Мой чудо-юдо, славный терем-теремок —
Охотный Ряд, Охотный Ряд.
Здесь, с умным видом лысину скребя,
Четыре года я сидел подряд,
Как неохота выезжать мне из тебя,
Охотный Ряд, Охотный Ряд.
Четыре года жил я здесь и не тужил,
И охрененный получал оклад,
Неужто кресла я себе не заслужил,
Охотный Ряд, Охотный Ряд?
Оставь мне тачку с номерами спец,
И спецбуфет, и праздничный наряд —
Все, без чего слуге народному пипец,
Охотный Ряд, Охотный Ряд.
Пройдет и год, и двадцать лет, и сто,
Покуда звезды над Кремлем горят,
С тобою нас, поверь, не разлучит никто,
Охотный Ряд, Охотный Ряд.
Куда б судьба меня ни занесла,
К тебе всегда вернуться буду рад,
Последнее прибежище козла —
Охотный Ряд, Охотный Ряд.
В последний день перед выборами и в течение всего времени голосования в России, как и во многих странах мира, законодательно запрещена агитация.
На просторах огромной страны
Наступил этот день тишины,
И воды я набрал полон рот,
Как и весь наш великий народ.
И коллег трудовой коллектив
Тоже ходит, язык проглотив,
Изъясняется жестами он,
Соблюдая послушно закон.
Ведь закон этот равно суров
Что для жуликов, что для воров,
Но кто жулики там, кто воры,
Лучше мы промолчим до поры.
Непривычно и тягостно мне
Целый день провести в тишине.
Я буквально распух от фонем,
Как Герасим практически, нем.
Впрочем, этот мужик крепостной
Был болтун по сравненью со мной.
Хрен бы кто запретил бы ему
Выражаться открыто: «му-му!»
Мне ж язык не дают развязать,
Хоть и больше я мог бы сказать
Про уродов моральных орду,
Но газету, боюсь, подведу.
В общем, много сказать я хочу,
Но, пожалуй, пока промолчу,
Подожду пару дней я, пока
Новый день не наступит сурка.
Оппозиция обвинила власти в массовых фальсификациях результатов голосования на выборах в шестую Государственную думу. Президент Дмитрий Медведев в разговоре с председателем ЦИКа Владимиром Чуровым назвал последнего «волшебником».
Уподобясь соловью,
Я тебе, дружок, спою,
Баю-баюшки-баю,
Колыбельную свою.
Про затейника того,
Чье известно волшебство,
Ниже плинтуса при ком
Опустился избирком.
Кто достанет для EдРа
Из помойного ведра,
А прикажут, из трусов
Сколько нужно голосов.
Пусть успели уж на треть
Эти чурики сгореть,
Но простое большинство
Обеспечит волшебство.
Наш волшебник Черномор,
Хоть не жулик и не вор,
Но считает голоса
Так, что просто чудеса.
Спи, дитя мое, усни,
Рот покрепче свой заткни,
Баю-баюшки-баю,
Спрячь подальше свой IQ.
Спит барсук, и спит лиса,
Что им эти голоса,
Спят медведи и слоны —
Все уснули до весны.
А когда придет она,
Два веселых дружбана
Снова дружно всех нас тут
Наe-баю-баю-бут.
Послание Вашингтонскому обкому
Тридцать лет, почитай, как помои я лью
На родимую власть и в колодец плюю.
Вашингтонский обком, Вашингтонский
обком —
Вот настала пора написать мне об ком.
Вашингтонский обком, Вашингтонский
обком,
Почему ты все время нам гадишь тайком?
Нет сказать бы открыто, мол, «go on you» [4] ,
То-то мы бы схлестнулись в идейном бою.
Вашингтонский обком, Вашингтонский
обком,
Всю Россию накрыл ты своим колпаком,
Только Крутков Кузьмич [5] , записной
долбоеб,
Мечет стрелы в тебя из далеких европ.
Вашингтонский обком, Вашингтонский
обком,
Ты почто обосрал славный наш
избирком?
Ты зачем за неправедный, черный свой
нал
Москвичей на Болотную площадь
погнал?
Вашингтонский обком, Вашингтонский
обком,
Но тебе не сломить гордый наш
избирком,
У него еще есть, чтоб ты знал, адреса,
По которым собрать мертвецов голоса.
Вашингтонский обком, Вашингтонский
обком,
Вот живу я на свете, дурак дураком,
И приятней занятья никак не найду,
Чем плясать под твою расписную дуду.
Лишь тебе одному до конца, целиком
Я навеки обязан родным бардаком,
Мировой закулисы Верховный главком —
Вашингтонский обком, Вашингтонский
обком.
Человек я сам хороший,
Даже лучше, чем поэт,
Но с моральной этой ношей
Мне на свете счастья нет.
Много лет пишу стихи я
И сказать могу одно:
Хоть стихи мои плохие,
Люди хуже все равно.
Как мечтаю я о чуде,
Как желаю я того,
Чтобы вдруг плохие люди
Сдохли все до одного.
Сдохли б жены их, и дети,
И собаки, и коты,
А остались бы на свете
Только я и только ты.
Чтобы было нам с тобою
Сухо, сытно и тепло,
Чтоб желание любое
Враз исполниться могло.
Чтобы праздник не кончался,
Чтоб однажды на ночлег
В нашу дверь не постучался
Нехороший человек.
У небесного закона
Мы в залоге испокон.
Наступает год Дракона —
Здравствуй, дедушка Дракон!
Вместо дедушки Мороза
Возглавляешь ты парад,
В состояние гипноза
Погрузив электорат.
У тебя глаза, как плошки,
Без особенных примет,
И летим, летим, как мошки,
Мы на этот тусклый свет.
И у тех, кто не был порот,
А кто был – у тех вдвойне,
Холодок бежит за ворот
И оттуда по спине.
Горе нам, несчастным, горе!
В ком душа найдет оплот?
Где же ты, святой Егорий?
Где ты, храбрый Ланселот?
Хоть бы ты, дурак Емеля,
Наконец покинул печь,
Чтобы нам в конце туннеля
Пресловутый свет зажечь.
Так раздайся же народа
Громовое бла-бла-бла!
Чтобы радостно свобода
Нас у входа приняла.
Год Дракона на пороге —
Дай-то бог, последний он.
Прочь унынье, бандерлоги!
Нам не страшен злой питон!
«Бурлит и пенится столица…»
Бурлит и пенится столица,
Стряхнув привычную ленцу.
Отныне больше не к лицу
Ей пред ничтожеством стелиться.
И неприступная твердыня
Теперь не столь уже тверда,
И стыдно вымолвить, куда
Ей вставлена отныне дыня.
Двунадесять собрав языков,
На штурм ее во весь опор
Ефремов скачет, юниор,
Спешит громокипящий Быков.
И дальше, через запятую,
Навальный, Троицкий, Немцов —
Когорта пламенных борцов —
Летят, себя не памятуя.
Сегодня стало моветоном
В пассивной позе пребывать,
Мой пипл негоже называть
Отныне офисным планктоном.
Инстинкт преодолевши рвотный
При звуках слова «коллектив»,
Ряды несметные сплотив,
Он встал на площади Болотной.
Друзья мои, душой я с вами,
Пусть телом и не с вами я,
А вся ирония моя —
Лишь способ управлять словами.
Выходит, что небезнадежно
Об этой грезил я поре.
Какое время на дворе!
С ума попятить, братцы, можно!
А то, что отошел от дел,
Так это, знайте, ненадолго,
И скоро, словно в Каспий Волга,
Впаду в отеческий предел.
13-месячный Имад Гадир из Израиля попал на первые полосы газет после того, как спас себя от укуса заползшей в детскую комнату змеи, откусив рептилии голову.
Не лепо ли, братья, начать нам рассказ,
А может, кто знает, и «Слово»,
О том, как намедни коварный ХАМАС
Наказан был юным сурово
Героем, чье имя я тут воспою.
Так «шма, Исраэль», эту песню мою!
«Князь Курбский от царского гнева бежал,
С ним Васька Шибанов…» Отставить!
«Младенец грудной в колыбели лежал» —
Так следует строчку исправить.
Культурные коды, хотя и важны,
Но ход нарратива ломать не должны.
И тут подползла к колыбели змея,
Смертельным напитана ядом,
Прощайте, родные, прощайте, семья,
Сейчас он, укушенный гадом,
Падет, как какой-нибудь вещий Олег,
О ком нам известно от старших коллег.
А дальше (и это не автора блажь,
Не вольная прихоть поэта)
Сюжет совершает внезапный вираж —
Поверить немыслимо в это!
И все же реальность, друзья, такова:
В устах у младенца змеи голова.
И, сколько в нем было физических сил,
В единый порыв он направил,
И голову гадине враз откусил,
И этим врага обезглавил.
Когда «Хезболлах» бы в тот дом заползла,
Такая же участь ее бы ждала.
Кто он, избавивший нас?
Имя его мне открой.
Имад – сверкающий глаз,
Гадир – бесстрашный герой [6] .
Батыр иудейский,
Сиона оплот,
Сорвавший злодейский
ХАМАСа комплот.
Да будет герою награда
Чеканная эта баллада.
«Скажу, тревоги не скрывая…»
Скажу, тревоги не скрывая
И нервы граждан не щадя:
Картина общемировая
Сегодня сорвалась с гвоздя.
Куда безмозглый вихрь событий
Влечет тебя, безвольный росс?
Лишь в зыбкой области наитий
Лежит ответ на тот вопрос.
Конечный пункт не именую,
Дурным предчувствием объят,
Но зрю сквозь толщу временную,
