Мэрилайл Роджерс
Неразгаданные сердца
Генрих II, король Англии, Уэльса, Шотландии, Ирландии, герцог Нормандии, правитель графств Анжу, Мэн, Турень, Аквитания, Пуату и множества других земель на Европейском континенте, владел столь обширной территорией, что ее называли «Анжуйской империей». Но при этом он вынужден был всю жизнь подавлять мятежи, которые постоянно затевали четверо его законных сыновей. После смерти Генриха трон унаследовали двое из них: сначала Ричард, а затем Джон, который вошел в историю как король Иоанн Безземельный.
Ричард мечтал о славе и великолепии своего королевства, но Англия представляла для него интерес лишь как источник доходов, необходимых для ведения войн на континенте и для крестового похода. Возвращаясь из крестового похода, он попал в плен, и для его освобождения понадобился огромный выкуп. Принц Джон, в отсутствие брата правивший Англией в качестве регента, обложил английский народ непомерными податями, ссылаясь на необходимость уплатить за Ричарда выкуп; однако этот выкуп так и не был выплачен.
Добиваться освобождения Ричарда пришлось Элинор, королеве-матери.
После десяти лет правления, большую часть которых он провел вне Англии, Ричард умер от раны, которой вполне мог бы избежать, не будь он столь самонадеян. На английский трон взошел Джон; он продолжал править королевством с прежней жестокостью и алчностью, и в памяти народной остался как один из худших королей, каких только знала Англия. Великая Анжуйская империя, которую создал его отец, при Джоне развалилась на куски. К концу своего правления он владел во Франции лишь Аквитанией, принадлежавшей его матери. Его самодурство и себялюбие навлекли не только на него самого, но и на всю Англию тяжелую кару: Папа Римский отлучил от церкви целое королевство. Это значило, что в течение долгих лет были запрещены любые церковные службы; не разрешалось ни хоронить покойников в освященной земле кладбищ, ни причащать живых. В те времена религия играла столь важную роль в человеческой жизни, что это было действительно страшной бедой. Бесконечные распри с королем французским, с Папой и собственными баронами привели к тому, что Иоанн стал первым — со времен Вильгельма Завоевателя — английским королем, владения которого (если не считать попытки вторжения во Францию) ограничивались Британскими островами.
Стоит упомянуть, что в результате битвы в долине Раннимед он приоткрыл дверь для будущей конституционной монархии и посеял семена демократии, поставив свою печать на Великой хартии вольностей, оказавшей огромное влияние на всю последующую историю. Подобные документы составлялись и раньше, но это был первый случай, когда английский король подписал хартию по принуждению. Впрочем, сей славный король немедленно отказался выполнять условия хартии и тем самым привел некоторых из своих баронов в такую ярость, что они призвали на помощь французов, дабы те явились в Англию и силой оружия низложили Иоанна. В то же время другие бароны, также не являвшиеся сторонниками Иоанна, сочли своим долгом выступить в его защиту против французского вторжения.
В истории сохранились упоминания о рыцаре по имени Уильям, который владел узкой полосой густого, почти непроходимого леса на юго-востоке Англии и едва ли не в одиночку держал оборону в этой полосе, не пропустив через нее французов и не позволив им вторгнуться глубже на территорию Англии. Среди простого люда он был известен как «Уилли из Уильда».
После подписания Великой хартии Иоанн прожил немногим более года. За время своего правления он не только восстановил против себя английских баронов, но и, — начиная с поры своего регентства, когда он требовал немыслимых податей якобы для выкупа Ричарда, — вызвал всеобщую ненависть. И для простого народа героем стал не король Артур и не кто-либо из рыцарей «Круглого стола» (хотя легенды о них были положены в основу множества книг и песен для развлечения знати), а благородный разбойник, который приходит на выручку притесняемым и угнетенным (будь то дворянин или крепостной), — Робин Гуд. Самый ранний дошедший до нас письменный источник, где упомянуто имя Робина Гуда, — это «Сказание о Петре-пахаре», датируемое XIV веком, но не приходится сомневаться, что к тому времени легенда передавалась из уст в уста уже в течение нескольких поколений. Сторонники Робина Гуда из простонародья были неграмотны, а грамотным представителям высших классов вряд ли хотелось увековечивать память о таком человеке в своих писаниях. Истории о приключениях Робина Гуда дожили с тех давних времен до наших дней.
В средневековой Британии судьбу всех вдов и младших детей умерших вассалов вместе с их наследственными владениями (а вся Англия считалась вассальной собственностью короны) решал король. Но если бы в 1199 году, когда начинается действие нашей книги, Великая хартия была уже принята и условия ее соблюдались, то король Иоанн не смог бы заставить леди Сибиллу выйти замуж за безземельного рыцаря Гилфрея, который занимал в общественной иерархии значительно более низкую ступень, чем она.
Май 1199 года
Пронзительный крик разорвал тишину сумерек и отразился от каменных стен спальни. Боль на минуту отпустила, и женщина, метавшаяся на кровати, бессильно откинулась назад. Она была такой худенькой и хрупкой, что ее раздутый живот казался непомерно огромным. Она задыхалась и молила Бога только об одном — чтобы кончились муки, терзавшие ее уже почти сутки.
— Держись, моя ласточка, держись!
Анна отвела светло-золотистый локон с влажной от пота щеки роженицы, положила холодный компресс на высокий лоб и мысленно вознесла к небесам молитву, присоединив ее к молитвам вконец обессиленной подруги.
— Скоро все будет кончено, — добавила Анна, постаравшись вложить в свой голос куда больше спокойной уверенности, чем могла найти в собственной душе. — Еще немного — и рядом с тобой будет лежать малыш, о котором вы мечтали больше десяти лет.
Безмерная усталость застилала туманом голубые глаза Сибиллы, и озабоченное лицо Анны казалось ей размытым и нечетким. Анна уже родила двух сыновей и без опасений ждала появления на свет третьего ребенка, которого теперь носила под сердцем. Анна знала, что говорит, и ее словам утешения и ободрения можно было верить. Дело шло к концу. Только бы Господь сохранил жизнь обоим — и матери, и младенцу.
Жестокие клыки невыносимой боли снова впились в тело Сибиллы, и она стиснула зубы, пытаясь сдержать ужасный крик, рвущийся у нее из горла, словно это могло умерить боль.
