Не обожгись цветком папоротника - Арина Бугровская

Лёгкое, нежно-оранжевое солнце поднималось над горизонтом, неся в мир свет и краски. Первым делом оно щедро брызнуло на разоспавшиеся облака, и они, с обожжёнными розовыми боками нехотя поползли в сторону, открывая зелёные просторы.

Не счесть, сколько раз вставало оранжевое светило над этим местом и наблюдало, чаще, медленные, иногда стремительные, его изменения.

Оно помнило, как рождалась эта, сейчас уже многоводная, река. И теперь бросило в её прозрачную рябь щедрые горсти золотых искр. А этот бескрайний лес. Казалось, что он тут обосновался испокон веков, но было время, и здесь был совсем другой пейзаж. На этом месте, как и на любом другом, земной наряд менялся много раз. А сколько загадочных существ бродили по едва заметным тропам. Где они сейчас? Растаяли, как дым.

Пройдут тысячи и тысячи лет, и случайный наблюдатель, который может существовать только в теории, не узнает этого места, из-за преображений сотворённых временем. Но сила нашего воображения, пусть ненадолго, отнесёт нас в те края, почти на тысячелетие в прошлое, и познакомит нас с местными обитателями — нашими прапрапрародственниками…

Петух разорался как раз под окнами дочерей. Домна отодвигала одну за другой заслонки волоковых окон, стараясь делать это без лишнего шума, но с каждым открывшемся отверстием в горницу врывались вместе с солнечными лучами и вопли куриного предводителя. Дочкам, конечно, пора просыпаться, но не под такими пронзительными криками. Женщина выглянула в самый широкий проём и шикнула на петуха. Тот с неохотой отошёл. Замолчал. Домна тут же пожалела, что его прогнала. Всё-таки, он кричит не просто так, прогоняет нечистую силу, что подступила за ночь к дому со всех сторон. А окна — самоё уязвимое место в доме, тут необходима максимальная защита. Женщина поспешно стала шептать нужные слова.

Домна была уже в том возрасте, когда лицо отражало её внутреннюю сущность: мать и хозяйка, добрая, заботливая и серьёзная, а выражение глаз говорило о мягком, снисходительном нраве.

Яркие краски заоконной весны задержали взгляд женщины лишь на несколько мгновений. Вид из окна был потрясающий. Но Домна привыкла видеть широкую полноводную Русу и зелёные дали на другом её берегу. «Вот и Живин день подходит, — вспомнила она, — кажется совсем недавно завывали вьюги, а теперь лето на носу. Сегодня народ всю ночь будет прославлять дочь Лады. Вот только разрешит ли Ивар погулять с соседями? Птиц держит в клетке, наверное, для нынешнего праздника. Разрешит, небось. Что ж тут такого?» Она поискала в окне глазами мужа и сына. Нашла. Каждый занимается во дворе своим делом, как и положено.

Женщина отошла от оконного проёма, давая возможность солнцу заглянуть в их жилище, и вновь губы её прошептали заветные слова.

В последнее время муж стал с неодобрением относиться к её заговорам, которые сложились издревле и которым, как водится, научила её матушка и бабушка. Но прямого запрета не было. К тому же Домна и сама замечала, что муж не вовсе отказался от верований предков. Привычно вздохнула. Где ей, женщине во всём разобраться. Её удел — дети и хозяйство.

Взглянула на дочерей. Спят ещё, девичий сон крепок. Старшая Василиса хмурит тёмные брови. И во сне, видать, чем-то недовольна. И в кого такая уродилась? Ей вдоль, она — поперёк. Уж замуж давно пора, но после Еремея ни на кого не хочет смотреть. От таких пригожих парней нос воротит. А уж в том возрасте, когда пора задуматься, как бы не пришлось слёзы лить и жаловаться на недолю.

Подошла к пряслицам дочерей. Вот и работа Василисы не очень аккуратная. Такие нити годятся лишь для грубой ткани. Ох, по всему видно, что не лежит душа девки к женской долюшке. С детства такая. Дедова забава. Сыночки старшие не выжили, вот и прикипел дед к Василисе. Сызмальства к охоте приспособил. Годочков пять ей было, поди, как принесла из леса первого зайца.

А как дед погиб, с медведем не совладал, так девка и неласковая стала. Тогда многое переменилось. Свекровь на погребальном костре смерть добровольную приняла. Да не добровольной она оказалась. Кричала долго и протяжно, сына Ивара молила о помощи. Слышала её Домна, несмотря на громкие погребальные пения и веселье, слышал и муж, не смогли заглушить их удары палицами по щитам, которыми мужчины словно пытались укрыть проявление бесчестия их рода.

Тяжело переживал тогда Ивар, посидела головушка за ночь. А на утро пошёл к батюшке Прокопию, долго не возвращался. А когда вернулся, собрал всю семью и пошли они веру новую принимать. Был Ивар, стал — Иван. Хотя, все его продолжили звать прежним именем.

Робкий солнечный лучик всё же добрался до средней дочери — Ярины и сейчас щекотал её длинные тёмные ресницы. Ладная девка получилась. Брови тёмные как у сестры, а лицом тоньше, нежнее. Годочков восемь ей, кажись, было, как посватался первый жених. С тех пор нет покою ни отцу, ни матери, боятся одну за водой отпускать, как бы насильно какой жених не умыкнул. Рано ей ещё. Да и батюшка Прокопий против ранних браков. А Ивар к нему крепко прислушивается. Чай забыл, что сама же Домна на годок всего постарше была, когда выдали её замуж. А Ивару ещё меньше. Но ничего, не хуже других живут.

— Вставайте, донюшки, утро приспело.

На одном из сундуков шуба зашевелилась, и из неё выглянула белёсая головка меньшой дочери Тиши.

— Здравствуй, матушка!

— Здравствуй, милая. А ты никак опять здесь спала?

— Матушка, упроси батюшку, чтобы я здесь жила с сестрицами. Я уже большая.

Сонная Тиша подошла к Домне и по-детски прижалась к матери, обняв её зе шею.

— Ладно, поговорю.

Горница, которая раньше часто пустовала из-за ненадобности, полюбилась подрастающим дочерям, сюда перенесли они свои работы, здесь стали и ночевать. Ивар позаботился о том, чтобы в горнице было тепло, Домна с дочерьми побелили стены, вычистили, выскоблили пол. Три волоковых окна давали достаточное количество света, и горница стала самым уютным жилым помещением.

— Ну, будет, — Домна отстранила младшую дочь, — буди сестриц, солнце уж высоко.

И вышла за дверь.

ДЕВЯТНАДЦАТЬ ВЁСЕН НАЗАД

Через