Дон-Аминадо - (А. П. Шполянский) Дон-Аминадо

«В каком-то дамском упоенье»

Гляжу на щечки эти две,

И — словно солнца ударенье

В моей несчастной голове.

Кругом одесская натура

Лежит бесчувственным пластом,

А вы, как чудная гравюра,

Смеетесь дивным вашим ртом.

И это тем понятно боле.

Что вы смеетесь, хохоча,

А ваши зубки, как фасоли

На фоне знойного луча.

Когда же. чувствуя симпатью,

Я в глазки ваши заглянул,

Я закричал благою матью:

Тону! Спасите! Караул!

В них глубина была такая

И выходил оттуда свет,

Что я сказал вам: Рая, Рая!

Вы камень. Рая, или нет?

Когда вы камень, так скажите,

И разойдемся навсегда.

Но только шутки не шутите —

И нет так нет, а да так да!..

Но вы, как будто статуэтка.

Один лишь хохот и обман.

Зачем же, дивная кокетка.

Крутить наш бешеный роман?!

Конечно, риск святое дело,

Но я ж не должен рисковать.

Когда душа моя и тело

Не могут вам принадлежать,

Имея звание партийца,

И если вдруг такой уклон.

Мне скажут: вы — самоубийца,

И убирайтесь вовсе вон…

Но, несмотря на эти мысли.

Вы идеал такой большой.

Что я люблю вас в полном смысле

И организмом, и душой!

И я в припадке благородства —

Не только серп и молоток.

Но все орудья производства

Отдам за чувство, за намек.

Но если ж суд меня осудит,

А ваша ручка оттолкнет.

Так что же будет?! Ясно будет,

Что я последний идиот…

Этот Коля Сыроежкин,

Это дьявол, а не мальчик!

Все, что видит, все, что слышит.

Он на ус себе мотает.

А потом начнет однажды

Все разматывать обратно.

Да расспрашивать, да мучить

Многословно, многократно.

Вот, пристал намедни к маме, —

Так что маме стало жарко:

Объясни ему, хоть тресни.

Чем прославился Петрарка?!

— Ах ты, Господи помилуй! —

Умилясь, вздохнула мама.

Оторвалась от кастрюли

И сказала Коле прямо:

«Да!.. Петрарка!.. Это, Коля,

Был такой мужчина в мире.

Он был ласков, он был нежен

И всегда играл на лире.

А любил он так, как любят

Только редкие натуры.

И писал стихи при этом

В честь возлюбленной Лауры».

Коля хмыкнул. И промолвил

Так, что маме стало жарко:

«Если это только правда.

Значит, папа не Петрарка!..»

А когда пришел с работы

Сам папаша Сыроежкин,

Коля взял его на мушку

Без антрактов, без задержки:

— Папа, кто была такая

Эта самая Лаура?!

…Папа выдержал атаку

И сказал довольно хмуро:

«Да!.. Лаура… это, Коля,

Нечто вроде херувима.

Это то, что только снится,

А потом проходит мимо…

Ясность духа. Тихость взора.

Легкость медленной походки.

А в руках благоуханных —

Кипарисовые четки…»

И заметил Коля тоном

Настоящего авгура:

«Если только это правда,

Значит, мама не Лаура!..»

Посмотрел на маму папа.

Мама папу осмотрела.

А потом, конечно, Коле

От обоих нагорело.

Пусть!.. Зато по крайней мере

Будут красочны и ярки

Впечатленья в сердце Коли

О Лауре и Петрарке.

Герой должен быть блондин.

И гусар смерти.

Сидит он как-то, один,

В концерте,

А рядом, изображая судьбу.

Сидит дама.

Гусар хлопает себя по лбу,

И начинается драма.

Дама вертит хвостом

И ведет себя тонко.

Но дело-то все в том.

Что она шпионка.

И вот блондина гнетет

Всякая чертовщина.

С одной стороны, он патриот,

А с другой стороны, — мужчина.

Конец адски зловещ:

Стрельба. Конвульсии. Хрипы.

А называется эта вещь —

«Когда цветут липы»…

Герой должен быть брюнет

И одет по моде.

Героине семнадцать лет

Или в этом роде.

Он несомненный маркиз,

Она вполне белошвейка.

Обстоятельств этих из —

Ясно, что жизнь… злодейка!

Отец хмурит нависшую бровь

И пробует крайнее средство:

— Либо ликвидируйте любовь.

Либо лишу наследства…

— Нет! — говорит благородный Жюль, —

Никаких ятей!

И откидывает белый тюль

Над колыбелью с дитятей.

— Ах! — говорит счастливый дед. —

Благославляю без оговорок!

И дает званый обед

На человек сорок…

Герой ни блондин, ни брюнет,

И не о нем речь-то.

Героя вообще нет,

А есть нечто.

Нечто — это борьба миров

Высшего порядка.

Настоящая песня без слов,

И вообще загадка.

Начинается же все с того

Вечно-рокового,

Что она любит одного

И в то же время другого.