Ширин Мелек
Кёсем-султан. Дорога к власти
© Григорий Панченко, 2016
© Shutterstock.com / lenaer, Syda Productions, Alex Tihonovs, India Picture, обложка, 2017
© Книжный клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2017
© Книжный клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2017
Завязка представления в традиционной пьесе театра теней о Карагёзе и Хадживате
– Я ранен жизнью… – задумчиво произнес Мустафа.
Слышно, как за окном поют птицы. И далекий звон фонтанов тоже слышен. Все это как бы не считается звуками: здесь правит «госпожа Тишина», это ее атрибуты. Она не сводится к полному молчанию: такое уместно лишь в склепе, Тишина же – повелительница ласковая.
А еще слышно, как вдалеке, подражая птицам, негромко поет ребаб: он, струнный, тоже слуга госпожи Тишины, поэтому только ему из музыкальных инструментов тут и место. Сперва казалось, что и голос флейты можно допустить, но вот уже год, как не кажется так. Ранит игра флейты, словно жизнь.
– Жизнь ранит, она и лечит, почтенный, – возразил Абрахам бен Закуто. Знал, что «господином и повелителем» Мустафу тут звать не следует, султану это и на заседаниях дивана тягостно, а уж тут, под сенью Тишины, он только об одном мечтает: подольше бы не надевать золоченую шкуру владыки правоверных…
– Меня не лечит, – покачал головой Мустафа. – Ломит душу тоска, камнем лежит на сердце печаль…
Никакой печали и тоски в его голосе не чувствовалось, говорил он скорее беззаботно. Но у Кёсем защемило в груди: она знала, что султан прав…
Лекарь украдкой покосился на нее. Поймал взгляд, оперся на него, как на посох, – и, придерживаясь за эту опору, уже открыто посмотрел на Халиме-султан.
– Мой сын… – начала было та.
– Давно умер, мама, – равнодушно отмахнулся Мустафа.
Халиме осеклась. Кёсем даже чуть было не пожалела ее: вот ведь упорство у матери султана – даже не мужское, а прямо-таки ослиное! Вроде бы могла же, за столько-то лет, усвоить, что доступа к разуму сына у нее нет… ни у кого этого доступа нет, кроме друзей отрочества. А сейчас это – сама Кёсем и…
Но не унимается валиде-султан. Стоит появиться новому лекарю – и она опять проверяет, не откроет ли ей тот путь к власти над султаном. Даже не хочет вспомнить, откуда эти лекари берутся и кто привел во дворец хотя бы вот этого.
– Дочь моя… – пересиливая себя, произнесла Халиме почти умоляюще. И посмотрела на Кёсем.
Все на нее сейчас смотрели, даже служанки, замершие у дальней стены. Все, кроме самого Мустафы.
Вздохнув, она подошла к султану, погладила его по щеке. Мустафа слабо улыбнулся. Взгляд его тем не менее рассеянно плавал по комнате, ни на ком не останавливаясь.
– Держись, братик. (Халиме поморщилась, но промолчала: Кёсем всегда обращалась к ее сыну так – просто потому, что иначе к нему было не достучаться.) Я скоро вернусь, причем не одна: сегодня у нас для тебя сюрприз!
– Хадидже приведешь? – на лице Мустафы обозначилась тень интереса.
Кёсем покачала головой. Бедный Мустафа. Повелитель правоверных, халиф ислама, хранитель мечетей в Мекке и Медине… Несчастный подросток, навсегда застрявший в том времени, когда случайный удар, нанесенный во время тренировки рукой брата…
Не надо об этом.
Имя «Хадидже» – из того самого времени. Мустафа помнит, что так звали одну из девушек, волею судьбы оказавшихся при мальчишках-шахзаде в совершенно невиданной роли: не наложницы, не гаремные узницы, а друзья, равные среди равных. Но он совершенно забыл, как ее зовут теперь.
– Нет, Махфируз… Хадидже не может прийти сегодня.
– Опять! – огорчился Мустафа.
– Да, все еще не может. Она… не совсем здорова.
– Тоже ранена жизнью. – Султан пожал плечами. – Бывает.
Кёсем выслушала все это с каменным лицом. Опасаться следовало только Халиме: вдруг та сейчас с недовольной гримасой скажет, что…
Но валиде-султан предпочла промолчать.
– Не будем об этом, братик, – сказала тогда Кёсем, проглотив подступивший к горлу ком. – Сюрприз, о котором я тебе хочу сказать, вообще не с Хадидже связан. Сегодня приехал один из братьев – угадай, который!..
– А, – Мустафа сразу потерял интерес к разговору, – один из братьев ко мне и так часто заходит. Второму-то сюда хода нет, а вот Ахмед то и дело заглядывает. Он и перед самым вашим приходом был.
Валиде прижала руку к губам, но удержалась от вскрика. А вот по ряду служанок, выстроившихся сейчас у дальней стены павильона, пронесся слитный вздох ужаса. Кёсем бешено взглянула на них – и они умолкли: ее гнев им, конечно, меньше всего хотелось бы вызвать, он-то точно не призрачный.
– Никто не заходил сюда, госпожа! – дрожащим голосом поспешила заверить старшая из служанок. – Ни живой, ни мертвый!
– Заткнись, дура! – приглушенно рыкнула на нее Халиме, кажется, больше всего разъяренная тем, что служанка обратилась не к ней, а к Кёсем.
– Не надо здесь кричать, дражайшая матушка, валиде-султан, – поспешно, но твердо вмешалась Кёсем. – Только не здесь. Эти девушки, как умеют, берегут покой султана – и нам ведь он тоже не безразличен, правда же?
Только так и можно с Халиме: железо в патоке. Если порознь, на нее не подействует.
– Да, дочь моя… – с трудом произнесла валиде. Посмотрела на своего сына – и глаза ее вдруг наполнились слезами, самыми настоящими, не напоказ. Прикрыв лицо рукавом, Халиме устремилась прочь из зала.
Кёсем в некотором ошеломлении посмотрела ей вслед. Сделала успокаивающий жест служанкам: несите службу дальше, ничего вам не будет (про себя добавив: «Хотя вы и вправду дуры»). Прочитала беззвучный вопрос на лице лекаря, чуть заметно качнула головой: не сейчас. Снова повернулась к Мустафе:
– Один из братьев Крылатых прибыл ко двору. Не хочешь угадать, какой именно?
Это тоже были «гости из прошлого», из времен отрочества нынешнего султана – и их-то он помнил хорошо. Братья-близнецы, Доган и Картал, Сокол и Орел – потому и «Крылатые».
– А чего тут гадать. – Мустафа пожал плечами. – Тот, который с Башар, – он и прибыл. Зови, зови их сюда, обоих. И деревянные клинки пусть с собой прихватят: проверим, кто теперь фехтует лучше…
Башар, девушку из того времени, когда юные шахзаде и их друзья беззаботно состязались в искусстве владения тренировочным оружием, он тоже помнил. И помнил, что она уже тогда была обещана в жены одному из близнецов.
Почти наверняка помнил и какому именно. Но сейчас этого не сказал. Не счел нужным – или…
Говорят, что у слепцов особенно острый слух. А у безумных какая-то часть их разума, неповрежденная, обладает, наверно, высшей мудростью.
