Анна Рэндол
Грехи девственницы
Три бокала с первоклассным французским бренди остались на столе нетронутыми. Сэр Джеймс Глейвенстроук нервно постукивал по своему собственному полупустому бокалу. Не стоило наполнять бокалы раньше времени. Ведь это гарантия того, что пить они не станут. Очень жаль. Спиртное облегчило бы задачу.
По крайней мере, для него.
Эти люди — Крошка, Шифровальщик и Призрак — называли себя Трио. Они были лучшими из его агентов. Сотни британских солдат были обязаны жизнями именно им, а не Веллингтону.
Глейвенстроук ощутил прилив гордости, но тут же откашлялся, прогоняя ощущение прочь. В конце концов, каждый из этих троих с наслаждением перерезал бы ему горло за тот ад, в который он превратил их жизнь.
Впрочем, они вряд ли стали бы счастливее, верни он их существование в нормальное русло.
Глейвенстроук провел рукой по редеющим седым волосам и отпил бренди. От проницательного взгляда Мадлен Вальдан — Крошки — не укрылось его беспокойство. За последние десять лет девушка, при взгляде на которую захватывало дух, превратилась в сказочной красоты женщину. Сэр Глейвенстроук попытался скрыть нервозность, хотя знал, что ему это все равно не удастся.
— Чего вы так нервничаете, Глейвенстроук? — спросила Мадлен. — Вы же знаете, что ничего не сможете от нас утаить.
Она права. Так было с тех пор, как он спас всех троих от виселицы. В обмен на жизнь они согласились служить правительству его величества, используя при этом свои уникальные способности. Именно эти самые способности позволили Глейвенстроуку выбрать их из толпы заключенных Ньюгейтской тюрьмы, а после соответствующей подготовки они и вовсе стали неукротимой силой. Смертоносным кинжалом, призванным выпотрошить Наполеона и его приспешников.
Но теперь война закончилась.
— Ну же, не тяните. — Как и всегда, голос Шифровальщика, Клейтона Кемпбелла, звучал спокойно. И все же по спине Глейвенстроука пробежал холодок.
Вздохнув, он вынул из ящика банковские чеки и положил их на дубовый стол.
— Министерство иностранных дел благодарит вас за годы тяжелой службы его величеству.
— Но? — подала голос Мадлен.
— Никаких «но». Вы верой и правдой служили своей стране и теперь вольны вернуться к нормальной жизни. Ваши прошлые проступки забыты. Вы полностью искупили свою вину.
Мадлен и Клейтон ошеломленно смотрели на своего хозяина. На этот раз они дали волю своим чувствам, хотя в подавляющем большинстве случаев тщательно их скрывали.
Лишь Йен Мэддокс — Призрак — остался невозмутимым. Но Глейвенстроук знал, что тот вообще был невысокого мнения о людях и не ждал от них ничего хорошего. Йен родился и вырос в убогих переулках лондонского Вест-Энда, поэтому жестокость и жадность давно не удивляли и не трогали его. Отдай сейчас правительство приказ отправить всех троих на виселицу, он бы и бровью не повел.
Мадлен заправила за ухо локон цвета спелого каштана — жест, выдающий ее смятение, от которого Глейвенстроуку так и не удалось ее отучить.
— Почему?
Широкоплечий Йен расслабленно откинулся в кресле, но именно сейчас он более всего напоминал готового к прыжку тигра.
— Наш дорогой Глейвс пытается сказать, что в наших услугах более не нуждаются. Теперь, когда мы больше не нужны, держать нас в штате слишком рискованно. Разве можно допустить, чтобы пребывающий в блаженном неведении народ узнал о том, что правительство платит недобитым преступникам?
Йен отказался, как всегда, прав. С его способностью с легкостью проникать куда ему только заблагорассудится он вполне мог узнать о своей отставке раньше Глейвенстроука.
Глейвенстроук неловко откашлялся и нанес очередной удар, подвинув подчиненным банковские чеки.
— Это наша первая пенсионная выплата? — спросил Клейтон, взяв со стола чек.
Йен презрительно фыркнул:
— Извини, но в списках пенсионеров мы тоже не значимся. Они не могут себе этого позволить.
Мадлен заметно напряглась.
— Я торговала собой на благо страны. Даже простым пехотинцам платят больше.
Глейвенстроук сделал большой глоток, и напиток обжег горло. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы выпросить для них хотя бы столько. Но он достиг своего нынешнего положения отнюдь не благодаря мягкости и снисходительности, поэтому не стал извиняться. В конце концов, если бы не он> эти трое отправились бы на тот свет еще десять лет назад.
Клейтон тронул Мадлен за руку.
— При удачном вложении…
— И что дальше? Ждать еще десять или двадцать лет? Конечно в том, что касается цифр, тебе нет равных, Клейтон, но даже тебе не под силу как-то оправдать это оскорбление.
Мадлен поднялась со своего места, и остальные последовали ее примеру.
— Что собираетесь делать дальше? — спросил Глейвенстроук, кляня себя за слабость.
Йен обернулся через плечо, и в уголках его губ заиграла улыбка.
— Боюсь, ответ напрочь лишит вас сна.
Когда дверь за посетителями закрылась, Глейвенстроук вновь наполнил бокал янтарной жидкостью. Они выдержат и этот удар. Он слишком хорошо обучил их.
Оставалось лишь надеяться, что эти трое обратят свои выдающиеся способности на пользу народу. В противном случае — Глейвенстроук залпом осушил бокал — да поможет Господь Англии.
На губах Мадлен Вальдан заиграла озорная улыбка. Она вошла в святая святых — клуб «Уайтс», — и гром не поразил ее. Это неплохой знак.
Лакей, стоявший на своем посту у дверей, старательно отводил глаза, но Мадлен опустила в карман его ливреи тяжелый кошелек, набитый золотыми соверенами, и, встав на цыпочки, прошептала ему на ухо:
— Спасибо, Джон.
Лакей по-прежнему хранил молчание, но по его шее и щекам разлился румянец.
Оказавшись внутри этого сугубо мужского заведения, Мадлен быстро огляделась по сторонам. Звуки утопали в мягком ковре, а подпиравшие украшенный изысканной лепниной потолок мраморные колонны отражали свет хрустальных люстр. Убранство клуба источало богатство и власть.
Мадлен пригладила складки своего летящего черного плаща. На шелк, из которого он был сшит, она потратила весьма ощутимую сумму, но, как она давно уже уяснила, встречают прежде всего по одежке.
Миновав столовую, Мадлен сразу вошла в игорный зал. Она ведь собиралась предложить свою игру. Ставки в ней будут очень высоки.
Приглушенный гул мужских голосов в зале время от времени прерывался взрывами смеха. Шуршали карты и постукивали по поверхности столов игральные кости.
