— Как же можно? — лепетал Иван, разгибаясь. — Не пойду я с тобой туда. Без тебя пойду, с тобой ни за что! Ди Сааведра совсем умишка лишился, что ли?
— Ну чего ты кочевряжишься? — ласково уговаривала ветреница. — Мы же с тобой товарищи по оружию, а не парень с девицей. Мы же в разных переделках бывали. Я же помощи прошу, а не для развлечения.
— А муж твой что на это сказал?
— Ничего! А молчание — это знак согласия — всем известно.
— Да ты ему и не рассказала ничего, шебутная.
— Меньше знаешь — крепче спишь, — сыпала сентенциями Лутеция. — Вань, ну давай уже, решайся. Мне вместо тебя четверку носильщиков нанимать придется. За деньги. А я жадная.
— Ладно, — протянул парень, видимо сраженный последним аргументом. — Только морок какой набрось, чтоб я со стыда не сгорел.
— Всенепременно, — присела в церемониальном поклоне Лутеция. — Я знала, что могу положиться на своего Ивана-царевича!
— Нетушки, я у тебя Иван-дурак, — хохотнул парень. — У тебя нынче все в дураках ходят.
Агнешка наблюдала за воцарившимся весельем отстраненно. Таинственные совместные вылазки Ивана и Лутеции ее интересовали мало, гораздо больше княжну сейчас занимал цветущий вид зловредной подруги. Лутеция просто лучилась спокойной уверенной красотой. Блестели волосы, уложенные в аккуратную дамскую прическу, румянились всегда бледные щеки, широкая улыбка не сходила с ярких губ.
— Меня Цай пользует, — пояснила Лутеция, заметив пристальный взгляд Агнешки. — Иглами своими. По десять раз на дню я к нему на экзекуции хожу.
— Помогает?
— Как видишь, — повела плечами ветреница. — Черепаха говорит, если все пять жизненных потоков по правильным руслам пустить, то здоровья мне на любой обряд хватит. Оказывается, по хинским учениям, стихий вовсе не четыре, как у нас принято…
— А он успеет твой пояс до праздника снять? — перебила подругу Агнешка.
Ветреница всплеснула руками.
— И лишить ректора минуты триумфа? Ты чего? Пеньяте нам в жизни такого кульбита не простит. Пусть уж потешится старикан, покуражится.
— Кажется, ты времени зря не теряла, — одобрила Агнешка. — Выяснила, как тебе Источник разбудить предстоит?
— Более или менее. Как время придет, со всем разберусь. Меня пока только одна мелочь гложет: не знаю, что я от Вани для своего покровителя передавала. В сверток-то я заглянуть не догадалась.
— А спросить у кабальеро тебе скромность не позволяет?
Иван мялся в сторонке, переступая с ноги на ногу.
— Я спрашивала, — грустно ответила Лутеция. — Только вот ответа не получила. Вопрошаемый сразу юлить начинает да отнекиваться. Зная своего покровителя, думаю, зарок там какой или заклятие наложено.
Агнешка тряхнула золотистыми локонами.
— Тогда я попробую спросить. Иван, что было в свертке, который вы передали донье Лутеции? Отвечайте! Смотрите мне в глаза! Не отвлекайтесь!
— Деревяшка, — пробормотал парень. — Поленце.
Лутеция встрепенулась, но Агнешка остановила ее решительным жестом.
— Что за полено? Для чего?
— Для чего, не ведаю, — грустно ответил кабальеро. — Дерево, кажись, туя или каркас пустынный. Мне его доксы пожаловали, на случай, если с дядюшкой поломка какая случится, чтоб можно было его подлатать.
— А другое дерево для големов не подходит? — не выдержала Лутоня. — Олива там или сосна?
Иван повел в сторону подруги мутным взглядом, но отвечал Агнешке:
— Его еще «живое дерево» называют, живое из живого. Я это поленце берег как зеницу ока.
— А продал тогда зачем?
— Деньги нужны были, — повинился Ванечка. — Да к тому же мне пригрозили, что дядюшку распилят, ежели я и дальше жадничать буду.
— И кому же… — продолжала вопрошать Агнешка, но Лутоня перебила ее:
— Дело ясное, что дело темное. Спасибо, подруга!
— Мыслями своими не поделишься?
— Отчего же не поделиться? Только, кажется, тебе лучше будет нашу премудрую Черепаху о том расспросить. Цай рассказчик знатный.
— Ну, раз так, — обиженно протянула Агнешка, — пожалуй, я пойду.
— И нам пора, — кивнула ветреница. — Ты и правда очень умна, донья Брошкешевич. Позволь выразить тебе свое восхищение. Принимай!
Лутеция изобразила кокетливый воздушный поцелуй и дернула за рукав Ивана.
— Давай, царевич, пошевеливайся, у нас тобой еще дел невпроворот. Кстати, ты на швабском бегло говоришь?
— Бегло-то бегло, — обстоятельно отвечал кабальеро. — Только тарабарщина все больше получается.
— Значит, будешь помалкивать.
Агнешка не стала прислушиваться. Предстоящая беседа с хинским магом интересовала ее гораздо больше. Пять стихий, оказывается. Пять, а не четыре. А это значит… Либо очень многое, либо совсем ничего.
— Слышь, донья Брошкешевич, — обернулась через плечо медлящая ветреница. — У меня к тебе еще одно дельце имеется.
Агнешка саркастически искривила губы.
— Совет хочешь дать или указания?
— Вань, ты давай топай дальше. Я тебя догоню. Иди, иди, не бойся, не подеремся, значит, и смотреть тут не на что. Секреты у нас девичьи, не для мужских ушей.
Богатырь прикоснулся к полям шляпы, прощаясь, и скрылся за валуном. Лутеция смотрела на собеседницу, будто подбирая слова. Княжна терпеливо ждала первого хода, не собираясь никому облегчать жизнь. Ветреница краснела, то ли от смущения, то ли от злости, и, наконец, осторожно поинтересовалась:
— Тебе кто из них больше по сердцу — Иван или дон ди Сааведра?
Агнешка фыркнула:
— Я еще не решила. А что, у тебя на этих достойных кавалеров планы?
Лутеция рассмеялась:
— В мои планы входит одного из них удачно женить, желательно на девушке из приличной ляшской семьи. А также хотелось бы, чтоб девушка эта своих поклонников до смертоубийства взаимного не довела. Но этого ведь не произойдет? Она ведь княжна, а не какая-то портовая вертихвостка?
— И кого бы ты этой загадочной девушке выбрать посоветовала?
— Это уж пусть ей сердце подскажет и светлый ум. Она ведь без посторонней помощи что-то в этих кабальеро разглядела, значит, и выбор сама сделает. Только очень я эту благородную донью попрошу, чтоб она была с мужчинами осмотрительна. И это не только кавалеров касается.
— Это мы сейчас о чем? — недоуменно спросила княжна.
— Обо всем, — погасив улыбку, ответила Лутеция. — Игра ведется жесткая, мужская. И даже ум здесь не пригодится, а только хитрость и осторожность. Заклинаю тебя, подруга, никому здесь не верь.
— А тебе можно?
— До определенного предела. Сейчас, в это самое мгновение, верь, а дальше — как сама почуешь.
Агнешка задумалась.
— Ты хочешь сказать, что, если я сейчас попрошу тебя платье снять, ты мне не откажешь?
Темноволосая головка ветреницы кивнула одобрительно.
— Приятно с умными людьми беседы вести. Рада, что ты поняла. Засим прощаюсь. Кавалер твой заждался меня, поди.
— Еще минуту, — схватила водяница затянутый черным шелком локоток. — Не хочу на случай надеяться. Да и к тому же мало ли как все обернется. Не смогу же я при всем честном народе на тебе платье рвать.
— А по-другому как?
— Условимся о тайном слове, чтоб только мы двое могли понять, что дело не чисто. Причем слово должно быть яркое, заметное…
— Петух! — азартно предложила Лутеция.
— Почему?
— Символично. У нас в Рутении именно петухами всякую нечисть усмиряли.
— У нас тоже, — кивнула Агнешка. — До встречи тогда, ветреница. Поспеши! Кабальеро Иван наверняка уже далеко ушел.
— Прощай!
— Что-нибудь передать Дракону при встрече? — шаловливо спросила княжна. — Привет или поцелуй от блудной супруги?
— Если о здоровье своем не печешься, то передавай поцелуй, — расхохоталась нисколько не обидевшаяся подруга. — Только потом пеняй на себя — у меня рука тяжелая.
И, махнув на прощанье этой самой «тяжелой рукой», Лутеция скрылась из виду.
— Третьи петухи, красный петух, петушиное слово… — бормотала Агнешка, взбираясь на пригорок, за которым виднелось море и алые скаты шелкового Цаева шатра.
Мудрая Черепаха был занят делом. Потоки энергии ци его пациента требовали постоянной корректировки.
— Расковывать вас с супругой давно пора, — проговорил маг, устанавливая третью иглу. — Сила воды не любит застоя.
— Еще немного, — отвечал растянувшийся на кровати Дракон. — Иногда лучше переждать, чтобы решить все проблемы одним махом.
— Ты собираешься воспользоваться порталом, чтобы забрать девушку из Кордобы?
— Она не согласится; сказала, хочет до самого конца остаться, в глаза бывшим друзьям посмотреть.
— Что ж, правда похожа на лекарство — полезна, хотя и горька.
Влад охнул — десятая игла вошла глубже, чем рассчитывал маг.
