Впрочем, это не имеет значения. Главное, что исчез Митька-красавчик. Любитель юмора участковый Мокиенко за мелкую кражу в детском саду перевел его с домашнего воспитания на общественный режим.
Узнав об этом, Зайчиков гордо сказал:
— Видишь, Зина, действует моя сатира, вторгается в жизнь.
Две дамы — одна черная, другая светлая — на кухне играли в канасту. Эта карточная игра не требует умственного напряжения и в последнее время стала модной, как форма интеллигентного отдыха. Проигрыш здесь незначителен, тридцать — сорок копеек, он не наносит ущерба семейному бюджету, как «двадцать одно», в которое представительницы женского пола предусмотрительно не играют еще с доисторических времен.
Дамы, близкие по возрасту, различались сложением и темпераментом. Черная, весившая под сто килограммов, сидела неподвижно, словно каменная баба в скифских степях. Светлая едва тянула на семьдесят. Она проигрывала, и с губ ее срывались фразы, не совсем принятые в женском обществе. Безбожно ерошила она желтые волосики, которые с таким старанием укладывал дамский мастер Юра.
За тонкой стенкой, в комнате, которая торжественно называлась кабинетом, в полосатой пижаме, похожей на старую арестантскую куртку, сидел маленький, недокормленный муж светловолосой и что-то писал. Порой он выходил на кухню, усаживался в красном углу, где никто, кроме него, не имел права сидеть, и начинал, как ему казалось, развлекать играющих дам.
Делал он это по-разному, но всегда изобретательно. То громко и невнятно читал невнятные стихи, то рассказывал анекдоты, за которые его в свое время исключили из седьмого класса, то принимался читать статьи, интересные только жуковедам и змееловам.
— Не тревожься, миленький, — говорила ему жена голосом провинившейся девочки. — Мы скоро кончим и будем пить чай с брусничным вареньем. Ты ведь любишь чай?
— Люблю, — лживо отвечал худосочный, хотя на самом деле он предпочитал совсем другие напитки. — Я посижу с вами немного.
Он еще прочнее устраивался в красном углу, обдумывая, как бы развлечь дам, однако, не придумав ничего оригинального, уходил в кабинет, а дамы продолжали игру. Но едва только у них завязывалась интересная борьба, муж появлялся в кухне и застенчиво говорил:
— Я не буду мешать вам, но сейчас я вспомнил забавную песенку, которую слышал от одного автора-куплетиста. Вот послушайте.
Пел он, не обладая ни голосом, ни слухом:
В жизни много забавных историй,
Хохотал даже сторож-старик.
Театральный рабочий Григорий
Полюбил инженю-драматик.
— Смешно? — спрашивал он.
— Очень, — фальшиво улыбалась жена.
А черная дама молчала как истукан.
И тогда малоупитанный муж долго и нудно объяснял им, какая разница в старых амплуа между инженю-драматик и инженю-кокет.
В это время жена брала колоду карт, которая ей совсем не нужна, быстро проигрывала, а ее подруга, выложив карты веером, говорила:
— Ватерлоо!
— Ну-ну, — произносил цыплячьим голосом неполноценный муж, — играйте, — и уходил в кабинет подумать на диване.
Однажды, когда черная дама сильно проигралась, — чуть ли не девяносто восемь копеек! — она сказала подруге:
— Все!.. Я отказываюсь, если этот челнок не перестанет сновать...
— Какой челнок? — не поняла подруга.
— Твой недоросток.
Такую грубость черной дамы можно было объяснить только суммой проигрыша. Вообще-то она была вежлива и даже лет тридцать назад поступала на филологический факультет.
— Я попросила бы тебя... — начала подруга, готовя ответный удар, но, вспомнив, что может лишиться партнерши, переменила курс:
— Я попросила бы тебя посоветовать, как поступить с этим большим ребенком.
Черная дама прочно задумалась.
— Надо ему платить, — деловито сказала она.
— Как?
— Как я плачу моей Кате, поденно.
— Он не домработница, — обиделась жена, — и у меня нет лишних сумм.
Черная дама посмотрела на нее с сожалением.
— Он же не будет убирать квартиру и готовить обед. От него требуется только одно — не заходить на кухню, когда мы играем. Мы будем платить ему копейку за партию. Разумеется, платит выигравший.
— Он не согласится. Мужская гордость не позволит ему.
— Позволит! Они все позволяют себе.
Черная дама оказалась права. Маломощный муж дал согласие и приспособил для капиталов маленькую гранитную пепельницу. По вечерам жена и ее подруга играли на кухне без семейных помех, а малооплачиваемый муж лежал в кабинете на диване, занимаясь этим любимым вечерним делом всех мужей. В конце игры он неизменно клал в гранитную пепельницу честно заработанную копейку. Копейка ложилась на копейку, и копеечный муж, пересчитывая денежки, загадочно улыбался.
В один из вечеров он обнаружил себя владельцем тридцати копеек. Утром он пошел в булочную и приобрел у рослой бело-розовой продавщицы на свои трудовые тридцать копеек билет денежно-вещевой лотереи.
— Как пить дать, выиграете, у меня счастливая рука, — сказала пышнотелая продавщица и ласково улыбнулась. Она жалела этого доходягу, которого жена гоняет по торговым точкам.
Вещие слова сбылись; доходяга-муж выиграл «Москвича».
Все служащие сберкассы сбежались посмотреть на счастливчика, всем им, особенно молоденьким, он показался интересным мужчиной.
Пока билет был на проверке, перспективный муж ничего не говорил жене, продолжая собирать карточную дань с жены и ее подруги. Когда проверка подтвердила правильность выигрыша, автомобильный муж сказал своей супруге:
— Я выиграл «Москвича».
И еще он неосторожно сказал:
— Представь себе, это на деньги, которые я получал с вас за ваши карты.
У жены подскочило давление, но она сумела сдержать себя и поцеловала мужа, выросшего в ее глазах.
— Спасибо, умненький. Конечно, мы возьмем деньгами.
Владелец «Москвича» впервые за тридцать лет семейной жизни заговорил хозяйским голосом:
— Я возьму машину и буду ездить на ней.
— Не забывай, — взвизгнула жена, — что нам нужны деньги. Нужно купить новый холодильник, нужно дать детям на квартиру, мне нужны лифчики...
— Тебе все нужно, — нагло сказал муж и ушел в кабинет полежать на диване.
Через два дня он получил машину русалочного цвета. К удивлению сослуживцев, он научился водить ее, и, к ужасу жены, ему дали права. Ценившая свою жизнь супруга отказалась ездить с ним, а он таинственно улыбался.
Однажды придя с работы, жена нашла записку, написанную неожиданно твердым почерком.
«Прощай, — писал он. — Я уехал. С кем — не имеет значения».
В тот же день жена узнала, что ее тиражный муж уехал с хлебо-булочной красавицей. Вечером, придя к подруге играть в карты, черная дама застала ее в слезах.
— Не волнуйся, — сказала черная дама. — Давай сыграем в канасту. Это стабилизирует нервы.
Выиграла жена и опять заплакала, говоря, что это плохая примета.
— Глупости, — сказала подруга. — Он вернется. Только не забывай класть ему в пепельницу копейку.
Молодой писатель из города Верхневолжска Эльвар Струженцов написал рассказ «Синие дали».
Начинающий прозаик поделился с читателями воспоминаниями о раннем детстве, о том, как он ходил с дедом Фаддеем на рыбалку, как дед уснул и чуть не свалился в речку, а маленький Элька поймал подлещика, принес его домой и разбойник кот Васька сожрал с потрохами ребячью добычу.
В этом году впервые отмечался праздник «День рыбака», и потому редактор газеты «Заря Верхневолжска нашел рассказ актуальным и, заменив заголовок «Синие дали» на «Ясные зори», напечатал его. Счастливый автор поспешно включил свое новое произведение в сборник рассказов, который он недавно сдал в местное издательство.
Случилось так, что номер газеты с рассказом Эльвара прочел известный литературовед Валентин Павлович Костерецкий, путешествовавший на теплоходе вниз по Волге. Погода стояла чудесная, настроение у Валентина Павловича было благодушное, он расчувствовался, написал доброжелательную статью под названием «Дует свежий ветер» и отправил ее в «Литературный вестник».
«Принципиальный интерес представляет образ кота Васьки, — писал Костерецкий. — Это не просто плут, запечатленный в баснях И.А.Крылова, а хищник, несущий в себе черты тяжелого недавнего прошлого. Он уже неспособен уничтожать крупную рыбу, но пожирает с потрохами жалкого подлещика. Автор полон оптимизма и веры в светлое будущее, что ярко отображено в названии рассказа — «Ясные зори».
Главный редактор «Литературного вестника» внимательно прочел научное исследование Костерецкого и глубоко задумался. То, что Валентин Павлович, доктор наук, специалист по забытым писателям первой половины шестнадцатого столетия, всей своей ученой фигурой поворачивался к современности, заслуживало пристального внимания. Однако статья показалась ему спорной, и редактор решил поместить ее в порядке обсуждения.
