себе под котлы накачиваем — военных чиновников на денатурате, а нас на чистом спирте кипятят… Кабы знать, за версту бы эту белую головку на земле обходил. Качай теперь да кипи, только тебе и удовольствия.
Отошел штабс-капитан по стенке. Головка у него вспухла, коленки подламываются, от винного букета глаза фонарями вздуло. Вот, стало быть, какая ему позиция предстоит, альбо еще градусом крепче.
За локоть его тут ктой-то перехватил, так он квашней и осел… Ужели и сейчас мучить начнут, законного срока не дождавшись…
Ан глянул вбок, весь просиял, будто своего полка капельмейстера увидел: бес это его малиновый за руку снизу тянет, подмигивает:
— Ну что ж, все обсмотрел?
— Так точно, — отвечает штабс-капитан, сам руки по швам держит. — Покорнейше благодарим.
— То-то. Ты, поди, думал — финиками-пряниками тут вас, спиртодуев, кормить будут… А самого главного небось не видал?
Затрясся Овчинников, не знает, об чем речь. И без главного сыт.
— Подполковника интендантского не видал, который живую тварь вином спаивал?
Посерел Овчинников, будто пеплом ему личность натерли…
— Никак нет… А разве за это особо полагается?
— А вот ты полюбуйся.
Видит штабс-капитан — сидит на карусели, на горячей терке, хлипкий припаянный старичок. А в середке, где механику крутят, — скворцы, гуси, собачки, всякая пьяная живность… Как налегли они на железную ось, да как стало старичка встряхивать, да качать, да подбрасывать, да вокруг себя в двойной пропорции вертеть — хочь и не смотри! Мутит его. корежит, кишки к горлу подступают, а сблевать, между прочим, не может. Ну а зверье, конечно, радо: верещит, лает, гогочет — передышку на малый миг сделают, старичку на плешь монопольным сургучом покапают — и еще пуще завертят… Давится прямо подполковник, до того ему тошно, а облегчиться нельзя.
Закрыл тут штабс-капитан личико руками, на пол мешком опустился. Не выдержал, значит… Потер ему малиновый бес шершавым хвостом уши, кое-как в чувствие привел, через руку перекинул и потаенной шахтой наверх, в Роменский уезд Полтавской губернии, верхом на сквознячке и вознесся.
* * *
Сидит штабс-капитан у окна хмурый, как филин, кислое молочко хлебает. На столик с полынной глянет — так к кадыку и подкатит…
Полночь пробило. Слышит он — шуршит за зеркалом, сухой бессмертник качается — малиновое мурло на свет выползает.
— Здравствуйте, господин! Молочком закусываете?
— Пшел вон, тухлоглазый! Я сегодня трезвый… Как кокну тебя подстаканником — слизи от тебя не останется. Зеркала вот только жалко.
Удивился бес. Голос действительно натуральный. Будто и другой кто разговаривает. Подбородок чисто побрит. Рубаха свежая… Пуговицы на тужурке, которые удавленниками висели, все крепкой ниткой подтянуты. Чудеса…
— А как же, — говорит, — насчет «штабс-капитанской сласти»? Я свое сполнил, а вы про подстаканник намекаете. Некоторые благородные слово свое держат…
Встал штабс-капитан. Расписки не давал, ан честь в трубу не сунешь… С арбуза печати сбил, глину обломал, на стол поставил. Сам отвернулся.
Прыгнул бес на арбуз, верхом сел да как припадет — и процеживать не стал.
— Ох, до чего, дяденька, скусно. За-зы-зы… До середки дошел… Пошли вам черт доброго здоровья.
Ушками шевелит, хвостик то в кольцо завьет, то стрелкой выпрямит… Хрюкает, ножками сучит — дорвался Игнашка до сладкой бражки.
Отвалился, обмяк, из малинового кирпичным стал. Повернулся к штабс-капитану, сам баланс на арбузе еле держит.
— А ты что ж? Вали! Я с твоей сласти добрый стал… Пей в мою голову, считать не буду. Потому я нынче сам в алкоголиках состою… Клюква-бабашка, сбирала Парашка, на базар носила, чертенят коррмила…
Снял господин Овчинников, слова не сказавши, со стены вишневый чубук, окно распахнул, подошел сзади к бесу да как дунет в него из чубука, так он, сквозная плесень, во тьму и вылетел, будто и не гостил.
С той поры и сгинул. Мужички только сказывали, будто у пьяных, которые из монополии по хатам расползались, стали сороковки из карманов пропадать. Да в лесу ктой-то мокрым голосом по ночам песни выл. осенний ветер перекрикивал… Человек не человек, пес не пес — такой пронзительности отродясь никто и не слыхивал.
А штабс-капитан окончательно на молоко перешел. Даже хромого скворца, который по старой памяти в руку клювом долбил, пьяного хлеба требовал, — от этого занятия отучил. Спасибо малиновому бесу…
Батюшка мимо проезжал, головой покрутил: на окнах у господина Овчинникова заместо наливок бумажные анделы на нитках красовались — случай в Ромейском уезде необыкновенный.
Однако, как и допрежь того, гости овчинниковский хутор полным карьером объезжали. Постный чай да кислое молоко… Уж лучше к кадке в дождь подъехать да небесной жидкости в чистом виде напиться.
КОМУ ЗА МАХОРКОЙ ИДТИ
(Солдатские побрехушки)
Послал в летнее время фельдфебель троих солдатиков учебную команду белить: «Захватите, ребята, хлебца да сала. До вечера, поди, не управитесь, так чтобы в лагерь зря не трепаться, там и заночуете. А к завтрему в обед и вернетесь».
Ну что ж! Спешить некуда: свистят, да белят да цигарки крутят. К вечеру, почитай, всю работу справили, один потолок да сени на утреннюю закуску остались. Пошабашили они, лампочку засветили. Сенники в уголке разложили — прямо как на даче расположились. Начальства тебе никакого, звезда в окне горит, сало на зубах хрустит — полное удовольствие.
Подзакусили они, подзаправились. Спать не хочется — соловей над гимнастикой со двора так и заливается, прохлада из сеней волной прет. Порылись они в кисетах-карманах, самое время закурить — ан табаку ни крошки…
Вот один соддатик и говорит:
— Что ж, голуби, обмишулились мы, соломки из тюфяка не покуришь… Без хлеба обойдешься, без табаку — душа горит. Придется нам в город в лавку идти, час еще не поздний.
Второй ему свой резон выставляет:
— На кой ляд всем троим две версты туды-сюды драть. Мало ль мы на службе маршируем?.. Давайте на узелки тянуть — кому выйдет, тот и смотается.
А третий, рябой, свой план представляет:
— Время терпит. Узелки, братцы, вещь пустая. Давайте-ка лучше сказки врать. Кто с брехни собьется, на настоящую правду свернет, тому и идти…
На том и порешили.
* * *
Умостились они на сенниках, сапоги сняли, ножки подвернули, первый солдатик и завел:
— В некотором полку, в некоторой роте служил солдат Пирожков, из себя бравый, глаз лукавый, румянец— малина со сливками. Служил справно — все приемы так
