысленно, конечно.
Говорить о мелочах.
Нет даже слова такого
В толстых чужих словарях.
Август. Ущерб. Увяданье.
Милый, единственный прах.
Русское лето в России.
Запахи пыльной травы.
Небо какой-то старинной.
Темной, густой синевы.
Утро. Пастушья жалейка.
Поздний и горький волчец.
Эх, если б узкоколейка
Шла из Парижа в Елец…
Одного Нового года нам мало.
Эх, где наша не пропадала,
Один раз вплавь, другой раз вброд.
Встретим еще один Новый год.
Пей, как говорится,
Мелкая земская единица.
Сивка и Россинант,
Рядовой эмигрант!
Пей за мировую бесконечность,
За мгновение, и за Вечность,
За красоту, и за момент,
И за третий элемент.
Пей за свободу слова,
За народ, давший Толстого,
За чувство мировой тоски
И за эти самые огоньки.
Пей за нашу профессуру,
За приват и за доцентуру,
Пей за адвокатуру.
Пей за литературу.
Даже за температуру.
Но, главное ж, пей…
Пей за все яркое, за все огневое.
За искусство как таковое.
За выси гор и за ширь долин.
За Мечникова лактобациллин.
Пей за друга читателя.
Пей за друга издателя,
Пей за друга писателя,
И даже за переписателя.
Но, главное, пей…
Пей за нашу альма-матер.
За вулкан и за кратер.
За подробность, за суть,
За исторический путь,
За луч света в царстве мрака.
За излечение рака.
За молнию и грозу,
За Сидора и за козу,
За творчество и за муки,
И за мучеников науки,
За исстрадавшиеся низы,
И за Сидора без козы,
И за прекрасную Францию,
Последнюю нашу станцию,
Где по два
