Антология сатиры и юмора России ХХ века - Игорь Моисеевич Иртеньев

Вот землекоп траншею роет.

Вгрызаясь в грунт

За пядью пядь.

То пыль со лба стряхнет порою,

То потную откинет прядь.

Русоволосый, конопатый.

Предрасположенный к вину,

Сжимая верную лопату,

Кряхтя, уходит в глубину.

Вот он в земле почти по шею,

Вот он совсем пропал из глаз.

Растет и ширится траншея.

Такая нужная для нас.

А завтра утром

В час рассветный

Сюда он явится опять

И будет столь же беззаветно

Ее обратно засыпать.

О Русь, загадочная Русь,

Никак в тебе не разберусь.

На стуле женщина сидела

С улыбкой легкой на устах

И вдаль задумчиво глядела,

Витая мыслью в небесах.

Поток мерцающего света

Струил ее нездешний взор.

Она курила сигарету,

Роняя пепел на ковер.

И молвил я, от дыма морщась:

— Прошу прощения, но вы

Отнюдь не чтите труд уборщиц

И этим крайне не правы.

Понятья ваши о культуре

Большой пробел в себе несут,

В местах общественных не курят

И пепел на пол не трясут.

Советской женщине негоже

Табачный дым в себя глотать,

Какой пример для молодежи

Вы этим может подать!

Дымилась в пальцах сигарета,

Молчал за стенкой телефон.

Я долго ждал ее ответа

И, не дождавшись, вышел вон.

Один кюре, слуга усердный Бога,

Известный благочестием своим.

Решил купить французского бульдога.

Откладывая каждый день сантим,

К Страстной неделе накопил он сумму,

Которая позволила кюре

Приобрести породистую суку.

Он сколотил ей будку во дворе,

Купил ошейник из мягчайшей кожи

И красоты нездешней поводок.

О, если б знал он, милостивый Боже,

Какую шутку с ним сыграет рок!

Раз в воскресенье,

Отслуживши мессу.

Узрел кюре, придя к себе домой,

Что тварь, поддавшись наущенью беса.

Кусок стащила мяса.

— Боже мой! — вскричал святой отец

И в гневе диком,

Забыв когда-то данный им обет,

Весь задрожал и с почерневшим ликом

Сорвал висящий на стене мушкет,

И грянул выстрел по законам драмы.

А вечером, когда взошла звезда.

Он во дворе киркою вырыл яму

И опустил собачий труп туда.

Смахнув слезу и глянув исподлобья

На дело обагренных кровью рук.

Соорудил он скромное надгробье

И незабудки посадил вокруг.

Затем кюре передохнул немного

И высек на надгробье долотом:

«Один кюре, слуга усердный Бога…»

И дальше все, что с ним стряслось потом.

Я Аллу люблю Пугачеву,

Когда, словно тополь стройна,

В неброском наряде парчовом

Выходит на сцену