Патриция Гэфни - Достоин любви?

— С твоей стороны это просто неприлично, Бастиан! Как ты можешь отсылать меня подобным образом? Разве ты разлюбил свою Лили?

— Я тебя обожаю, — равнодушно откликнулся Себастьян Верлен, разжимая тонкие, но цепкие белые пальчики своей любовницы, впившиеся ему в бедро, подобно щипцам для колки орехов.

В окне кареты проплыли и скрылись за стеной вековых дубов печные трубы недавно доставшейся ему по наследству усадьбы Линтон-Грейт-холл. Себастьяну нравилось, как выглядит дом, хотя он прекрасно понимал, что это наследство — весьма сомнительный клад. Грубоватое величие мрачного гранитного здания внушало ему восхищение, но при одной лишь мысли о том, в каком состоянии находится его новое жилище, ему становилось не по себе. Все, что могло обветшать и прийти в негодность, давно уже было сломано, облупилось, раскрошилось, потрескалось, осыпалось, дымило и протекало. Страшно было даже подумать, во что обойдется простейший ремонт.

— Разве мы плохо проводили время? Только вспомни, в какие чудесные игры мы играли в твоей новой ванне! Разве нет? Бастиан, да послушай же меня!

— Мы познали блаженство рая, любовь моя, — все так же механически отозвался он, целуя ее пальцы.

К аромату духов Лили примешивался запах возбужденной самки, но Себастьян пребывал не в том состоянии, когда мужчина способен оценить подобную смесь по достоинству: он чувствовал себя опустошенным. «Хорошенького понемножку, — подумал он лениво. — Четыре дня и ночи в обществе Лили Дюшан — видит Бог! — это более чем достаточно».

— Oui, c'est paradis [1], — кивнула она, просунув указательный палец между его сомкнутых губ, и постучала ногтем по его ровным зубам. — Забудь про свои глупые мужские дела, давай вместе вернемся в Лондон! Ведь мы еще не занимались любовью в поезде, верно?

— Во всяком случае, не друг с другом, — согласился Себастьян после недолгого раздумья.

С этими словами он с силой сжал зубами ее палец, так что Лили от неожиданности и боли отдернула руку и едва не испепелила его яростным взглядом. Пожалуй, минута была подходящей, чтобы сделать ей комплимент, сказав: «Как ты хороша, когда злишься», но у него язык не повернулся. Это было бы неправдой.

— У тебя нет сердца! Отсылаешь меня в… в какой-то Плимут, — в ее устах это прозвучало как «Антарктида», — заставляешь ехать в поезде совершенно одну до самого Лондона… C'est bar-bare, c'est vil! [2]

— Но ты же приехала сюда одна, — возразил Себастьян, стараясь ее вразумить. — Просто теперь тебе придется проделать тот же путь в обратном порядке.

Выглядывая из-за ее роскошных золотистых волос, искусно уложенных в высокую прическу, он увидел за окном тянущиеся вдоль дороги старинные коттеджи с соломенными крышами: гремя и подскакивая на ухабах, карета въехала на мощенную булыжником Главную улицу Уикерли. Вероятно, выкрашенные в нежные пастельные цвета домики с уютными мансардами и любовно ухоженными палисадниками следует считать очаровательными, лениво подумал Себастьян, но… скорее всего чуть ли не половина из них занята его арендаторами. Значит, коттеджи находятся не в лучшем состоянии, чем его замок. Просто куча древних лачуг, требующих от нового хозяина внимания и расходов. Эта мысль мешала ему спокойно любоваться видом селения.

— Ну почему ты не можешь поехать со мной? Почему? — продолжала нудеть Лили. — У-У-У. как я тебя ненавижу!

Француженка размахнулась, но Себастьян ловко перехватил ее руку прежде, чем она сумела нанести удар. Он уже успел хорошо изучить ее вспыльчивый нрав; ей нечасто удавалось застичь его врасплох.

— Полегче! Не испытывай мое терпение, дорогая, а не то мне придется тебя наказать.

В тихом и ровном голосе Себастьяна прозвучала явственная угроза, та самая, что так пленила Лили при первом знакомстве. «Надо же, — удивился он, — уловка все еще действует!» Впрочем, это была одна из причин, заставивших его охладеть к ней.

Ее глаза загорелись жадным блеском, и это вызвало у него смешок… совсем некстати.

— Животное! — вскричала Лили, стукнув его в грудь кулачком. — Скотина! Неблагодарная сука!

— Нет-нет, дорогая, — терпеливо поправил ее Себастьян, силой заставив Лили сложить руки на коленях, — неблагодарная сука — это ты.

Лили не слишком бойко изъяснялась по-английски и часто бросала ему упреки, адресованные ей самой ее прежними любовниками, получившими отставку.

— А теперь поцелуй меня и давай прощаться. Меня ждет мировой судья.

— Кто? О, эти твои дурацкие судейские дела! — внезапно ее нахмуренное личико вновь просияло:

— Слушай, Бастиан, у меня идея! Я пойду в суд вместе с тобой. Буду сидеть и смотреть, как ты работаешь.

— Ну уж нет!

Добропорядочные обитатели Уикерли и без того уже были встревожены известием о том, что новый виконт д'Обрэ ведет разгульную и праздную жизнь; одного взгляда на Лили было бы довольно, чтобы повергнуть их в ужас. Себастьян намеревался избавить их от дальнейших потрясений или, по крайней мере, хотя бы оттянуть страшный миг правды.

— А вот и да! Я хочу посмотреть, как ты в черной мантии и парике отправляешь несчастных преступников на гильотину.

— До чего же ты кровожадна!

С этими словами Себастьян потянулся через сиденье кареты за своей тростью. Лили поймала его руку и прижала ее к своей напудренной белой груди. При этом она выгнулась и сделала глубокий вдох, чтобы грудь казалась пышнее, хотя в этом не было особой нужды: именно благодаря своему великолепному бюсту Лили Дюшан привлекла внимание Себастьяна четыре месяца назад в парижском Театре живых картин, где она дебютировала в роли Елены Прекрасной. Роль подходила ей идеально, так как не требовала декламации. Несмотря на ее репутацию одной из самых строптивых и разборчивых grandes horizontales [3], победа досталась Себастьяну легко: ужин на двоих у «Тортони», рюмочка абсента в «Кафе де Варьете», наконец, завершающий удар в виде пары бриллиантовых сережек на дне бутылки шампанского «Понте-Кане» — и вот они уже лежат на черных атласных простынях в ее шикарной квартире на улице Фрошо. С тех пор она стала его любовницей, но в этом качестве ей осталось пробыть совсем недолго. Оба это понимали, да и могло ли быть иначе? Ведь оба они были профессионалами в своем роде: он — богатым прожигателем жизни, она — содержанкой. Оба умели распознать первые признаки надвигающегося пресыщения задолго до того, как ему суждено было перерасти в отвращение.

Совершив ловкий маневр, Лили прижалась левой грудью к его раскрытой ладони; Себастьян почувствовал, как от мгновенно охватившего ее возбуждения напрягается сосок. Она хищно оскалила зубки и перебросила ногу ему через колени.