Карен Хокинс
Клятве вопреки
Письмо Майкла Херста, исследователя и египтолога, брату, капитану Уильяму Херсту.
«Уильям, я сомневаюсь, что это послание попадет к тебе до твоего отплытия, но написание писем — это одно из немногих моих развлечений во время заточения в этом забытом Богом месте. Я попытаюсь отправить его со следующим английским кораблем, который сюда прибудет.
С каждым днем мои похитители становятся все нетерпеливее, но в то время как я стоически переношу их грубое обращение, необходимость оставаться в таком тесном пространстве с моей помощницей, мисс Джейн Смит-Хотон, превращает мое заточение в сущий ад. Она забрала все мое прекрасное бренди и установила расписание физических тренировок. Я чувствую себя так, словно вернулся в школу-интернат.
Уильям, молю тебя, освободи меня как можно скорее».
Дувр, Англия
20 июня 1822 года
Уильям Херст, громко стуча сапогами на каждой ступеньке, в развеваемом соленым ветром плаще поднялся по сходням на «Хитрую ведьму». Остановившись на палубе, он взглянул вверх на оснастку и удовлетворенно кивнул. Каждый медный крюк и каждый медный колокол были отполированы до блеска, а каждый парус заново починен.
Хорошо. Праздная команда — недисциплинированная команда, а он не мог позволить себе такое безрассудство. Он не стал бы капитаном в пятнадцать лет, если бы не знал, как именно следует управлять кораблем.
— Кэп! — Первый помощник быстро подошел к нему и, остановившись, отдал честь. — Вы что-то рано.
— Ничего. — Уильям еще раз окинул взглядом корабль. — Похоже, все прекрасно, Макдугал.
— О да, — просиял тот. — Я назначил старшим Хэлперна, пока сам занимался закупкой провианта. Он загрузил команду работой и великолепно выполнил свои обязанности, если не считать… — Макдугал запнулся, но под требовательным взглядом капитана продолжил: — Было небольшое нарушение на вахте, но я разобрался с этим, и такого больше не повторится.
— Великолепно. — Уильям подставил лицо ветру. — Будьте готовы отчалить с утренним приливом — нам многое предстоит сделать. И передайте Лоутону копию декларации. Это путешествие мы предпринимаем по распоряжению моего брата, и он должен сполна компенсировать расходы.
— Да, кэп, — усмехнулся Макдугал. — Считайте, все уже сделано.
Майкл угодил в настоящую беду, и все из-за вещицы, которая сейчас лежала у Уильяма в кармане куртки.
Он отправился в свою каюту и, войдя, достал из кармана и положил на свой письменный стол древнее египетское изделие. Потом снял с шеи цепочку, висящим на ней маленьким золотым ключом отпер стол, убрал в него древность и снова запер. Для Уильяма было большим облегчением держать эту проклятую вещь под надежным замком. Его сестра Мэри прошла через ад, чтобы заполучить ее, и теперь ему предстояло доставить эту штуку правителю, который держал в плену их брата.
— Уже скоро, — пробормотал он далекому Майклу. — Держись!
Снова надев цепочку на шею и спрятав ее, Уильям потянулся за футляром с картами, и, когда его пальцы уже сомкнулись на твердом кожаном тубусе, уловил слабое дуновение свежего аромата лилий.
От этого запаха он застыл, охваченный чувством, с которым, как он считал, покончено много лет назад. Воспоминание о необычайных фиалковых глазах, обрамленных густыми черными ресницами, о волосах, струящихся в его жадных пальцах, как черный шелк, о кремовой коже, теплой от прикосновения солнца, и о сочных губах, созревших для поцелуев, полностью овладело им.
— Привет, Уильям.
Гортанный голос нарушил его фантазии, и он зажмурился, не выпуская из руки тубус с картами. Этот голос обладал необычным свойством: благодаря горловому резонансу даже шепот был ясно различим. Сильный и низкий, он принадлежал женщине, избалованной и распущенной.
Этот голос Уильям знал так же хорошо, как свой собственный. И меньше всего ожидал услышать его в своей каюте.
— Ты не собираешься ответить на мое приветствие? Или мы все еще не разговариваем? — Мелодичный звук пробежал сверху вниз по его спине, ощутимый, как прикосновение теплой руки.
Уильям стиснул зубы в ответ предательскому телу и сжал тубус с картами, а затем обернулся.
В конце капитанского стола в кресле сидела та женщина, которую он не хотел больше снова увидеть. Любовница, чье подлое предательство опустошило его, заставило отправиться в плавание и больше двух лет держаться вдали от берегов Англии.
Он дал зарок никогда не доверять ни одной женщине: тем более этой.
И поклялся, что никогда не поверит ей и уж, конечно, не увидит.
Однако она была перед ним, сидела в его каюте под лучами заходящего солнца, ласкавшего ее кремовую кожу и освещавшего изящную шею. Ее черная накидка была брошена на спинку кресла, а красное платье, такое же вызывающее, как и ее характер, выгодно контрастировало с зачесанными наверх черными волосами и с тонкой белой кружевной оборкой на декольте, претендующем на скромность, которая никак не вязалась с выглядывавшей из него пышной грудью. Женщине поразительно удавалось выглядеть невинной и распутной в одно и то же время.
Прежде это обычно доводило Уильяма до безумия, но, к счастью, теперь он распознавал ненатуральность, когда видел ее, а она была четко написана на красивом лице женщины.
Сняв свой плащ, Уильям отвернулся, чтобы разрушить чары женской красоты. Вешая плащ на медный крючок возле двери, сделал глубокий вдох и, не оборачиваясь, сказал:
— Уходи отсюда.
— Ты даже не хочешь спросить, почему я здесь?
— Меня не интересует такая подробность. Просто уходи.
Тихий шелест сказал ему, что женщина встала.
— Уильям, мне нужно поговорить с тобой. Сколько же можно расстраиваться из-за нашего…
— Ничего «нашего» не существовало. Это был мираж. — Он, наконец, повернулся к ней лицом, и его ледяной взгляд пригвоздил ее к месту. — И ты это знаешь.
Она смутилась, ее кожа порозовела, словно он нанес ей удар.
— Прости, я была не права, поступив так тогда. И…
— Уходи.
Ему пришлось стиснуть зубы. В ней было что-то такое, что просто гипнотизировало до потери сознания, что делало почти невозможным отвести взгляд.
Проклятие, он должен справиться с этим! Ведь прошло уже так много лет.
— Я не могу уйти. — Сжав руки в кулаки, она снова опустилась в кресло. — Я проделала этот путь сюда и… — У нее внезапно сорвался голос. — Уильям, я в отчаянии.
Любого другого мужчину ее слезы тронули бы, но он оставил без внимания это явное притворство.
