- Ща как дам!
И, действительно, подошел поближе и двинул профессора животом. Плейшнер отлетел к стене. Пастор удовлетворенно отвернулся. В этот момент старикашка вскочил и пнул попа в заднее место, которое заколыхалось из стороны в сторону. Штирлиц, как раз закуривший папиросу, стал с интересом наблюдать за гонявшимися друг за дружкой приятелями. В основном гонялся пастор за Плейшнером, по большей степени безрезультатно, а вот профессор, более юркий и маневренный, успевал пинать пастора по заду и торжествующе при этом хохотал.
Бегая, они подняли тучу пыли и пепла. Штирлиц начал чихать, ему надоела эта карусель. Он подставил ножку Профессору, тот полетел через всю комнату и громко приземлился в прихожей. Запыхавшемуся некурящему Шлагу Штирлиц пустил облако дыма в нос. Пастор закашлялся и плюхнулся в кресло. Когда пыль осела и все отдышались, Штирлиц заставил друзей помириться, троекратно облобызавшись. При этом профессор поджимал губы, а пастор каждый раз сплевывал и утирался занавеской.
- Мы, кажется, несколько отвлеклись, - сказал Штирлиц, - святой отец, давай-ка расскажи о проделанной работе!
***
Пастор Шлаг прибыл в Швейцарию по делу. Он должен был расстроить коварный замысел гитлеровской верхушки. Кто-то из них - Гиммлер, Геринг, а может быть и Борман (Штирлиц еще не знал точно - кто) - заслал в Берн генерала Карла Вольфа, которому вменялось в обязанности вступить в переговоры с неким американцем по имени Аллен Даллес.
Даллес для многих был загадочной фигурой. Но не для Штирлица. Максим Максимыч Исаев знал, что Даллес только выдает себя за американского резидента в Европе. На самом деле это был человек мафии. В Берн его привела корысть. Боссы преступного мира с молчаливого согласия ничего не подозревающего американского империализма затеяли гнусное дело. Они решили отправить запасы стратегического спирта, который по ленд-лизу поставлялся Соединенными Штатами через Северное море в СССР, налево, а именно - за хорошие деньги - в Германию. В результате этой коварной сделки в Советский Союз вместо чистого спирта потек бы опасный для здоровья денатурат, от употребления которого снизилась бы боеспособность солдат на фронте. Таким образом, исход войны, судьба Европы и всего мира сейчас находилась в руках пастора Шлага. Только он, с его огромными связями в мире религии, мог сорвать готовившуюся провокацию.
***
Пастору было чем похвастаться перед шефом. Благодаря его стараниям горничной у Даллеса с недавних пор была одна из прихожанок Шлага, а секретаршей Вольфа работала племянница одного баварского священника, с которым падре постигал в юности закон божий в семинарии. Ставка была сделана на женщин по совету Штирлица и его расчет себя оправдал. Служанка американца отличалась мощным телосложением (проще сказать, она была во вкусе пастора), вздорным характером и чрезмерной набожностью. Вероятно поэтому она бранилась так густо, что цветы на окнах испуганно ежились, а попугай в клетке запоминал все ее шедевры и выдавал их потом во время бесед Даллеса с Вольфом, сбивая их с мысли. Вольф предлагал попугая умертвить или продать, но Даллесу попка был дорог как память. В конце концов заговорщики стали встречаться у генерала. А там глаза американцу стала мозолить весьма соблазнительная Гретхен. Беседы приняли нервный характер. Даллес помышлял больше о прелестях юной фроляйн, чем о каком-то спирте. Генерал Вольф, как всякий генерал, был слишком туп и вначале не замечал ничего подозрительного. Но когда Гретхен во время переговоров стала залезать на колени Аллену и нежно теребить пальчиками его загривок, генерал заподозрил неладное, в его солдатской душе взыграла ревность. Еще немного и заговорщики могли крупно поссориться. Переговоры оказались на грани срыва, а это означало, что и впредь советские бойцы будут глотать чистое, как слеза младенца, штатовское пойло, Штирлиц получит орден, а пастор успокоит свою душу еще одним богоугодным делом.
- Так стало быть дело на мази! - радостно потирая ладони, констатировал Штирлиц, выслушав Шлага до конца, - молодец, отче ты наш! А не опрокинуть ли нам по этому поводу по стаканчику? - он обвел присутствующих вопросительным взглядом.
- Только не здесь! - дернулся в своем кресле Плейшнер, - тут клопами воняет!
Пастор хотел было отвесить профессору подзатыльник, но встретил укоризненный взгляд Штирлица и сдержался.
- Ну, как дети! - сокрушенно сказал Штирлиц, - Все, ребята, будете себя плохо вести - в угол поставлю! Пошли в кабак!
ГЛАВА 7
В детстве фюрер немецкой нации был хилым, сопливым мальчишкой. У него были способности к рисованию и, вполне возможно, что, родись он в более удачное время, мир приобрел бы в его лице великого художника. Но юному Адольфу крупно не повезло. Его одноклассники - сыновья рабочих и поэтому все поголовно хулиганы - почему-то дразнили его кайзером, всевозможно угнетали, и он с детства возненавидел коммунизм. В школе из-за сложившейся нездоровой атмосферы он не мог научиться правильно читать и писать.
Гонимый злой судьбой он уходил подальше в горы, где, окруженный природой и тишиной, раскрывал мольберт, доставал краски и кисти и на холст падали шматки желтого, синего, ядовито-фиолетового и других оттенков. Картины выходили мрачные, как сама жизнь несчастного Адольфа. Никто не мог понять, что на них намалевано, юный Гитлер слышал все больше насмешек и в конце концов обозлился на все человечество.
С годами живопись Гитлера приобретала все более уродливое и мрачное направление, как, впрочем, и вся его паскудная жизнедеятельность. Он попал в плохую компанию и здесь его склонность к авантюрам и гадостям пала на благодатную почву.
Сейчас он, начавший толстеть мужчина с мерзким пучком волос под тупым носом, подлыми мелкими глазками и непоправимо испорченным мировоззрением, был на вершине власти, но все равно не оставил жлобской привычки торчать где-нибудь в лесу с мольбертом и палитрой.
Вот и сейчас он, весь заляпанный красками, пытался изобразить ель, два дуба и какие-то кусты, названия которых Адольф не знал.
Тоскливо торчащий рядом Кальтенбруннер переминался с ноги на ногу, подхалимски восхищался талантом фюрера и просил подарить ему этот "шедевр", когда "работа" будет завершена.
Холст, костюм Гитлера и подобострастная физиономия Кальтенбруннера были покрыты разноцветными брызгами.
Громко стуча костылями подошла Паула. Гитлер болезненно поморщился, обреченно повернулся к сестре:
- Ну, чего тебе?
- Адольф! - простонала Паула, - хочу замуж за Штирлица!
- Обойдешься! - коротко ответил фюрер.
- Ну, Адо-о-льфи-ик!
- Губенку раскатала!
- Ну, Адо-о-льфушка-а! Он такой красавчик!
Гитлер нервно швырнул на землю кисти и в злобе топнул ногой.
- Паула! Я ведь тебе тысячу раз повторял - нет, нет и нет! Он же русский разведчик! Меня не правильно поймут! Муссолини смеяться будет!
- Ах, так! - Паула решила использовать свой главный козырь, - Ну, тогда я расскажу твоей Еве про твои шашни с той смазливой Кристиной! Гитлер побелел от ярости. Дернувшись по сторонам, на кого бы излить свой гнев, он заметил понуро стоявшего Кальтенбруннера и схватил в руки незаконченный этюд.
- Эрнст! Вы, кажется, очень хотели иметь у себя эту вещь? Так вот, я вам ее дарю! - он энергично размахнулся и его еще влажное творение треснуло от соприкосновения с головой генерала, - Носите на здоровье! Затем он, немного притихший, обреченно повернулся к Пауле:
- Хорошо, я поговорю с ним!
Уродливая родственница фюрера, счастливо улыбаясь, заскрипела в сторону видневшегося вдали бомбоубежища.
ГЛАВА 8
Когда трое друзей переступили порог ресторана "Сердце Европы", веселье было в самом разгаре. Публика подобралась разношерстная. Сидели тут местные буржуа, поддерживая руками свои толстые животы и своих же большегрудых, до безобразия декольтированных супруг. Пили мартини, закусывая макаронами, черноусые итальянские мафиози. Немецкие офицеры глотали пиво и горячие сосиски. Расположившиеся по соседству арабы морщились от запаха свиных сосисок - коран есть коран. Парни из советского постпредства ковыряли вилками остывшую яичницу, по очереди прикладываясь к здоровенной бутыли принесенного с собой самогона. За каждым столиком были понатыканы девицы местного производства. Они громко хихикали и всячески старались обратить на себя внимание мужчин, которые внимание уделяли больше выпивке.
Под потолком скопилось солидное облако табачного дыма. Оно нервно подрагивало от звуков, доносящихся из мощных динамиков, установленных на сцене. Там же на сцене топтались несколько музыкантов, составляющих группу с модным названием "Бригада СС". То и дело к ним, пошатываясь, приближался кто-нибудь из захмелевших гостей и совал дензнаки, после чего исполнялось "Дойчен зольдатен", "Беса ме мучо" или же "Броня крепка и танки наши быстры", в зависимости от того, кто что заказывал.
