Джэсмин Крейг
Империя сердца
Афганистан, июнь 1875 года
На расстоянии двадцати миль от Кабула мисс Люсинда Ларкин окончательно поняла, что органически не выносит верблюдов. Их мерзкий запах, отвратительный нрав и покачивающуюся походку, казалось, имевшую лишь одну цель — вызывать тошноту даже у самых выносливых английских желудков. Судя по скорости, с какой двигался караван, понадобится не меньше двух дней, чтобы добраться до древнего укрепленного города Джелалабада.
Люси сомневалась, что выдержит еще сорок восемь часов столь тесного общения со своим верблюдом. Они с Вельзевулом каких-нибудь пять часов вместе, а горло от грязи и пыли дерет, не говоря уже о филейных частях, всячески выражающих свой протест против подобного грубого обращения.
Теперь ей стали понятны злорадные насмешливые искорки в глазах эмира, когда он предложил британской торговой делегации заменить усталых лошадей на сильных и сытых верблюдов. Положение эмира Шерали в Афганистане было крайне шатким, он держался на троне исключительно благодаря английскому правительству; однако Люси подозревала, что честное обращение с союзниками не самая отличительная черта правителя. Люси готова была голову дать на отсечение, что эти его верблюды захромают все, как один, еще до того, как торговая делегация доберется до британской Индии.
В отличие от ее дорогого отца, который, без сомнения, и в самом дьяволе отыскал бы достоинства, Люси смотрела на окружающий мир с неподобающим для молодой девушки оттенком цинизма. По мнению леди Маргарет, ее мачехи, подобное отношение к жизни шло одним из первых пунктов в длинном списке причин, из-за которых Люси в двадцать один год все еще была не замужем.
— Моя дорогая Люси, — повторяла с многострадальным вздохом леди Маргарет. — Английские леди должны не замечать маленьких слабостей своих друзей, особенно мужского пола. Будьте так добры, запомните, что леди не должна быть остроумной, особенно за обеденным столом.
«Интересно, — подумала Люси, — неужели только собственный цинизм заставил ее отнестись к приторному гостеприимству эмира с таким сомнением. Советники отца, люди весьма многоопытные в восточных делах, пришли в восторг, когда Шерали безропотно подписал торговое соглашение. Они не видели ничего подозрительного в желании эмира угодить английским гостям. Только одна Люси не верила всем этим кланяющимся слугам и улыбающимся чиновникам, за их слащавыми физиономиями ей чудилось предательство. Чувство недоверия не исчезло и продолжало расти даже после того, как делегация покинула Кабул, осыпаемая лепестками роз и наилучшими пожеланиями. Коварный старый эмир что-то замыслил, девушка была в этом уверена. Хорошо бы, если бы злой умысел заключался лишь в том, что норовистых лошадей заменили шелудивыми верблюдами.
Ее верблюд громко рыгнул, потом наклонил голову и принялся жевать собственное колено, не обращая ни малейшего внимания на шедших позади собратьев, в рядах которых его поведение вызвало некоторое смятение. С похвальным самообладанием Люси преодолела порыв высказать этой скотине все, что она думает о его нраве и о его хозяине, а также свои предположения о его будущем. Минуты через две-три, под аккомпанемент негодующих криков погонщиков, ей удалось убедить Вельзевула в том, что ему надо идти вперед спокойным размеренным шагом подобно его собратьям. Раздраженная, обливающаяся потом Люси недоумевала, почему, черт побери, она не осталась дома и не сидит сейчас с вышиванием в руках на мягком диване, как любая уважающая себя английская леди. Ответ ей, конечно же, был известен — все дело было в отце.
Словно услышав ее мысли, сэр Питер Ларкин, глава торговой делегации, величественно подъехал к Люси на верблюде.
— Дорогая, подошло время завтрака, — обратился он к дочери, улыбаясь.
— Благодарю Бога за эту милость!
Глаза сэра Питера весело сверкнули.
— Неужели моя бесстрашная Люси вынуждена признать, что не в силах укротить этого скакуна?
— Верблюд — не лошадь, — сердито ответила она. — Это орудие жесточайшей пытки, которую придумал изощренный восточный ум, чтобы терзать наивных, доверчивых европейцев.
Сэр Питер рассмеялся.
— Ах, Люси, солнышко мое, забудь на время о своем верблюде. Вдохни свежий воздух, погляди на эти горы и их сверкающие от снега вершины! Послушай, как мелодично журчит речушка, бегущая по склону! Можно ли обращать внимание на незначительные неудобства, когда вокруг нас подобное великолепие?
— Дорогой папочка, еще как можно!
Он только усмехнулся в ответ, потом сложил руки ковшиком и на чудовищном пушту громко приказал остановиться.
Хотя погонщики верблюдов славились столь же сварливым нравом, что и их подопечные, безмерное отцовское обаяние, как всегда, сработало: погонщики немедленно принялись за решение трудной и неблагодарной задачи — заставить верблюдов остановиться и встать на колени, дабы пассажиры могли сойти на землю.
Люси с нежностью наблюдала, как ее крупный, рослый отец слезает с верблюда. К горлу у нее подкатил комок, когда она увидела, как отец с поспешностью начал предлагать помощь своим спутникам — переводчикам, проводникам и многочисленным прихлебателям делегации.
«Отец такой хороший, — подумала Люси, — такой добрый». Преуспевающие промышленники во всеуслышание трезвонят о своем служении обществу, но сэр Питер никогда не тратил время на рассказы о собственной щедрости. Просто четыре года назад он продал свое весьма солидное и доходное дело и отправился в Индию. С тех пор половину своего времени он занимался строительством школ и больниц в отдаленных пограничных районах. Люси восхищалась энергией и деловитостью сэра Питера и очень его любила.
Под двумя наскоро сооруженными навесами слуги раскладывали провизию для завтрака. Не обращая внимания на враждебно глядящего на него верблюда, сэр Питер протянул руки и помог Люси, у которой затекли ноги, спуститься на землю. И вовремя: она спрыгнула как раз в тот момент, когда Вельзевул вознамерился злобно цапнуть кусок нижней юбки из-под взметнувшейся амазонки.
— Ага, не вышло, глупая скотина, — мстительно прошипела Люси.
Вельзевул разочарованно прикрыл глаза, рыгнул и вновь принялся жевать свое колено.
Сэр Питер рассеянно похлопал верблюда по горбу, чудом избежав угрозы быть укушенным за руку.
— Знаешь, больше, чем есть, я хочу смыть с себя всю пыль, а ты? — спросил он дочь.
— Ты прав, отец. — Люси поднесла к глазам руку, чтобы защититься от ослепительного солнца. — А куда делись все погонщики?
— Тоже завтракают. Они, наверное, боятся, что мы их заставим работать, если они попадутся нам на глаза. Смотри, Махмуд уже стоит у ручья наготове с мылом и полотенцами. Как всегда, предвосхитил наши желания.
