Вова Киселев
Лекция по высшей математике
или мысли про себя
Познавший дождик,
познает все.
Я
Интеграл возник передо мной внезапно, с шумом разваливаясь на части, и тут же тая, как тает в теплой комнате снег, прилипший к лыжам, оставляя противные, грязные лужицы, подобные тем лужицам, которые возникают, когда маленькая волосатая собачка написает на пол.
Д, кстати, о чем я? Впрочем не важно. Грязные собаки дырявят взглядом пол, даже не подоозревая об этом. Маленькие жучки дырявят взглядом собак и даже не подозревают об этом. Так почему я должен знать о чем будет рассказ? Ведь это же не интересно. Лучше писать как-будто только читаешь его и открываешь все новое и новое. За каждой буквой - неизвестность. Значит я пишу рассказы для себя? Нет! Ведь неизвестность превращается в известность, и неизвестно кто создает образы - мы их или они нас. Маразм, сумасшедствие, - скажете Вы. Да это правда. Сойти с привычного потока сознания - это так страшно, ведь там темно и там неизвестность. Но вот ты ушел вправо или влево, хотя там не направления, там есть только желание соскочить в область подсознательного, и появляются новые слова и новые образы, и слова льются с ручки бурным потоком, и не надо задумываться над смыслом, его просто нет. Есть красота, безумная красота, но ее не так просто достигнуть, если не обладаешь богатым воображением. Для этого и нужны рассказы, подобные этому, хотя может и не нужны. Ну ладно, пора закругляться (лекция кончается)... Итак интеграл возник передо мной, но я забил его потоком слов, которые я уже забыл, как впрочем и интеграл, чего я собственно и добивался.
Прискорбно, но это конец.
Вова Киселев
НА ГРАНИ
Стояла банка на столе.
Зачем стояла?
Зачем карабкаться по грани куба, цепляясь за липкую поросль дождя?
Зачем копаться в клубах дыма, держась одной рукой за побеги ветра?
Зачем искать реку меняя перчатки на листья ночи?
Бесполезные занятия! И мало того - бессмысленные до ужаса, страха, террора. Зачем последнее? Террора не бывает без страха, страха без террора.
Зачем заниматься всем этим, если ветряные мельницы дырявят небо, подобно грибам, растущим на поверхности склепа. Сырого, смрадного, темного склепа. Там похоронен медведь. Тяжелый, волосатый, набитый опилками, пахнущий опилками, лежащий среди опилок. А стружки? А на стружках растут грибы. Те самые грибы, которые дырявят небо. И они пахнут как двери. Двери, свежеспиленные и поставленные среди ночи охранять небо от ветряных мельниц. Не правда ли продуманная система: небо-грибы-мельница, мельница-грибы-небо. И так они существуют вечность, если не больше. Они ужасно, страшно, избыточно надоели друг другу, но взаимодействуют и сидят в одной камере, имя которой склеп. И не будем забывать медведя. Он ключевой элемент в этой системе. Что такое ключевой элемент? Это ключ. Большой, жирный, черный. Он смотрит на Вас и просит зайти через день или два. А пока он спит и видит сны. И видит он небо, и видит он двери, и видит он грибы, даже не грибы, а плесень, если не сказать гниль. Но это не важно, а важно то, что когда приходишь через день или два, он просит зайти еще через день или два, и так длится вечность, если не больше. Поэтому и зовется он ключом. Ключом, которым нельзя ничего открыть. Почему же он зовется ключом? Потому что он оставляет надежду, которая н гаснет вечность, если не больше. Но как же открыть дверь? Очень просто. Есть дверь, у которой есть ключ, которым нельзя ничего открыть, но нет у них стены. Стены нет! Но не каждый видит это. Это видит только тот, кто цепляется за липкую поросль дождя, кто держится одной рукой за побеги ветра, кто меняет перчатки на листья ночи. Только таким людям позволено познать отсутствие стены и забраться на небо, где растут грибы как ветряные мельницы, где пляшут огни страха на вершине дня, где возникают тени, длиною с бесконечность, где можно увидеть все, что нельзя представить: и абсолютный свет, и абсолютную тьму, и сам Абсолют. А о чем еще можно мечтать? Так что пойду карабкаться по грани куба, цепляясь за липкую поросль дождя, копаться в клубах дыма, держась одной рукой за побеги ветра, искать реку меняя перчатки на листья ночи. И может быть мне удасться познать отсутствие стены, чего я и вам желаю.
Вова Киселев
ДЕСЯТЬ МЕРТВЫХ КОНТРОЛЛЕРОВ
Десять мертвых контроллеров
Плакали навзрыд.
Был изорван, измордован,
Беден из прикид.
Были жалки эти лица
Горькие от слез.
Я смотрел как кровь струится
Из глазных желез.
И висел, как на веревке,
Ярко-синий глаз.
И ему, наверно все же,
Жутко не до нас.
Он, наверное, витает
Где-то в мире грез.
И на грудь с него спадает
Капля красных слез.
Если это видел кто-то,
Тот меня поймет.
Десять мертвых контроллеров
Больше не живет.
Вова Киселев
Там, где никогда не идут дожди
Он шел, неуверенно ступая по асфальту. То ли он никогда не видел асфальта, то ли видел, но редко, то ли по какой-то другой причине, но этот человек смотрел на асфальт с таким благоговением, что у прохожих возникали мысли о его психическом здоровье. Они были недалеки от истины. Нет он не был ненормален, просто парень немного выкурил гашиша. Совсем немного, но этого хватило, чтобы вид асфальта вызывал необычные ассоциации и беспричинную веселость. Тут его внимание привлекла пустая банка из под Кока-Колы. Он долго оглядывался в поисках удобного места для посадки, но все же уселся в лужу в самом центре тратуара и стал рассматривать банку с таким видом, как будто она была по меньшей мере чем-то уникальным, доселе невиданным и вообще из-ряда-вон-выходящим. Тут для честности стоит добавить, что гашишем парень не ограничился, и проглотил с утра немного мескалина, поэтому его поведение выглядело чуть-чуть странным. Прохожие старательно обходили задумчивого молодого человека, бросая недоуменные взгляды. Тут его увидела Она. Историческая встреча началась таким образом: Она села рядом в лужу и весело сказала:
- А что, у простыни тоже есть клетки или их можно посчитать?
Он оторвал взгляд от банки и сказал не менее глубокомысленно:
- Кровавым рассветом покрылись закаты, а книга успела остыть.
- Отдайте браслеты, отдайте гранаты, и можете в Африку плыть,продолжила она.
- Хуже, мало смысла. Но ты молодец. Он впервые посмотрел на нее и старательно отвел глаза.
- Пойдем туда, где не знают ветра, где растут дикие кактусы, и и могила старого волка покрывает поверхность океана.
- Пойдем.
Они взялись за руки и отправились в, только им известном, направлении. Теперь прохожие с недоумением смотрели на странную парочку в мокрых потертых джинсах, идущую по центру тратуара, и расступались перед ними. А молодые люди не замечали ничего вокруг и шли вперед, подобно кораблю, рассекая толпу.
Наступил вечер. Они все шли, и у обоих блестели глаза, и тут он сказал:
- Стоп.
- Стоп?
- Да. Стоп.
- Ах, стоп.
- Да.
Они сели на траву. Парень поцеловал ее. Они легли на траву. Он поцеловал ее снова. Молча, не говоря ни одного слова, он стал раздевать ее. Это не заняло много времени. На ней было всего четыре элемента одежды: белая майка с эмблемой университета штата Калифорния, потертые джинсы, раздолбанные кроссовки, а также маленькие белые трусики. И все. Он был одет практически также. Отличие было только в трусах. На нем были огромные черные трусы по колено. Когда все эти вещи были сложены аккуратной кучкой, они занялись любовью. Процесс был длительный, но описывать его не имеет смысла, так как у нас не эротический роман. Через час они лежали обнявшись и по-очереди курили марихуану. Тут она сказала первую, после их встречи в городе, фразу:
- Как тебя зовут?
- Зови меня Он.
- Тогда я буду Она.
- Вот и чудно. Хочешь мескалина?
- А что это?
- Вещество, добываемое из кактуса Пейот. Славная вещь.
- Давай!
Они съели по паре кусочков. Мир изменился. Стало светло и уютно. Звезды пели песни и касались лучами каждой травинки. Каждая травинка была такой зеленой, что хотелось выковырять глаза. Он посмотрел на нее. Ее идеально сложенное тело пахло любовью. Запах казался настолько сильным, что он сдавленно сказал:
- Я тебя люблю.
- Нет. Это я тебя люблю.
- Нет. Я!
- Нет. Я!
- Я. Нет!
- А, издеваешься! - сказала Она.
- Давай играть в игру.
- Какую?
- Не имеет значения.
- Давай.
- Он поцеловал ее.
- А в чем правила? - спросила Она.
- Узнаешь.
Они снова занялись любовью. Ему казалось, что он птица, и летит глотая воздух, который почему-то стал твердый и по вкусу напоминающим ананас. Ей казалось, что она море, и рыбы плавают внутри нее, вызывая неописуемое блаженство. Рыбы весело резвились на солнце. Это были даже не рыбы, а дельфины. И она одновременно была и дельфином, и морем, что приводило ее в непонятный восторг. Тут ночь стала ярче дня, тишина громче музыки, и даже сверчки умолкли из-за уважения к происходящему. Слились два разума, и оба увидели одно и то же. И не передается это словами, это нужно увидеть глазами, услышать ушами, почувствовать каждой клеточкой тела. Они это почувствовали. И оба провалились в забытие. Когда они проснулись ярко светило солнце. Влюбленные стали со смехом одеваться.
