В целях применения французской косметики стали искать лицо и нашли его. А когда разгребли отечественную пыль и ругань, лицо оказалось прекрасным, как и руки.
О ногах без слез говорить не будем. Ибо столько искалеченных, переделанных в мужские фабриками «Скороход», «Красный пролетарий», «Восход», «Заря». В стране не осталось ни одной ноги.
Вечные крики: «Обувь! Обувь! Обувь дают!» Вопль «Я заняла за сапогами!» освобождал от работы автоматически.
Пролетарское государство делало все, чтоб женскую ножку превратить в ногу, конечность, копыто, спрятать в валенки, чуни, кирзовые сапоги или кеды имени Бадаева. Когда мы извлекали их оттуда, мы плакали: «За что?» Оставить наших женщин без ног, зубов и глаз. Косить комбайнами на физкультурных парадах, держать в высоких пирамидах и в глубоких черных трусах передовика…
И если наш мужик мозолистой ладонью мог полировать отечественный коленвал, что, кстати, говорит о низком качестве металла, то о какой ответной ласке может идти речь, если женщина такой же ладонью… такой же ладонью…
Сейчас идет медленный процесс превращения бабы в женщину. Процесс, связанный с поставками из Парижа, с переводом отечественных танковых заводов на выпуск кремов и полосканий. Одна замена металлических зубов наших сельских жителей даст южнокорейским судостроителям миллионы тонн качественного металла и позволит изготовить тысячи протезов, но уже рук и ног, для новых независимых государств. Ибо независимость берут своими руками, но удерживают ее уже протезами!
Так что телевизионные подробности женской жизни пусть нас не раздражают, если мы вспомним, чем они пользовались раньше! Ведь кровавей бойни, чем женские отделения больниц, не бывает. И просьба о наркозе была мольбой о милости Божьей, чтоб через три часа тут же уйти в полном презрении и крови.
И вот теперь мини-шорты-эластик открыли нам такое!..
В очищенной красоте нашей женщины воплотились вековые мечты нашего же околевающего от холода, голода и одежды зэка, с вечным паркинсоном в виде отбойного молотка. А когда мы впервые увидели нашу женщину не в миске, а под душем, то поняли, что значит, когда капли стекают, не задерживаясь нигде.
Этот процесс еще может тормозиться, но скорее от бедности, чем от темноты.
Слава телевидению, что в жарких поисках денег наткнулось на женщину. Для мужчин у них пока ничего нет. Одеколон серии «Клуб» мозги не развивает и тоже предназначается для женщин.
Теперь дети.
Если женщины появились поздно, то детям появляться рано. Для них пока условий нет. Тут советская власть кое-что хорошее имела. Не в лице яслей, не в лице садов, а в лице школы. Малой средней школы.
Именно здесь задерганные преподаватели передавали зачуханным ученикам свои знания и взгляды. И именно здесь не успевала следить советская власть и не догадывалась сажать так рано. И в результате этих преступных контактов появились разные Солженицыны, Сахаровы, Барышниковы, Нуриевы, Башметы, Кремеры, три пары Ашкенази, я, Толя, Битов, Резо…
Это было в школе, куда насильно опускалась мыслящая часть передового авангарда для встречи с местным хулиганьем, из которого и вырастала честь и слава Родины нашей. Руки не дошли у советской власти.
Здесь писались сочинения. Здесь учились математике. Здесь постигали азы вежливости. Чтоб забыть потом обо всем этом в камнедробильных буднях великих троек, смысл которых был «назло Америке».
«Назло Америке» мы многого достигли. Мы даже чуть не сблизились в науке, едва не уничтожив земной шар. Не надо расстраиваться, нам еще есть чем им подгадить. На своей территории конечно. Ничего. Ветром перенесет.
Так вот, детям сейчас появляться рано. Учителей не стало. А те, что есть, основные правила на себе пишут в виде татуировок с иллюстрациями. Эти педагоги знают, как переломать, но не знают, как срастить. Преподают на базарах и вокзалах. Качают мышцы, откачивая из мозгов. Эти преподаватели сами ждут, что им что-нибудь придумают еще, кроме телефона, факса, «БМВ».
Они имеют все, вот ради чего?.. Ради чего?!
Они готовы купить ответ на этот вопрос.
Но продавцы уехали.
Так что детей я бы пока не рожал:
а) до окончательного заполнения консерватории,
б) до окончательного превращения толпы в публику.
В Одессе до эмиграции жил такой Миша Беленький. Музыкант. Очень любил шутить в брежневские времена. Например, надел темные очки, плащ, шляпу и пошел давать телеграмму: «Тетя умерла. Аптека закрыта. Посылки больше не посылай». Девочка отказалась принимать. На крыльце уже ждали.
Провел четыре дня в КГБ.
Миша Беленький играл в судовом оркестре. Когда вернулся с Кубы, во время досмотра влез в шкаф. Советский пограничник нашел его в шкафу со всеми правильными документами.
Опять четыре дня сидел в КГБ.
Остановила ГАИ, велели открыть багажник. Он отказался. Они приказали. Он крикнул: «Ложись!» Все легли. А там ничего не было.
Четыре дня провел в больнице. Сейчас в Америке.
Дед собирается в туалет в конце коридора.
Включает у себя свой свет.
Берет ведро воды.
Пока доходит до туалета, там кто-то сидит.
Под его светом.
Дед не может этого выдержать.
Срочно бежит обратно с ведром воды.
Выключает свой свет.
За это время тот выходит.
Дед берет ведро воды.
Включает свой свет.
Идет в туалет, пока доходит, там кто-то сидит.
Дед хватает ведро, бежит обратно, выключает свой свет.
Идет в туалет без ведра.
Дежурит у дверей.
Оттуда выходят, он бежит обратно, хватает ведро, включает свой свет.
Бежит в туалет, там кто-то сидит.
Он бежит обратно, падает, выливает ведро, выключает свой свет. Идет в туалет.
Сидит без воды и в темноте.
Пришла соседка – это сказать просто. Шарканье началось за полчаса до разговора. Крик стоял страшный. Она кричала и я. Она глухая. Я тоже не весел. Я орал как сумасшедший. Она просила позвонить вместо нее по телефону. Я орал, что у меня телефона нет. А как показать, что телефона нет. Она думала, что я не хочу. Она наорала, как я себя чувствую. Я зашелся в крике, что хорошо. Она снова забилась в истерике, что ей нравится, как я пишу. Я кричал и бил себя по голове, мол, спасибо. Тогда она оперлась на палку, набрала воздух и завизжала, что, если я собираюсь закрутить на зиму компот, она мне поможет. Ответить сразу я не мог. Я отдыхал. Я просил ее подождать. Я встал и уперся в дверную створку и, дико крича и артикулируя, намекнул, что давно этим не занимаюсь, живу возле хорошего магазина.
– Что? – прошептала она.
– Да, – закивал я. – Да.
– Извините. Я плохо слышу, – сказала она.
– Да, – сказал я. – Да.
– Если я попрошу вас позвонить, вы мне не откажете?
– Да, – сказал я. – Да. Но у меня нет телефона.
– Я вообще хотела бы с вами поболтать.
– Хорошо, – прошептал я, – это было бы здорово. Идите, – прошептал я. – Идите.
– Вы хотите сейчас?
– Ни в коем случае, – заорал я.
– Пожалуйста. Вы же знаете, я на пенсии. Может, погуляем?
– До свидания, – сказал я. – Пошли. Я тут знаю один маршрут.
И мы тронулись. Как только вышли за ворота, я пропал. Где я сейчас – не скажу.
Для Р. Карцева
– Алло, это Таня?
– Да. Кто это?
– Это Миша.
– Сейчас я подойду к другому телефону.
– Не надо.
– Здесь плохо слышно.
– А я ничего не собираюсь говорить.
– Что?
– Я ничего не собираюсь говорить.
– Вот видишь, я тебя не слышу.
– А я тебя слышу хорошо.
– Что?
– Я тебя слышу хорошо.
– Ничего не слышу.
– Я тебя хорошо слышу.
– Что?
– Я тебя слышу хорошо.
– А я тебя очень плохо.
– Так я ничего не говорю.
– Что ты хотел сказать?
– Ничего.
– Что?
Ничего.
– Громче!
– Ничего.
– Медленно.
– Ни-че-го.
– Ничего?
– Да.
– Это Миша?
– Да.
– Это Таня говорит.
– Да. Я тебя слышу хорошо, говори.
– Что-что?
– Говори.
– Что говорить?
– Говори. Я тебя слышу хорошо…
– Алло!
– Да!
– Алло!
– Да.
– Говори.
– Что?
– Говори. Я тебя слышу хорошо.
– Я тебя не слышу.
– А я тебя хорошо слышу. Поняла?
– Да.
– Говори.
– Что?
– Говори. Я тебя хорошо слышу.
– Когда ты приезжаешь?
– 24-го.
– Что?
– 24-го.
– Я тебя не слышу.
– А я тебя слышу хорошо.
– Говори.
– Что?
– Говори. Когда ты приезжаешь?
– 24-го.
– Когда ты приезжаешь?
– 24-го.
– Я спрашиваю, когда ты приезжаешь?
– 24-го.
– Когда ты приедешь?
– Не надрывайся, я тебя слышу очень хорошо.
– Что?
– Я тебя слышу очень хорошо, не кричи.
– А что случилось?
– Ничего.
– Что?
– Не кричи. Я тебя слышу хорошо.
– Когда ты приезжаешь?
– 24-го.
– Какого?
– 24-го.
