Барбара Картленд
Ах, Париж!
— Это тот самый дом? — обеспокоенно спросила по-французски Гардения, когда древний фиакр медленно подкатил к парадному подъезду большого особняка, расположенного недалеко от Елисейских Полей.
— Да, мадемуазель, — так же по-французски ответил извозчик. — То самое место — ошибиться невозможно.
При этих словах он резво осадил лошадь и в подтверждение своих слов сплюнул в сторону.
Гардения почувствовала, что вся дрожит. Что-то пугающее было и в этом человеке, и в том, что окна особняка ярко светились: по всей видимости, прием был в полном разгаре.
Действительно, пробиться поближе к двери дома было почти невозможно. Подъездная аллея была загромождена сверкающими автомобилями и элегантными двухместными каретами с лошадьми, украшенными серебряной сбруей. Обслуживала все это скопище экипажей и машин целая армия шоферов в красивейших крагах, двубортных форменных куртках и с поднятыми на козырьки кепок защитными очками, кучеров с кокардами и в плащах с многоярусными пелеринами и лакеев, бордовая форма которых показалась неискушенной Гардении слишком пышной.
Извозчик слез с козел. Он даже не посчитал нужным придерживать лошадь, у которой отовсюду выпирали кости и которая была слишком изможденной, чтобы шевелиться без понуканий.
— Это то самое место, куда вы просили вас доставить, мадемуазель, — сказал он, — если только, конечно, вы не передумали.
И опять Гардения заметила в глазах извозчика странный блеск, а его интонации вызвали у нее безотчетное желание забиться в какой-нибудь укромный уголок.
— Нет, я уверена, вы доставили меня по нужному адресу, — подавленно проговорила она. — Пожалуйста, скажите, сколько я вам должна.
Извозчик назвал сумму, которая, как сообразила даже неопытная Гардения, была чрезмерной. Девушка секунду колебалась, но ей показалось неудобным спорить с ним, когда вокруг столько людей, внимательно прислушивавшихся к их разговору. Она заметила, что большинство шоферов и кучеров уставились на нее с нескрываемым любопытством. Увидев, что в кошельке достаточно денег, Гардения испытала облегчение, и, хотя ей пришлось выложить почти все, что у нее было, она добавила еще немного мелочи на чай. Это было сделано исключительно из желания самоутвердиться в глазах окружавших ее слуг: ведь, по ее мнению, извозчик совсем не заслуживал чаевых.
— Возьмите мой чемодан, — ровным голосом произнесла она.
Изысканность ее манер заставила извозчика беспрекословно подчиниться, и он последовал за девушкой, которая медленно поднималась по широким каменным ступеням. Входная дверь была приоткрыта, оттуда доносились звуки нескольких скрипок, наигрывавших веселую и прелестную мелодию. Однако музыка почти полностью заглушалась шумом голосов и резким, довольно грубым, даже скорее развязным хохотом.
Гардению охватили сомнения, но у нее уже не было времени на размышления, потому что в этот момент дверь широко распахнулась, и перед ней предстал напыщенный лакей в ливрее цвета бордо, отделанной неимоверным количеством золотых галунов и пуговиц. Его макушку украшал напудренный парик, а одет он был в бриджи и белые перчатки, которые, казалось, были велики ему. Он замер перед девушкой. Его подбородок был высоко вздернут, взгляд устремлен поверх головы Гардении.
— Я хотела бы видеть герцогиню де Мабийон, — проговорила она вдруг задрожавшим голосом.
Лакей ничего не ответил. Тут из-за его спины появился еще один субъект. Его надменный вид и еще более напыщенные, чем у лакея, манеры указывали на то, что это мажордом.
— Ее светлость ожидает вас, мадемуазель? — осведомился он, своим тоном давая понять, что его бы крайне удивило, если бы ее светлость действительно ожидала эту посетительницу.
— Боюсь, что нет, — ответила Гардения, — но если вы сообщите ее светлости мое имя, я уверена, она захочет меня увидеть.
— У ее светлости прием, — пренебрежительно произнес мажордом. — Если вы придете завтра…
Он замолк на полуслове, шокированный видом извозчика, который карабкался по лестнице, сгибаясь под тяжестью вытертого кожаного чемодана. Мажордом проследил, как извозчик с грохотом опустил свою ношу на мраморный пол, и решительным шагом направился к нему.
— Болван! — взорвался мажордом и добавил еще что-то на местном наречии, которое Гардения не совсем поняла. — Ты думаешь, что можешь таскать сюда всякое барахло? Немедленно убери это с глаз моих! Убрать!
— Я сделал так, как мне было приказано, — угрюмо ответил извозчик. — Принести чемодан, сказала эта дама, я так и сделал.
— Тогда отнеси его назад! — в ярости закричал мажордом. — Ты загораживаешь проход, здесь гости ходят! Неужели ты считаешь, что мы пустим сюда подобный сброд?
Извозчик громко выругался, и его слова эхом разнеслись по холлу особняка.
Гардения поняла, что пора вмешаться, и, собрав остатки храбрости, выступила вперед.
— Этот человек выполнял мой приказ, — сказала она. — Не смейте разговаривать с ним в подобном тоне и будьте добры, немедленно сообщите обо мне моей тетушке.
Все были поражены.
— Вашей тетушке, мадемуазель? — Теперь мажордом говорил гораздо тише, и его тон, в котором все еще слышалось недоверие, сейчас звучал уважительно.
— Я племянница ее светлости, — объяснила Гардения. — Не могли бы вы сообщить ей о моем приезде и отослать извозчика? Мне он больше не нужен.
Извозчику не надо было приказывать дважды.
— К вашим услугам, мадемуазель, — сказал он, притрагиваясь к помятому цилиндру, и, ухмыльнувшись во весь рот, заковылял к своему фиакру.
Было видно, что мажордом не знает, как поступить.
— Видите ли, мадемуазель, у ее светлости прием.
— Я вижу и слышу, — ответила Гардения. — Однако я совершенно уверена, что ее светлость примет меня, когда я объясню, почему приехала в Париж.
Мажордом провел девушку в просторный холл и заспешил к широкой, застеленной толстым ковром лестнице, которая вела на второй этаж, туда, откуда и была слышна музыка. Кучка гостей в вечерних туалетах спускалась по лестнице. Они направлялись в огромный зал, дверь в который располагалась в дальнем конце холла. В зале виднелись накрытые белыми скатертями столы, уставленные серебром.
Оставшись одна в этом просторном помещении, Гардения почувствовала себя неуютно. Мажордом не пригласил ее обождать в гостиной, он даже не предложил стул. Какое-то время в холле никого не было, за исключением молодого лакея, важно стоявшего около приоткрытой двери.
