Угощение было не самое бедное. Ни о каком маркетинге хозяйка не желала и слышать, а о продукте все знала лучше меня. Она читала Малахова, про очищение организма, Чумака и прочих мыслителей. Так что я в полной растерянности уселся за стол, а моя новая сотрудница и помощница объявила:
– Когда у меня случается большой сбор близких людей, мы играем на кастрюлях!
Запела туш и пошла на кухню. Продолжая петь туш, вернулась тяжелой поступью, с двумя кастрюльными крышками в руках. И стала бить ими, как литаврами.
Свет передо мною померк.
Высшим проявлением Гербалаева является Экстраваганза.
Под нею понимается ежегодный всемирный слет. Назначают себе Лысую Гору, готовят шабаш с прибытием главарей. Весь год после и до трубят о неимоверном успехе, который ждет каждого, кто услышит верховных демонов.
Очередной Лысой Горой Гербалаев избрал американскую Атланту.
Оглушенный призывным воем специалистов и комариным зуем Валеры Гаврилихина, я тронулся окончательно, благо немного и надо было. Я решил полететь в Атланту. Поэтому я занял пару тысяч долларов, для возврата которых у меня даже не было продукта на продажу, отдавать предстояло чистой прибылью. Это было едва ли не самое глупое и в то же время самое умное, что я сделал в жизни: полностью деморализованный, я в итоге расстался-таки с Гербалаевым, а иначе, быть может, и до сих пор бы с ним интимно водился.
Итак, солнце зависло над Лысой Горой. Прямо над олимпийским стадионом, который Гербалаев намеревался употребить в извращенной форме.
Морозным январским утром я выпрыгнул из парадной. В душе заливалась экзотическая птица. Меня остановили санитары, выносившие полутруп с первого этажа. Черт его знает, какой это знак - добрый или злой. Профессиональным взглядом я сразу определил: не жилец. Я помог донести груз и, расшалившись, пригласил санитаров и доктора на презентацию, да и полутруп, по-моему, тоже пригласил, положил ему листовку в носилки.
После долгого воздержания я опрокинул сто пятьдесят граммов в ближайшем шалмане. Гербалаев должен соответствовать занимаемой должности: я разгуливал в пинжаке и галстуке, регулярно брился и ничего предусудительного не пил. Но тут я ошибочно рассудил, что можно.
В результате я ошибся аэропортом, что стоило мне изрядной нервотрепки. Вместо международного Пулково-2 приехал в междусобойное Пулково-1. Однако и здесь я как-то вывернулся, успел.
Пройдя погранконтроль, я угодил на островок цивилизации, окруженный хищной российской пустошью. Островок был по совместительству баром. Заправившись топливом, я сам не заметил, как оказался в Хельсинки, а там уже пересел на дальнобойное судно финской компании. Рядом со мной сидел коллега: Эдик Ланда, в прошлом пилот, а ныне - волк-тим, то есть фигура, стоявшая на ступень выше меня. Нагнетая понты, Эдик самовольно присвоил себе высшую масть и заказал визитки, где назывался неизвестно кем.
Я умиротворенно откинулся в кресле. Сумка моя имела в себе две литровых бутыли "Спецназа". Из этого видно, что я был серьезно настроен и хорошо подготовился к захвату США.
Эпизод 15: Однажды в Америке
Трансатлантический перелет не произвел на меня большого впечатления.
Я вызвал недовольство стюардессы, которая нахмурилась, выпятила губы дяди Тома и погрозила мне пальцем, едва я потребовал не пятьдесят граммов виски, а в три раза больше. Но все-таки налила.
Запомнилась Гренландия. Гербалаевы братья бросились к иллюминаторам, вопя: "Белый медведь!" Я пригляделся, но ледники раздвоились, и я для верности щелкнул панораму своей "мыльницей". Впоследствии на снимке оказалось крыло самолета и удаленная для доступа ледяная пустыня. Я рассматривал фотографию, вооружившись лупой, да никакого медведя так и не нашел.
В аэропорту Кеннеди мне не понравилось, как нас быстренько отделили от других рас и наций. Погнали, как дурную скотину, какими-то стальными огородами к ихнему блокпосту; в каких-то - не помню, каких - бумагах, выданных мне, я значился как Alezei.
В ожидании рейса на Атланту я выполз подышать воздухом. Ко мне моментально подрулил дородный ниггер афро-американской наружности и знаком попросил закурить. Я доброжелательно выдал ему беломорину. Негр оцепенел, приняв ее за косяк, выставил перед собой и так и ушел, держа двумя пальцами.
Вообще, вокруг разливалось нечто нездоровое. Мне положительно не нравился американский континент.
Возможно, он понравился бы мне больше, имей я в кармане не сотню долларов на все про все, а сотни, скажем, две. Или три с половиной. Короче говоря, шесть тысяч четыреста рублей, как мечтал Балаганов.
В Америке довольно трудно прожить неделю на сто долларов.
Я этого еще не понимал, и в самолете компании TWA купил поганого и дорогого пива. Мне дали бесплатное приложение: холодный куриный сэндвич, совершенно пресный. Гербалаевы, занявшие денег больше, чем я, деловито галдели и строили планы туризма и отоваривания. Мне было неприятно слушать эти свободные цивилизованные речи, и я, как это часто бывает со мной в компаниях, замкнулся в себе.
И не размыкался до гостиницы.
В Атланте была ночь, и все, естественно, повалили в ночной бар, в том числе и барственный Эдик Ланда, с которым я разделил номер. Я остался один на один с литровым "Спецназом". Ко мне заглядывали разные Гербалаевы сестры, но одних я гнал, а другим предлагал поучаствовать в спецназе, и они уходили сами.
"Спецназ" обратил свое оружие против меня самого, и утро, как было сказано в одной хорошей книге, "пришло в виде свирепого огненного ангела с мечом наперевес".
Плача над единичными, разобщенными долларами, я поплелся знакомиться с городом. Атланта произвела на меня гнетущее впечатление своими пустынными тротуарами. Машин было много, зато пешеходов - лишь я один. На пути к олимпийскому стадиону, где через сутки начинался шабаш Гербалаевых, я повстречал лишь одного американо-африканца, который отдыхал на газоне внутри какого-то сомнительного мешка; спящий напугал меня, зашевелившись.
Двери стадиона были распахнуты - заходи, кто хочешь. Рабочие ладили сцену под песню и пляску новой продукции Гербалаева. Отчаянно голодный, я потянул носом и уловил нечто волнующее, взял след и вскорости очутился в чистеньком павильончике, где жарилось и варилось много недоступных вещей.
Понимая, что мне тут ничего не купить, я стал озираться. Тут вышел дедок - вылитый Дядя Сэм: сухопарый, бородатый, в клетчатой рубахе и шортах. Доброжелательный дед просиял и предложил мне отведать, чем Бог послал. Я промычал в ответ, что по вторникам некредитоспособен. Дед ласково махнул рукой и соорудил мне исполинский бутерброд. Отказываться было глупо. В костюме, при значке с надписью "Mission is Nutrition" ("Миссия - питание"), я присел за столик.
Старикан стал интересоваться моим происхождением.
– Russia, - сказал я строго.
Дядя Сэм ухитрился нахмуриться и улыбнуться одновременно.
– Oh, Russia! Chechnya!… - произнес он сокрушительно.
– Yeah, yeah, Chechnya, - согласился я с набитым ртом.
Подкрепившись у дяди Сэма, я покинул стадион и отведал в ближайшей рюмочной хваленого будвайзера. Исключительная гадость. На меня стали посматривать персонажи Тарантино, и я сбежал.
В номере я немного повеселел при виде российского "Спецназа", которого оставалось полбутылки. Посмотрел местную рекламу, дивясь полю деятельности для Гербалаевых. Любой отечественный ролик показался бы работой Феллини рядом с этим бесхитростным оповещением людей о существовании пяти-, десяти- и двадцатиэтажных гамбургеров.
Потом я, не зная еще, что за это придется платить, смотрел кабельное телевидение. Там сутки напролет крутили фильм Сталлоне со Сталлоне про Сталлоне. Под охраной "Спецназа" делать в этой Америке было решительно нечего, и я уснул.
Меня разбудил Эдик Ланда, который как был, в одежде и обуви, повалился на кровать и всю ночь проговорил с отечественными городами и селами, давая инструкции покинутым Гербалаевым.
Эпизод 17: Пушка, полька и вертолет
Марк Хьюз, президент всея Гербалаевых; лоза, для которой мы были ветвями, прилетел на вертолете.
Олимпийский стадион, битком набитый международными Гербалаевыми, восторженно загудел, когда над полупрозрачным потолком зависла рокочущая тень.
Через пять минут Отец международов показался на сцене.
Я сидел далеко и высоко, видел только пружинистую фигурку, многократно увеличенную составными экранами. Мелкие Гербалаевы, вроде меня, занимали трибуны. Крупные Гербалаевы сидели за столиками на арене, увеличиваясь в размерах по мере приближения к сцене. Самые здоровенные Гербалаевы устроили шествие миллионеров и миллиардеров. Они проплывали, недосягаемые, замотанные в широкие пояса, украшенные чем-то блестящим. Пояса делали их похожими на представителей Космической Гильдии из фильма Линча. Хотя я не помню, чтобы у тех были такие пояса.
