Пока душа поет и ликует, не грех поинтересоваться у Маши: а замужем ли драгоценная Таня? Поэзия - поэзией, а проза - прозой, никуда не денешься. Презренный быт, он отовсюду давит и довлеет. Можно было и не интересоваться, какая, собственно говоря, разница, но по слишком серьезным глазам Вити я догадываюсь, что эта сторона жизни Тани для него не менее важна, чем ее творческие муки в области искусствоведения.
- Не замужем, детей нет, одни любовники! - режет Маша правду-матку, при этом радостно и с вызовом смотрит.
Чему это, интересно, она радуется? И еще смотрит с вызовом. На дуэль, что ли, вызывает? Мужа, Витя, у Тани нет, одни только любовники. Одни любовники и больше никого. Как же ей, такой сладкой девушке, уберечься от любовников? Дело понятное. Но все равно обидно. Я лично - не ревнив, а вот Витя - ревнив, он вообще всех женщин ко всем мужчинам ревнует. Встретит, бывало, на улице незнакомую девушку с парнем - и давай ее ревновать! Неделю может ревновать, пока не устанет. Такой человек. Но делает это молча, переживает в себе, только скрипит зубами.
Вот и сейчас, не знаю, как меня, а его слова Маши обескураживают. Вообще-то он относится к женщинам свысока и с долей скепсиса, но, тем не менее, я вижу в его сердце рождение подвига. Это - плохо. В такие моменты он становится похожим на истукана. "Витя, - хочется сказать мне, - зачем ты так пристально смотришь на Таню. Не надо на нее так смотреть. Она из Англии, - англичанка, точнее ирландка, но нам с тобой это все равно. Она случайная гостья, залетная птичка, пусть и экзотическая. А ты простой саратовский увалень, хоть и хороший прозаик. Она улетит, а ты останешься со своим курносым носом. Не трави себе душу, не рви сердце, будешь потом страдать, я тебя знаю". Не внимает моим словам Витя, вонзается в Таню глазами, как штопорами, и молчит, и мрачнеет.
Нет, нельзя так поступать. Нельзя быть таким неравнодушным. Так ни в кино, ни в театр пойти невозможно. Только решишь приобщиться к искусству, пойдешь, а там - раз! - подстерегает тебя любовное томление и сердце вдребезги! Так нельзя.
Маша, всепонимающая Маша решительно обращается к литературе. Ну, это ее конек.Что ж, почему бы нет. Мы тоже не лыком шиты. И мировую литературу знаем, и английскую знаем, не особенно хорошо, но знаем. Шекспира, Байрона, к примеру, про Вордсворда с Кольриджем и "озерную школу" слыхали, даже про Джойса слыхали. Он еще у нас не издан, а мы в курсе. Джойс - сила. Он там, в своем знаменитом романе много всякого умного навертел, даже умудрился историю английского языка показать в процессе развития. Вот какой молодец! Когда Джойс будет, наконец издан, и попадет нам в руки, с великим разочарованием придется отложить его навсегда после прочтения тридцати страниц, слишком неудобоваримым окажется он для ума и сердца.
Поговорили об английской литературе, хорошо так поговорили, подробно. Отдали дань Тане, показали, что мы интеллигентные люди, англичан уважаем, даже Мэлори с его королем Артуром приплели и Ричарда Баха с чайкой. Пока не осенило: что это мы в нее вцепились, в английскую литературу, когда у нас своей предостаточно. Слава Богу, и Пушкин был, и Толстой, и Достоевский.
- О, Льеф, о, Фьодор! - с восхищением произносит Таня. С именем наших титанов все остальное повергается в прах. Даже - Джойс. Они - на непререкаемой высоте.
Но давайте будем благоразумны, серьезные животрепещущие темы - для серьезных людей. А нам - лучше не увлекаться. По крайней мере - сейчас. А то начнешь думать, - думаешь, думаешь, ломаешь голову, а толку - нет. Дух как томился, так и продолжает томиться. И нет ему ответа.
Разговор сам по себе сворачивает к более понятной и приятной нам теме, закручивается вокруг бутылки, которая катастрофически обмелела. Тут есть о чем поговорить. И о выборе, и о достоинстве напитков, и о сочетании желаемого и действительного. А выбор, как и достоинство, у человека должен быть всегда. Маша всем горячительным напиткам предпочитает пиво, лучше баварское. Водку пьет, но с неохотой, плачет, но пьет. Витя - давний любитель портвейна, крепкого и сладкого, в больших темных бутылках. Раньше он пил его из пивных кружек, причмокивал от удовольствия и пил. Теперь, в связи с недостижимостью цели, вынужден пить водку, обливаться горючими слезами и пить. Вкус портвейна им почти утерян. Я тоже плачу и пью все подряд, что есть в сию секунду, - и пиво, и водку, человек я в этом смысле разносторонний. Таня - патриотка, любит виски. Может выпить и водки, к водке относится уважительно, и даже рому, а вот джин не приемлет, с него потом голова ва-ва. Джин действительно большая бяка, он одеколоном отдает, ну его к черту! Таня права, виски - хорошо, а водка - еще лучше. Пусть зачастую она и сомнительного качества, зато всех сидящих за столом сплачивает и роднит.
- Отчего русский человек, такой умный, добрый, очень христианский, как может быть никто другой в мире, так много при этом пьет? В Англии так не пьют, - вопрошает Таня. Маша, доведя до наших ушей скорбный смысл, коварно от себя добавляет: - Бесстыдно и беспробудно...
Ах ты, Маша, молодая да ранняя, куда повернула! Догадаться несложно, имеет в виду: почему так по-свински и безобразно? Ладно, Бог с ней... Но что ответить Тане на вопрос вопросов, когда ответа на него не было, и нет. Не скажешь же ей, что если бы не водка - русский человек давно бы уже страданий не вынес! Не поймет. А что касается Англии, если бы она так пила, то давно бы уже захлебнулась и пошла ко дну... Таня смотрит на нас почти умоляюще, надо полагать, она нас жалеет.
- Эх, Таня, родной человек! А как, скажи, не выпить, когда душа вдруг начинает непонятно от чего страдать и сердце слезами обливаться? Как тут не занять и не выпить? Это вы, англичане, люди слишком культурные, чопорные и хитрые, как немцы, никогда последних штанов и якобы честного имени не пропьете. А мы - нет, мы так не можем и не хотим! - Объясняю я, как могу, вопрошаю и укоряю.
Таня соглашается, действительно, у них в Англии пьют более аккуратно, но пьяницы тоже есть, правда, мало, а немцев она за их высокомерие и лающий язык сама не любит.
- Они ж фашисты! - вносит ясность Витя.
- А Гете?! - возмущается Маша и надувает щеки.
Она, пожалуй, права. Против Гете - не попрешь. И Витя прав, по-своему, но прав. Я с ним согласен, эти герр Гансы и фрау Эльзы ребята еще те. Я разливаю водку и спешу объявить перемирие:
- За дружбу!
Какое хорошее слово "дружба", ей-Богу. Бутылка опустела. Маша взяла ее и посмотрела в горлышко, как в подзорную трубу.
- Нету, - говорит, - ни фига.
- Ни фьи-га? - спрашивает Таня по-русски и удивленно смотрит на всех.
- Ни фига! - подтверждает Маша, складывает пальцы в кукиш и вертит им перед ее носом.
Праздник закончился, не успев начаться. Как грустно, как обидно! Вот, пришли к нам в гости умные, добропорядочные девушки, одарили подарками, а мы, честные и отзывчивые ребята, даже не можем их таким же образом отблагодарить. А это не по-товарищески. Это позор на всю оставшуюся жизнь. Закончилась водка, но ведь не закончилась жажда общения и познания. Обращаюсь я к закадычному товарищу:
- Надо, Витя, поддержать огонь в топке, выставлять ответную с нашей стороны, а то неудобно получается, не по-русски, они к нам со всей душой, а мы, как мальчиши-плохиши с тобой, хотим в трамвае на халяву проехать.
А Витя смотрит на меня чистыми, беззаветными глазами, - он душой и внешностью - настоящий славянин, только застенчивый от природы, - и молчит. Понимает и молчит. Он всегда все умные мысли при себе держит, и правильно делает. Маша, услышав в моих словах призыв, сразу уставилась на него с настороженным любопытством, катает в ладонях пустой стакан, ждет. А я продолжаю, гну свою линию:
- Ты, Витя, прозаик, крепкий прозаик, человек упорный, настойчивый, а я кто? Поэт, стихоплет обыкновенный, человек несерьезный, в коленках слаб, одна надежда на себя. Пойди, друг, туда, не зная куда, принеси то, не зная что. - Сказал я это, а сам думаю: куда же он пойдет, денег нет, ничего нет, и водки все одно взять негде. Смотрю на него, и умирает во мне надежда...
И ведь он решился, пошел на ночь глядя, вздохнул, накинул пальтишко и пошел с высоко поднятой головой. Потому что ждут его здесь, очень ждут и любят! И ведь вернулся - сорока минут не прошло! - живой, здоровый, только очень грустный, с какими-то неземным светом в глазах, с бутылкой за пазухой! Я уже не стал его спрашивать, чтобы лишний раз не травмировать: как, где? Только окажись в этот момент медаль, которой за подвиги награждают, - наградил бы его не глядя.
- Вот, посмотрите, - не скрывая торжества, обращаюсь я к девушкам, сам украдкой слезы радости стряхиваю, так расчувствовался. И такой напор, такой заряд слов и мыслей в себе обнаруживаю, хоть на трибуну меня выпускай. - Перед вами Витя, скромный русский парень, но он - человек, человек с большой буквы! Ушел - и пришел, пришел - принес! Потому что ответственность и сострадание - прежде всего!
