Час спустя позвонила Маргаритка. Сообщила, что Умника Хендерсона приглашают на прослушивание завтра вечером. Спросила, что я надену на новогодний маскарад.
– Пожалуй, оденусь французским писателем Флобером, – ответил я.
– Ой, а можно мне одеться Коко? – спросила она.
Тут сэр Гилгуд издал такой вопль, что прочие слова Маргаритки слуха моего не достигли. Для разнообразия неплохо бы увидеть Маргаритку элегантно одетой.
Понедельник, 30 декабря
Встал затемно. Намеревался двинуть к Свинарникам – проверить, живы ли родители. Машину покрывал толстенный слой инея. Пришлось скрести ветровое стекло карточкой «ВИЗА». Специально проехал по Глициниевой аллее и попрощался с пустым домом. Бывали у меня здесь счастливые деньки, пусть немного, но бывали.
Над Свинарниками дул пронизывающий ветер. Половину палатки сорвало, и полог трепало на ветру. Я тихонько открыл дверь трейлера. Родители лежали каждый на своей полке – друг над другом. Щенок-страус проснулся и тявкнул.
Отец зашевелился и пробормотал:
– Выпусти его пописать, Адриан.
Я открыл дверь, и щенок рванул через поле к просеке. Мне ничего не оставалось, как броситься следом. Машины на просеке появляются не каждый день, но с моим везением глупый пес запросто угодит под колеса.
Настиг его в канаве, идущей вдоль поля. Вода была ему по шею. Я вытащил щенка за шкирку и отнес обратно в трейлер, где его немедленно завернули в лучшее полотенце и напоили горячим молоком. А мне даже маковой росинки не предложили, только велели найти в палатке еще одно полотенце.
Господи, какое же безлюдье вокруг!
Отец проинформировал:
– Между этим местом и Уральскими горами нет ни одной возвышенности, Адриан. Ветры долетают сюда прямо из России.
Уезжая, я обернулся, чтобы помахать, и увидел, как мама в телогрейке, ватных штанах и резиновых сапогах красит губы в багровый цвет. Зачем, спрашивается. Единственный человек, которого она увидит за весь день, – мой отец.
Вторник, 31 декабря
Канун Нового года.
Спросил мистера Карлтон-Хейеса, похож ли я на Гюстава Флобера. Он прищурился:
– Будь вы потолще, дорогой мой, а ваши волосы подлиннее, и носи вы пышные усы, думаю, некоторое сходство имелось бы.
Воодушевленный этими словами, в обеденный перерыв я отправился в магазин «Клубимся!», где выдают напрокат маскарадные костюмы. С собой я прихватил томик «Госпожи Бовари», чтобы показать портрет Флобера продавцу-недотепе.
– Хочу быть похожим на него, – сказал я.
Продавец скрылся в торговых недрах. Меня окружали потенциальные гуляки; отталкивая друг друга, они рвались к большому зеркалу. Там были Элвис, пастор, Нелл Гвин в комплекте с пластмассовыми апельсинами, Тюбик зубной пасты «Колгейт» с мужем – Зубной Щеткой.
Недотепа вернулся с черным париком, черными усами завитушками, широким галстуком и бархатным смокингом. Добравшись до зеркала, я остался доволен увиденным.
На вечеринку явился первым.
Дверь открыла Пандора, наряженная, как водится, исполнительницей танца живота.
– Ты рано, – заметила она. – Мы еще не совсем готовы.
– В приглашении сказано «с 8 вечера и допоздна», – возразил я, – а сейчас ровно восемь.
– До сих пор не уразумел, что приходить вовремя неприлично?
Она вручила мне ядовито-розовый камушек и попросила прицепить к ее пупку. На это у меня ушло минут пять, после чего Пандора наконец изволила оглядеть мой костюм:
– А ты какого хрена из себя изображаешь?
Достал из кармана смокинга «Госпожу Бовари».
– Мужа госпожи Бовари? – изумилась она.
– Неужели непонятно? Я – Гюстав Флобер!
Пандора покачала головой:
– Нет, Адриан, совсем непонятно.
Затем я получил стратегически важное задание – расставить фарфоровые мисочки с дорогущими закусками.
«Лужайки» были построены в конце 70-х, и тогда же дом отхватил архитектурную премию. Спроектировали его специально для приема гостей: комнаты внизу плавно переходят одна в другую, но располагаются на разных уровнях. С тех пор как я впервые посетил этот дом в 1982 году, его интерьер претерпел немало изменений. Тогда в нем было много книг, цветов в горшках и индийских циновок, а теперь он являет собой кремовое, гулкое, многоуровневое «пространство». Ясно, что когда отец оставил Таню Брейтуэйт и вернулся к моей маме, хозяйка, заскучав, запустила в дом строителей.
Я остолбенел, когда из такси, остановившегося перед «Лужайками», вывалилась не Коко Шанель, а клоун Коко.
На Маргаритке был лохматый оранжевый парик, огромный клетчатый пиджак мешком, натянутые на обруч штаны, шляпа-котелок и клоунские башмаки с пузатыми носами. Она абсолютно не понимает маскарадного дресс-кода – молодые женщины должны выглядеть соблазнительно, и только пожилым дамам, вроде Тани Брейтуэйт, дозволено нарушать правила, наряжаясь морковкой.
– У тебя вполне приличная фигура, – сказал я, – зачем скрывать ее под клоунским костюмом?
– Я думала, это забавно
Я объяснил ей, что клоуны вовсе не «забавны», более того, они абсолютно не забавны и даже зловещи. Маргаритка сдернула красный накладной нос картошкой и шмыгнула настоящим. Выйдя поздороваться с Маргариткой, Таня Брейтуэйт проскрипела сквозь щель в моркови:
– Адриан, почему твои женщины большую часть времени проводят в слезах?
Холодно ответил ей, что, кроме ее дочери Пандоры, все мои женщины были чувствительными созданиями, которых легко растрогать до слез.
Морковка обняла клоуна и повела знакомить с моими родителями и друзьями.
Найджел пришел с золотистым Лабрадором и клочковатой накладной бородой. Изображал он Дэвида Бланкетта.[41]
– Меня только что представили твоей невесте, – сказал он. – Она утверждает, что весной вы женитесь. Полагаю, шафером буду я?
– Во-первых, она моя бывшая невеста, – осадил я Найджела, – а во-вторых, у шафера должно быть хорошее зрение, чтобы справляться с многочисленными обязанностями.
Мои родители прибыли с раздутыми мусорными мешками, в которых лежали их маскарадные костюмы. Оккупировали обе ванные комнаты, откуда через полчаса вышли Долли Партон и Саддам Хусейн.
Парвез и его жена Фатима нарядились Робином Гудом и девой Марианной, верной подругой разбойника.
– Надеюсь, ты сократил свои расходы, Моули, – обронил Парвез.
Я не стал рассказывать ему о щедрости кредитной компании «Барклиз».
– Меня только что познакомили с твоей невестой, – сказала Фатима. – Девушка с юмором.
– С бывшей невестой, – уточнил я.
– Тогда тебе лучше сообщить ей об этом, – посоветовала она. – А то она всем рассказывает про свадьбу в апреле.
Я поискал глазами Маргаритку, на другом конце комнаты она увлеченно беседовала с Умником Хендерсоном, который явно польстил себе, нарядившись Тарзаном. Кроме всего прочего, Тарзан вряд ли носил черные ботинки и серые гольфы.
Пандора поставила диск с хитами «Мотаун»[42] и прибавила громкости. Я молился, чтобы больная спина отца не позволила ему танцевать вместе с другими гостями.
Мама, приплясывая, приблизилась ко мне и осведомилась игривым, в ее представлении, тоном:
– Разве ты не должен потанцевать со своей невестой?
– Она моя бывшая невеста. О чем я уведомил ее в сочельник в ясных и недвусмысленных выражениях. Она пришла не со мной, ее пригласила Таня Брейтуэйт!
Впрочем, закружиться с Маргариткой в танце все равно не было никакого шанса – из-за ее непомерного накладного зада и огромных башмаков.
Мама оглянулась на Маргаритку:
– Да, с костюмом она определенно промахнулась. Возможно, стоит поместить в «Лестерском вестнике» объявление на всю полосу, чтобы проинформировать добрую половину Лестершира о том, что твоя помолвка с этой несчастной дурочкой расторгнута.
В 23.59 Пандора собрала гостей в гостиной и включила Радио-4, чтобы мы услышали, как Биг-Бен пробьет 12 раз. Но мы ничего не услышали. Радио-4 молчало.
Первым запаниковал мой отец:
– Ирак применил оружие массового поражения и сровнял Биг-Бен с землей!
