И л ю ш е ч к а. Я не знаю о чем вы, Лизавета Алексеевна. Я вижу только, что вы очень встревожены. Хотите, я вам стихи прочитаю? (Читает стихи, тихо нараспев.)
В замке был веселый бал,
Музыканты пели
Ветерок в саду качал
Легкие качели
В замке в сладостном бреду
Пела, пела скрипка...
А р д а н о в а (Перебивая) Это чье?
И л ю ш е ч к а. Поэта Бальмонта.
А р д а н о в а. Он умер?
И л ю ш е ч к а. Что вы, что вы. Он жив. Молодой.
А р д а н о в а. Как хорошо. А я почему-то думала, что все поэты давно, давно умерли...
И л ю ш е ч к а. Ах нет, они живы. Они всегда живы.
А р д а н о в а. (Медленно проходит по комнате, вдруг останавливается, оглядывается точно с изумлением, говорит тоскливо). Илюшечка. Что мне делать? Что мне делать, Илюшечка?
И л ю ш е ч к а. (Тихо опускает голову, потом раскрывает книгу и начинает читать стихи).
В замке в сладостном бреду
Пела, пела скрипка,
А в саду была в пруду
Золотая рыбка.
И кружились под луной
Словно вырезные
Опьяненные весной
Бабочки ночные...
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Комната Ардановой, небольшая, уютно обставленная. Арданова одна. Вечер
горят лампы.
А р д а н о в а. (Смотрится в зеркало, поправляет волосы, платье, напевая)
Хоть не видели ее
Музыканты бала,
Но от рыбки, от нее
Музыка звучала.
А р д а н о в. (Входя) Чего ты все вертишься.
А р д а н о в а. (Смеясь, отвечает, напевая)
Оттого, что там в пруду
Золотая рыбка.
А р д а н о в. Перестань. Раздражает это ужасно.
А р д а н о в а. (Затихнув) Какой ты всегда сердитый. Чего ты все злишься.
А р д а н о в. Радоваться, кажется нечему.
А р д а н о в а. Какое бы то ни было хорошее настроение, достаточно тебя увидеть - все гаснет. Ты прямо какой-то ходячий огнетушитель. Тебя нужно рекомендовать пожарным обществам.
А р д а н о в. Очень остроумно. (Зевает) Какая тоска. Хоть в клуб пойти, что ли.
А р д а н о в а. Все к этому очевидно и ведется.
А р д а н о в. Что такое ведется? Вечно ты вздор говоришь.
А р д а н о в а. Это у тебя верно такая примета - перед тем, как в клуб идти, нужно сначала со мной поссориться.
А р д а н о в. Ах, перестань, пожалуйста. С тобой ни о чем говорить нельзя. Вечные придирки.
А р д а н о в а. Коля. Что с тобой? Когда я к тебе придиралась?
А р д а н о в. (Хватаясь за голову) Вечные сцены. Вечные сцены. Вечные сцены. Господи. Когда же это наконец кончится.
А р д а н о в а. Ничего не понимаю.
А р д а н о в. Ты никогда ничего не понимаешь.
А р д а н о в а. Я понимаю только одно. Только одно. Я понимаю, что ты меня не любишь, если тебе доставляет удовольствие изо дня в день сердиться на меня без всякой причины, без всякого смысла. Ведь это так тяжело и скучно.
А р д а н о в. Я не виноват, что я нервный человек, а ты меня все время на зло раздражаешь.
А р д а н о в а. Зачем ты так говоришь, ведь ты же знаешь, что это неправда. Ты делаешь все, чтобы я себя почувствовала лишней в твоем доме. Ты или уходишь на всю ночь, или злишься на меня. Что же мне делать?
А р д а н о в. Во всяком случае не делать сцен. (Круто поворачивается и уходит из комнаты.)
(Входит Серафима).
С е р а ф и м а. Виновата, барыня, может что прикажете?
А р д а н о в а. Что? Мне ничего не нужно.
С е р а ф и м а. А я сижу да думаю, дай-ка я у барыни спрошу, не нужно ли им чего. Завтра гости рано придут, так может лучше, что с вечера приготовить. И знаете, барыня, ужасно у нас много на кухне дров жгут, и прямо такое воспаление, что дышать невозможно. И к чему так. И дрова тоже денег стоят, а у кухарки, у Агафьи, нет в дровах никакого проникновения. Смотреть на них, так за господское добро сердце на пятнадцать кусков рвется. Мне господское добро дороже своей руки либо ноги. Ей Богу. Что мне врать-то, вот образ-то на стене... (Помолчав, залебезила) И какой я, барыня, сон нынче странный видела. Будто отдаете вы мне ваше платье коричневое, прошлогоднее-то, про которое вы говорили-то, что больше носить-то не будете. Оно и действительно, что вы уж его и не носите. Так вот во сне-то будто вы мне это платье отдаете и говорите: "Носи, Серафима Ананьевна, это платье на доброе здравие, отдаю его тебе, потому что мне так Богородица велела". И так это я во сне даже от радости заплакала. И вот уж и не придумаю к чему бы это такой сон.
А р д а н о в а. (Чуть-чуть улыбаясь). Возьмите себе это платье. Оно мне не нужно, я о нем совсем забыла.
С е р а ф и м а. (Целуя Арданову в плечо) Матушка вы моя, барыня вы моя золотая. Вот он сон-то к чему. Это, говорят, за праведную жизнь, Господь вещие сны посылает. А жизнь у меня праведная и сердце у меня чистое. Вот теперь у нынешних у всех уважатели. Кухарка уж на что худорожая, и у той уважатель. А меня и смолоду никто не уважал. Барыня вы моя милая, только и любви-то я в своей жизни видела, что вы меня пригрели. (Вытирает глаза платком.)
А р д а н о в а. Ну, полно, Серафима Ананьевна, что вы расстраиваетесь. Никто же вас не обижает.
С е р а ф и м а. Ах, барыня золотая, кабы не вы, давно бы они меня со свету сжили. Давеча почталион, уж на что сам холера в сапогах, а говорит: "От вашей Анантихи панафидой пахнет, ей, говорит, давно бы пора поросячий прыск под кожу делать, чтобы она, чучело, скорей поворачивалась". Ведь обидно это, барыня милая, ведь кабы не вы заступница моя светлая...
А р д а н о в а. Ну, охота вам обращать внимание.
С е р а ф и м а. Конечно, может я теперь для людей и чучело стала, а не всегда я такой была. Росла я молоденькой у мамочки, любила меня мамочка моя. Фимочка, говорила, птичка ты моя райская. А и правда я как птичка была. Все-то щебечу себе да прыгаю. И жених у меня был, очень светский был, из хорошего общества, телеграфистом служил, а сам, как бутон рослый. Фимочка, говорил, птичка ты моя райская и где, говорит, птичка, твое приданое. Уж и плакали мы с ним, уж и плакали. Потому он очень благородный был и никак без приданого жениться не мог. (Вытирает глаза) Хороша я была у мамочки своей. Мамочка моя светлая, свеча моя негасимая. А теперь-то я изолгалась, изокралась, испоганилась, плюсами обросла. Барыня, милая, что я вам скажу никому не говорила этого, вот вам первой.
А р д а н о в а. Что такое?
С е р а ф и м а. С мамочкой-то моей, какой конфуз вышел. Уж такой конфуз, что и за душеньку ее молиться не могу. Мамочка-то моя без погребения померла. Пошла она в Киев на богомолье, да и не вернулась. И где, и что, и не видал никто. Вот уж десять лет прошло. И куда она делась, не знаю. Может тюкнул кто, на худобу ейную польстился - много ли ей надо, старушечке маленькой. Вот и не знаю, как за нее молиться-то - за живую, али за мертвую-то. То запишу в поминанье, то опять в за здравие. Вот никому не говорила, барыня милая, вам первой. Потому душу свою за вас отдать рада.
(Входит Арданов. Серафима на цыпочках уходит).
А р д а н о в. Ну-с, я ухожу.
А р д а н о в а. Я этого ждала.
А р д а н о в. (Сухо) Тем лучше.
Л у ш а. (Входя) Господин Долгов пришел.
А р д а н о в. Проси сюда.
А р д а н о в а (Испуганно) Коля, только ты не уходи, Коля.
А р д а н о в. Пожалуйста, без сцен при посторонних людях.
(Входит Долгов).
А р д а н о в. Здравствуйте, Андрей Николаич, вы меня извините необходимо на пару часов по одному делу. Я даже не прощаюсь с вами, потому что надеюсь вас еще застать.
Д о л г о в. Я только на несколько минут... Лизавета Алексеевна обещала дать мне Русскую мысль.
А р д а н о в. Нет, нет, уж вы, пожалуйста, посидите. И не забудьте, что мы ждем вас завтра к двенадцати на пирог. Кое-кто соберется.
Д о л г о в. Как же, я помню. Непременно. День ваших именин. Непременно буду.
А р д а н о в. Так пока до свидания. Я очень скоро вернусь
(Уходит.)
А р д а н о в а. (Ему вслед). До свидания, Коля. (Арданов, не оборачиваясь, уходит)
Д о л г о в. Отчего вы покраснели? Неужели вам это не безразлично.
А р д а н о в а. Во-первых, я вовсе не покраснела.
Д о л г о в. А во-вторых?
А р д а н о в а. А во-вторых - ничего.
Д о л г о в. О женщинах давно известно, что они всегда говорят "во-первых", как будто много-много хотят сказать, а хватает их только на это "во-первых".
А р д а н о в а. Вы хотите мне говорить дерзости?
Д о л г о в. Да, хочу. Я очень рассердился.
А р д а н о в а. На что?
Д о л г о в. На то, что вы покраснели. Мне это ужасно больно. Скажите мне правду... Скажете?
А р д а н о в а. Не знаю. Впрочем - нет - знаю. Не скажу.
Д о л г о в. Этого не может быть, вы его не любите. Вы молчите? Ведь это тип, понимаете - тип. В каждом провинциальном городишке есть таких двое-трое. Картежник. Он очень мил, конечно, симпатичен. Но ведь не для вас. Он для той институточки, какою вы были семь или восемь лет тому назад, когда вышли за него. Вы молчите? И то хорошо, что вы молчите. Вы бы могли заставить меня замолчать, а молчите сами. (Берет ее за руки). Лизавета Алексеевна. Не нужно этого ничего. Не нужно краснеть оттого, что он не откликнулся на ваш привет. Поймите, что его не должно быть в вашей жизни. Он - это ваше уродство. Это серый налета на вашей жизни, тусклая пленка, через которую вы неба не видите. За что? Вы яркая, вы красивая, вы свободная. Вся душа у вас певучая. Музыка ваша душа. Вы не знаете, как я любуюсь на вас. Среди всех этих трупов - вы одна живая. У них у всех немые души, немые и глухие. Вы одна - музыка. Красивая моя... Вот сколько времени я следую за вами, всюду ищу вас и каждый раз, как увижу, говорю с тем же восторгом: красивая. Если бы вы знали, какое это счастье, что вы красивая.
