Сейчас трудно уже припомнить, какую гамму чувств, наряду с несомненной заинтересованностью, вызвали у РД эти публикации. Потом уже все это стало знакомым и родным, но тогда каждое имя, каждый факт были в диковинку. Явление существовало, судя по “Рокси”, уже десять лет! Так почему, черт побери, никто о нем не знает?!
РД не был столь наивен, чтобы полагать, что, ежели о чем-то не пишут в официальной печати, значит, этого нет. Он прекрасно знал о существовании Высоцкого, Галича, Солженицына, был знаком с их произведениями, несмотря на отсутствие их в советских изданиях. Но о “русском роке” не говорили даже на кухнях. Причина была проста: русский рок был за двумя заборами - идеологическим и возрастным. Вернее, он был в двойном подполье. Впрочем, второе подполье было таковым лишь для РД и его поколения. Итак, РД обнаружил новое для себя явление культуры, казалось, никак не связанное с той культурой, официальной и неофициальной, к которой принадлежал сам РД. Но ведь так не бывает, ежели представители этой новой культуры, в самом деле, не инопланетяне! Может быть, они просто не знают русских культурных традиций? Может быть, они по какой-то причине отказались от них? Может быть, это просто угода, пришедшая с Запада, как приходила оттуда мода на тряпки?
Но тогда почему они столь настойчиво твердят о “русском роке”, отказались уже петь песенки БИТЛЗ и начинают создавать свое?
Вопросов было много. Хотелось ответить на них не столько для читателей, сколько для себя. И прежде всего выяснить тот вопрос об “учителе жизни”, возникший в беседе с социологом. Он казался РД коренным. У него не укладывалось в голове, что рок-н-ролл - танец, пришедший извне, - может оказать сколько-нибудь серьезное влияние на духовную жизнь поколения.
И это тоже было ошибкой, так как само слово “рок-н-ролл” за четверть века претерпело изменения, превратившись из частного термина в обобщающее понятие глубокого содержания.
Во всем этом нужно было разобраться.
Метод познания РД был далек от научного. Ученый обычно изучает материал, приходит к выводам, после чего излагает результат на бумаге. Литератор же излагает на бумаге сам процесс познания, то есть пытается описать, что и как он думает, а больше чувствует в настоящий момент. При этом естественно, что все ошибки процесса фиксируются, становятся общим достоянием. Литератор как бы предлагает читателю пройти с ним вместе некий путь познания, получая при этом синяки и шишки.
Интересно, что среди читателей РД нашлись люди, понявшие и принявшие такой метод, но были и такие, которым больше по душе результат.
Глава V. РД: Учитель жизни?…
Позволю себе сказать о своем отношении к музыке вообще и легкой музыке в частности. Думаю, оно достаточно типично для людей среднего возраста.
Мои музыкальные привязанности формировались стихийно. Мне кажется, что я люблю музыку, не будучи завзятым меломаном, однако знаю ее недостаточно хорошо. Если говорить о симфонической музыке, то я люблю Моцарта и Шостаковича, Вивальди и Баха, Чайковского и Вагнера, причем речь идет не о всем творчестве этих композиторов, а об избранных (избранных мною самим) вещах. Многое не заинтересовало или прошло мимо, оставшись неуслышанным: Барток, Хиндемит, Глазунов… Этот список я могу легко продолжить, впрочем, как и первый.
Из оперной музыки люблю больше всего Россини за его восхитительный и изящный мелодизм.
Вообще, мелодичность - определяющий момент в моем отношении к музыке. Потом и в легком жанре мне нравятся Дунаевский и Легран, Таривердиев, Франсис Лей, Паулс.
Было одно явление в легкой музыке, которое затронуло наше поколение глубже, чем остальные. Я говорю о джазе. Впрочем, не знаю, можно ли теперь называть классический джаз легкой музыкой.
Конец пятидесятых - начало шестидесятых годов… Мы узнаём американский джаз. Узнаем с большим опозданием (я говорю о массе молодежи), Щеголяем знанием стилей и имен, переписываем друг у друга пленки. Луи Армстронг и Элла, Каунт Бейси и Дэйв Брубек, оркестр Бенни Гудмана на Зимнем стадионе, потом приезд самого Дюка Эллнгтона! Традиционный диксиленд, «свинг», «горячий» и «холодный» джаз… и многочисленные любительские «джейм-сейшн», и кто-то уже свистит после удачной импровизации, узнав, что там свистом выражают наивысшее одобрение. И фотографии негритянских музыкантов, вырезанные из журналов. И Диззи Гилеспи с задранным вверх рожком своей маленькой трубы, и Майлс Дэвис, и пианист Телониус Монк, в черных очках которого отражается клавиатура…
Мы ревниво следим за нашими исполнителями и составами. «Нет, не то…» И вдруг с радостью и гордостью узнаем, что Дюк слушал наших музыкантов и наговорил им кучу комплиментов. Значит. И мы можем!…
А потом наступила эпоха вокально-инструментальных ансамблей, и джаз был изгнан с подмостков и из студий звукозаписи. Но наше поколение почти не заметило этого, потому что у него появились уже другие заботы. Получилось так, что смена музыкальных эпох обозначила границу между поколениями. Отныне для нас слова «мы» и «молодые» перестали быть синонимами. «Молодыми» стали «они».
Казалось, джаз исчез навсегда. Это было горько и обидно. Не говоря о том, что джаз - действительно великолепная музыка, наступившая ненужность его как бы подчеркивала ненужность его апологетов.
Проще говоря, в наших музыкальных вкусах уже не нуждались. Наше мнение безнадежно устарело. Только теперь джаз начинает отыгрываться и переживает ренессанс, правда, в новом качестве. В качестве классики.
Так чато бывает: шумное и даже скандальное явление по прошествии времени, сбросив шелуху моды и освободившись от пристрастий, становится классикой, если, конечно, в нем было зерно истинного искусства.В джазе оно было. Не сомневаюсь, что есть оно и в рок-музыке. Но здесь пока еще много шелухи.
Я описывал наше отношение к джазу только для того, чтобы задать два вопроса: 1. В чем сходство и отличие увлечения джазом у молодежи 50-х - начала 60-х годов и увлечения рок-музыкой у молодежи 70х- - начала 80-х? 2. Был ли джаз для нас «учителем жизни»?
Начту с ответа на второй вопрос. Он легче.
Несомненно, при всей любви к джазу мы не видели в нем «учителя жизни». Увлечение джазом нисколько не мешало знакомству с классической музыкой, литературой, живописью и пр.
Я уже слышу негодующий возглас моих молодых и наиболее нетерпеливых оппонентов: «А разве нам мешает?!»
Думаю, что мешает. Я ведь здесь говорю не об отдельных образованных представителях молодежи, а о некоем среднестатистическом любителе современной музыки. Согласимся, что его эрудиция в области рок-музыки, знание ансамблей, исполнителей, дисков, текстов и околомузыкальных подробностей значительно превосходят его же познания в области поэзии, прозы, живописи, симфонической музыки. Налицо довольно значительная дисгармония в общекультурной подготовке.
Когда-то в печати шумела дискуссия о «физиках и лириках». Находились горячие головы в рядах «физиков», которые в запальчивости утверждали, что в наш научно-технический век можно быть культурным человеком. Не зная Баха или Пушкина, но обладая широкими познаниями в области квантовой механики или теории автоматических систем.
Будучи по образованию инженером, я встречался со многими типами научных работников. Среди них попадались и узкие «технари», которые честно признавались, что искусство для них неинтересно. Правда, никто из них этим не гордился и не считал, что оно не нужно вообще. И все же наиболее блестящие ученые, мыслящие широко и смело, всегда были людьми высокой общей культуры.
Я говорю это к тому, что всякая диспропорция в духовном развитии человека так же мешает ему, как диспропорция физическая. Но если последняя часть бывает результатом болезни или врожденного порока, то устранить первую всецело в нашей власти. Гипертрофированное увлечение рок-музыкой в ущерб остальной культуре так же уродливо, как раздел культуризма, занимающийся «накачкой» определенной группы мышц. Любитель рока, знающий, сколько раз и на ком были женаты музыканты РОЛЛИНГ СТОУНЗ, и не могущий при этом отличить Чайковского от Бетховена, напоминает человека с сильно развитыми жевательными мышцами, скажем, при полной атрофии остальных.
Короче сказал Козьма Прутков: «У нас специалист подобен флюсу».
Но вернемся к первому вопросу. Собственно, я на него уже ответил. Как мне кажется, джазовая музыка была для нас лишь одним из искусств, но отнюдь не единственным искусством. А ее исполнители не были идолами. Нам не приходило в голову «болеть» за музыкальный коллектив, как за футбольную команду. Сходство заключается, пожалуй, в том, что и тогда и теперь на пути к постижению встречались определенные препятствия: недостаток информации, отсутствие денег, система запретов и пр.
Если же попытаться всерьез ответить на вопрос, какое из искусств выполняло для нас роль «учителя жизни», то придется ответить традиционно: литература.
