Болотников запросился сдаваться на почетных условиях: дескать, я служил царю, а какому, не ведаю, теперь буду служить тебе, Василь Иваныч, сам вижу, что ты — настоящий. Болотников картинно положил себе на шею саблю — руби, царь, мою голову, если виноват. Царь выполнил обещание, не стал сечь повинную голову. Ваньку сослали в Каргополь, а там уж утопили в монастырском пруду. Лжепетра — Илью Муромца — повесили, у Шаховского отняли печать и сослали его «как всей крови заводчика» в пустынь. Шуйский буйно радовался, триумфально возвратился в Москву, но Лжедмитрий Второй у него остался бродить на свободе.
Сначала Самозванец взял Козельск. К нему стали сходиться литовские воеводы, каждый имел команду по 1 000 человек. Пришли Тышкевич, Валавский, Вишневецкий, Лисовский. Эти войска осадили Брянск. Осада не удалась, зазимовали в Орле. Сюда стали собираться другие искатели приключений. За зиму их набралось тысяч до десяти. От безделия разгорелись интриги, какому пану быть при царе первым. Чуть было Лжедмитрия не убили. Но тут пришло подкрепление — 3 000 запорожцев и 5 000 донцов Заруцкого.
Промедление пагубно для лихого дела. Пока стояли лагерем в Орле, в степях стали объявляться, а то и прибывать «ко двору» новые претенденты. Писец радостно читал их список:
— еще один царевич Петр, сын Ирины и Федора;
— князь Иван, сын Грозного и Колтовской;
— царевич Лаврентий, внук Грозного, спасшийся после дедушкиного удара в мамин живот;
— царевичи: Федор Федорович, Клементий Федорович, Савелий Федорович, Семен Федорович, Василий Федорович, Гаврилка Федорович, Ерошка Федорович, Мартынка Федорович и…
— Паша Эмильевич, — не удержался я.
— Нет, — заволновался Писец, — какой Паша? — царевич Август!
Вся богадельня по последнему пункту претендовала на происхождение от дебильного государя Федора Иоанновича.
Получалось, Борис Годунов только и беспокоился, чтобы вовремя топить в ушате новорожденных племянников, но каждый раз бывал пьян, и ему подсовывали на утопление кого-то из крепостных младенцев. Поведение Годунова в этой версии объяснимо: нельзя же допускать такого размножения олигофреничных мечтателей о Шапке!
Слухи о серьезной психической болезни, охватившей провинции нашей Родины, взволновали Москву. К тому же случилось нашей столице видение небесное. Некий духовный муж уверил свое начальство, что видел сон, будто в Успенский собор заявился Иисус Христос собственной персоной, кричал на москвичей, плевался, выражался нецензурно, грозил любимым нашим москвичам страшной казнью, мелочно перечислял грехи столичного населения:
— Лукавыми своими делами москвичи будто бы позорят Христа;
— ничего мы его не позорим, нам за делами нашими обычно не до Христа бывает.
— Уподобились новому Израилю;
— неправда, не все мы евреи.
— Приняли мерзкие обычаи: стригут бороды;
— скажи спасибо, что пока еще совсем их не сбриваем.
— Творят суд неправедный;
— ну, этого у нас никогда не водилось.
— Все сплошь поражены содомией;
— мы, папаша, даже не знаем, с какого боку к этому подходить.
— Насилуют всех подряд;
— так мужиков мы у тебя насилуем или баб?
— Грабят чужие имения;
— на это мы согласны, без этого нам нельзя — свое берем!
— Нет истины ни в царе, ни в патриархе, ни в целом народе московском!;
— но что есть истина, старик?
Этот поп, который видел такой страшный сон, все подробно записал и подал анонимно патриарху. Патриарх, царь, епископы, верхушка думская рассудили за лучшее зачитать это послание всему народу московскому, чтобы он как-нибудь полегче делал свои дела. А то, черт знает, чем эти голубчики на самом деле занимаются по своим углам и норам. Угроза Христова была громогласно читана в Успенском соборе, сразу был назначен и очистительный пост: посчитали, что всю эту дрянь можно искупить за 5 дней — с 14 по 19 ноября.
Рождество прошло спокойно, и Василий решил жениться на княжне Марье Буйносовой-Ростовской, что и было сделано 17 января 1608 года. Лжедмитрий дал царю спокойно отскрипеть медовый месяц и весной разбил царское войско под Болховом. 5 000 московских героев попало в плен. Битое войско кинулось в столицу и стало распространять страхи, что у Лжедмитрия людей — не счесть. Началась паника, Самозванец ускоренным маршем шел на Москву. Но у самой столицы 5 000 пленных ему изменили, перебежали домой и стали хвастать, что бояться нечего. Тогда Лжедмитрий выпустил декреты о земле и воле: разрешил населению брать себе боярские земли, жениться на боярских дочерях, называться господами. Кто был никем, тот стал всем и рванул на Москву, чтобы успеть к самому жирному навару…
А что же у нас поделывает государыня наша Марина Первая? Где отдыхает она, законно венчанная московским венцом, потершаяся правой щечкой о нашу Шапку? А тут она, никуда не делась. Задержали ее в заложницах в Ярославле на свою голову. Теперь Марина по утрам выходит на крылечко и долго смотрит в светлые подмосковные дали: не едет ли ясный сокол Митенька, царь-государь Дмитрий Иоаннович. Стосковалась голубка по жарким объятиям молодецким, да и без власти сидеть на Руси Марине тошно и скудно. Тут уж вокруг нее вились бояре, чтобы не признавала нового Самозванца старым Лжедмитрием.
— А это мы посмотрим, — подмигивала Марина, — хорош ли будет собой.
1 июня 1608 года Лжедмитрий Второй подошел к Москве, несколько дней переходил с одного места на другое и наконец стал лагерем в Тушине. Потянулось противостояние. Время играло на Тушинского Вора, как теперь важно величали враги нового претендента. В Тушинский лагерь потянулось казачество, польские отряды, сброд российский, изменники и перебежчики. Все хотели нового воцарения и новой дележки.
Тут Василий Иваныч совершил большую глупость. Перо не поворачивается описать его дурацкий ход. Вроде бы Шуйский был не туп. Знал придворную и международную интригу как точные науки. Мы не стали его предупреждать: не делай, Вася, этого, козленочком станешь! В теорию имперскую тоже не стали мы вписывать лишнее правило, думали, — оно очевидно. Ан, нет! Вляпался наш царь Вася в детский мат. Приходится нам теперь срочно формулировать это банальное правило, известное со времен Гаруна-аль-Рашида и старика Хоттабыча:
«Никогда, ни при каких обстоятельствах не оставляй в живых или на свободе любых законных претендентов на твое место!»
Ты можешь терпеть сколько угодно Исидоров Яковлевичей и царевичей Ерошек, можешь кормить и поить при дворе Илью Муромца, Соловья Разбойника, Симеона Бекбулатовича, но не жалей яду и заклинаний на любого прямого, кривого или бокового наследника того, чем завладел сам! Особенно, если его права подтверждены писцовым протоколом.
А царь Василий прозевал момент, пренебрег золотой восточной мудростью, проспал у себя под боком законную государыню российскую. Кем была де-юре Марина Мнишек? Царицей нашей. С каких таких прав? А с таких, что Марина была просватана, вызвана в Москву государем всея Руси. Вышла за него замуж, короновалась в Успенском соборе. А что на самом деле ее муж был Григорий, а не Дмитрий, то кто об этом знал? Все процедуры были выполнены правильно. Теперь Марина могла настаивать, что она — вдовствующая императрица, жена царя Дмитрия или Григория, это вы уж сами разбирайтесь, как его называть. Ей было все равно, к какой из четырех династий относиться: Рюриковых, Годуновых, Отрепьевых или Романовых, главное, что все было записано по закону.
Таким образом, Марина представляла собой страшную угрозу для Шуйского. Она могла в любой момент объявить себя беременной законным наследником или тайно усыновить какого-нибудь подходящего младенца.
Василию нужно было:
— кончить Марину по-тихому, во время пожара или на охоте;
— казнить ее за колдовство, не боясь воевать потом с Литвой и Польшей;
— жениться на Марине.
Но Василий решил выполнить договор с поляками и как раз в дни сооружения Тушинского лагеря отпустил царицу Марину с домочадцами восвояси, в Польшу.
Обоз Марины медленно потащился на Запад мимо Тушинского табора. В Тушино сидел человек, известный половине России как Дмитрий Иоаннович, царь и государь всея Руси, любящий муж Марины. Другая половина России подозревала, что это не Дмитрий, а Матюха Веревкин, но настоящей уверенности и у нее не было.
Должна была Марина заехать к мужу? Хотела повидать молодца? Хотела проверить его право на вход к ней в спальню без доклада? Мы отвечаем уверенно: «Хотела!»
Последовала многоходовая интрига. Часть поляков не желала Марины, они притворились, что не могут разогнать ее охрану из 1 000 московских пехотинцев. Другие хотели Марину и спугнули этот отряд. Сама Марина не поехала сразу к Лжедмитрию, двинулась к гетману Сапеге, который околачивался тут же. По дороге стало известно, что тушинская команда скачет на перехват. Чтобы не томить погоню, стали подолгу топтаться на каждой остановке и наконец попали в плен. Как бы неволей поехали в Тушино. По дороге к Марине пристал какой-то наивный шляхтич и начал говорить глупости: «Марина Юрьевна, ты зря поешь и смеешься, в Тушине не твой муж, а другой человек!»
