Думаю, сочиняя последний абзац, я пытался уведомить вас, что нам предстоит со свистом пронизать целых три десятилетия, не останавливаясь даже для смены лошадей. Итак, вперед.
За исключением, быть может, Клиффа и «Шэдоуз»[*], главными новичками 1962-го оказались Бенджамин Бриттен и «Цветное приложение» к газете «Санди тайме». (Ладно, Бенджамину Бриттену было уже сорок девять лет, так что новичком его можно назвать лишь с некоторой натяжкой, зато «Цветное приложение» точно появилось только в этом году.) Невероятно трогательный «Военный реквием» Бриттена представлял собой трогательное соединение латинской службы со стихами Уилфреда Оуэна. Я же говорил, что опыт войны еще скажется в музыке, надо лишь подождать. Премьера «Военного реквиема» состоялась через год после того, как временным центром мира стал залив Свиней, в тот самый год, когда трем тысячам американских солдат и судебных приставов пришлось в первый день учебных занятий проводить Джеймса Мередита в университет, дабы не допустить никаких бесчинств. А почему? Да просто потому, что он был чернокожим.
Два года спустя происходит самое, быть может, прославленное из событий, по поводу которых потом еще долго спрашивают: «А что вы делали, когда?..» Этот год навсегда запечатлелся в сознании многих — во всяком случае, в моем. «Вы помните, что вы делали в день… в день, когда Дерик Кук свел на нет амбициозные потуги Малера написать столько же симфоний, сколько их написал Бетховен?» По крайней мере, таким этот день запомнился мне. Да, поразительная история, не правда ли? Какой-то музыковед отыскивает последние наброски Малера и просто-напросто дописывает их. И вы получаете… Десятую Малера. В 1964-м. Со временем кто-нибудь проделает то же самое и с Бетховеном, но, правда, не в ближайшие двадцать четыре года. Что еще? Ну, 65-й услышал «Чичестерские псалмы» Бернстайна, сочиненные по заказу настоятеля Чичестерского, как это ни странно, собора. Премьера их состоялась в один год с премьерой Линдона Б. Джонсона. Хотя, если точно, он, кажется, был не премьером, а президентом. Но все-таки. Ладно, пошли дальше. Время не ждет.
1967-й становится годом Джереми Торпа, возглавившего Либеральную партию; Шестидневной войны; Мартина Лютера Кинга, возглавившего марши протестов против войны во Вьетнаме; и кризиса, постигшего космические программы США и Советского Союза, — гибели космонавтов при взлете и посадке соответственно. Еще в одном месте, а именно в кейптаунской больнице «Груут Шуур», Кристиаан Барнард впервые в мире произвел пересадку сердца. Да, имеется еще парочка симпатичных фактов статистики, которые вам стоит сохранить в архиве памяти под биркой «1967».
А кроме этого, вспомните, что сказал некогда об изобретенном им телефоне Александер Грейам Белл: «Я твердо верю в то, что когда-нибудь в каждом городе будет по телефону!» Ну так вот, согласно статистике 1967 года, только в США уже имелось 100 миллионов телефонов. Вы можете в это поверить? Итак, все это плюс утрата Дороти Паркер. «Вот книга не из тех, которые легко отодвинуть в сторону. Эту придется отшвыривать, и с большими усилиями». По-моему, чудно, а впрочем, не знаю. С музыкой-то 1967-го все это как-нибудь сочетается? Я об Араме Хачатуряне говорю, об армянском композиторе, — ему тогда уже было сильно за шестьдесят. Помните его «Спартака»? Проиграйте мысленно тему любви Спартака и Фригии, а после скажите мне, похоже это на 1967-й? Не уверен.
Да нет, с Шальными Шестидесятыми мы еще не покончили. Осталось упомянуть, что в 1969-м, как раз когда Нейл Армстронг с ошибками цитировал сам себя, Карлхайнц «Не знаю во что, но я вляпался» Штокхаузен продемонстрировал свое классическое вокальное сочинение «Настройка». Так вот, назовите меня чудаком, но у меня имеется запись «Настройки» — на виниле, чтоб вы так жили! — и я нахожу эту вещь абсолютно баснословной. Прекрасная музыка, ее хорошо ставить после того, как вы примете пару-другую стаканов «Шато Марго» и кто-то как раз начнет разносить напитки. Впрочем, не будем об этом. Спасибо.
17-я строка повестки дня: Разное?
Шостакович добрался до Пятнадцатой. Симфонии, не строки. В 1972-м — да-да, я сказал «в 1972-м» — состоялась премьера Пятнадцатой, каким-то образом проскочившей мимо Коммунистической партии без повреждений. Чего никак не скажешь о Тринадцатой симфонии, текст которой все-таки пришлось изменить. Сейчас он кажется бог весть какой древностью, не правда ли, это я о прежнем советском режиме говорю, — приходится даже напоминать себе, что не так уж давно он и был, верно? А вот это уже о 1972-м. Брюки клеш, «Последнее танго в Париже», «Оскар», полученный Лайзой Миннелли за «Кабаре», и — чтобы вы навсегда запомнили, куда ее поместить, — Пятнадцатая симфония Шостаковича. Здорово. Ну и еще — смерть Пикассо, смерть У. X. Одена и «Смерть в Венеции» Бриттена.
Да, состоялась премьера «Смерти в Венеции», последней оперы Бриттена, — на его процветающем и поныне фестивале в Олдбро. Увы, примерно в это же время здоровье композитора ухудшилось настолько, что он почти перестал сочинять музыку.
1974-й. Ну-с, чтобы вы его себе представляли, то был год, в который Гарольд Вильсон снова стал премьер-министром, Гренада получила независимость, а лорд Лукан исчез после убийства няни его детей. Нет, я его не видел. Вообще говоря, в музыкальном отношении 70-е больше всего походили на кладбище. Когда в 79-м к власти пришла Тэтчер, мы уже успели потерять Мийо в 74-м, Шостаковича в 75-м, Бриттена в 76-м и Хачатуряна в 78-м. А прибавьте сюда утрату (в 77-м) двух величайших певцов мира — Марии Каллас и Элвиса Пресли, — и всякий поймет и простит вас, если вы уйдете к себе и зароетесь в любимую виниловую коллекцию.
Правда, в 1976-м, когда начались полеты «Конкорда», появилась новая симфония польского композитора Гурецкого, но о нем мы поговорим чуть позже. О Гурецком, разумеется, не о «Конкорде». И раз уж я упомянул его, позвольте мне потратить немного времени и на итальянского композитора Лучано Берио. Он не только сочинял всякого рода странные и чудесные вещи для своей жены, певицы Кэти Берберян, и сольные, названные им «Секвенциями», испытания на выносливость для самых разных инструментов, в 70-х у него нашлось также время пересмотреть составленный им в 64-м сборник народных песен. В 73-м Берио довел их до ума, и во второй половине 70-х они не раз и не два исполнялись по всему миру. Причина? Ну, причина, наверное, в том, что звучание их ничем не напоминает попытки настроить коротковолновый приемник. Если вы из людей, уверенных, что музыка двадцатого века им не по душе, послушайте эти песни, они пролагают легкий путь к кое-каким милым старым мотивам, хоть потом и уходят дальше. Я могу ошибаться, но, по-моему, в нескольких местах партитуры обозначены удары по снятым с большегрузных автомобилей амортизаторам. Впрочем, пусть это вас не пугает — «Песни разных народов» Берио прекрасны. Так или иначе. Ладно, вперед. Мне еще нужно заглянуть в 1980-й.
Собственно, в Хой, что на Оркнейских островах. Очень, как мне говорили, красивый городок, где к 1980-му вот уж девять лет как живет английский композитор Питер, а ныне сэр Питер, Максуэлл Дэвис. Он из тех музыкантов, которых часто относят к «Манчестерской группе», потому что все они работали в Манчестере и, несомненно, везде появлялись вместе. Такие, наверное, были крутые на вид ребята — все в темных очках и резинку жуют. А может, и не такие. Как бы там ни было, Максуэлл Дэвис был единственным в этой компании — в нее входили также Александр Гёр, Гаррисон Бритуистл, Элгар Хауарт и пианист Джон Огдон, — кто сочинял вещи, которые можно хотя бы попытаться насвистывать. И вот ясным майским утром 1980-го, пока воздушные десантники штурмовали посольство Ирана, он мирно, ни о чем подобном, надеюсь, не помышляя, дописывал последний такт своего нового сочинения для фортепиано соло, для «Прощания со стрессом». Упоительная вещь, написанная в знак протеста против предстоящего открытия урановых рудников.
Если честно, она нисколько не похожа на такие созданные им в 60-х творения, как «Восемь песен для безумного короля». И раз уж я упомянул о них, скажу еще вот что: если увидите где-то в афише «Песни безумного короля», сходите, послушайте, потому что это замечательный образчик музыкального театра — если правильно с ним обойтись.
А теперь давайте прогуляемся по ужасному, сказать по правде, десятилетию, по 1980-м[♫]. Маэстро, урежьте марш.
1981 — КЛАРК, РАЗУМЕЕТСЯ
Н-да, столь о многом нужно рассказать, а времени осталось так мало. 1981-й, принц Чарлз женится на леди Диане Спенсер, и делает это под разливающиеся по собору Св. Павла звуки «Марша принца Датского» Джереми Кларка, сочинения, известного также под названием «Trumpet Voluntary»[*]. В результате эта неправдоподобно короткая мелодия возродилась спустя примерно 280 лет после ее создания. По всей стране новобрачные стали требовать от местных органистов, чтобы те привели на свадьбу друга-трубача, тогда-де «мы сможем повенчаться, как леди Ди». В этом же году мир получил новое произведение Карлхайнца Штокхаузена, композитора слишком безумного, плохого и опасного, чтобы его слушать. Называлось оно «Donnerstag aus Licht»[*] — это одна из образующих семидневный цикл опер, а на ее премьере в миланском «Ла Скала» можно было, среди прочего, увидеть снабженных громкоговорителями трубачей, которые играли на крышах домов, стоящих по другую от театра сторону площади.
