Барбара Картленд - Смех, свет и леди

Мюзик-холл «Гейети»1 с его роскошью и блеском, жизнерадостностью и весельем стал символом «беспутных девяностых».

Это средоточие лондонских развлечений под великолепным управлением Джорджа Эдвардса с неизменно прекрасно поставленными и отлично костюмированными шоу было поистине уникальным.

Прекрасные, словно богини, хористки этого мюзик-холла, «гейети герлз», как их называли, были наделены изяществом, очарованием и женственностью, способными восхитить и покорить любого мужчину.

Шоу «Беглянка», премьера которого состоялась 21 мая 1898 года, выдержало до 1900 года 595 представления.

Право капитана корабля совершать обряд бракосочетания по просьбе своих пассажиров было установлено еще во времена парусников, когда ребенок, если женщина была беременна, мог родиться еще до прибытия в порт.

1898 год

— Вы заплатили все долги, мистер Мерсер? — спросила достопочтенная2 Минелла Клинтон-Вуд.

Пожилой мужчина, сидящий напротив нее, поколебавшись, ответил:

— Денег, полученных от продажи дома, мебели, лошадей, и, разумеется, имения, которое разошлось по частям, как раз хватило, мисс Минелла.

— А сколько осталось?

— Приблизительно, — сказал мистер Мерсер из «Мерсер, Конвей и Мерсер», — сто пятьдесят фунтов.

У Минеллы на миг перехватило дыхание. Видя, что она молчит, мистер Мерсер продолжал;

— Я взял на себя смелость отложить сто фунтов для вас.

— В этом нет необходимости, мистер Мерсер.

— Я настаиваю, — сказал мистер Мерсер. — В конце концов, нельзя питаться святым духом, и я знаю, что вы еще не решили, к кому из ваших родственников вы предпочли бы поехать.

Выражение лица Минеллы было весьма красноречивым, когда она ответила:

— Как вы понимаете, мистер Мерсер, все не так-то просто. У отца родственников было немного, а родные мамы живут в Ирландии, и я ни с кем из них не знакома.

— Я думал, — невозмутимо сказал мистер Мерсер, — что вы поедете в Бат к своей тетушке, леди Бантон.

Минелла глубоко вздохнула.

— Вероятно, если я не смогу найти никакой работы, именно так мне и придется сделать.

Мистер Мерсер посмотрел на нее с сочувствием.

Он был знаком с овдовевшей сестрой лорда Хейвуда, которая была намного старше, чем ее брат, и знал, что она отличается слабым здоровьем, а, кроме того, принадлежит к тому сорту людей, которые вечно всем недовольны и ко всем придираются.

После последней встречи с нею он сказал своей жене:

— Не думаю, что леди Бантон хотя бы раз в жизни сказала о ком-нибудь что-то хорошее.

— Да, бедняжка, — кивнула его жена. — Она считает, что жизнь обошлась с ней ужасно, но, конечно, все несчастья ее оттого, что она вела такое скучное существование.

Мистер Мерсер рассмеялся.

Мо сейчас, глядя на девушку напротив, он подумал, что даже ее хрупкость и красота не заставят леди Бантон отнестись к ней сердечнее.

Он наклонился через стол, который тоже был уже продан, чтобы оплатить долги его последнего владельца, и произнес:

— Но ведь есть и другие родственники? Например, та ваша очаровательная кузина, которая приезжала сюда несколько лет назад и каталась верхом вместе с вашим отцом, а потом, после смерти вашей матери, помогла ему однажды в устройстве приема с охотой?

— Вы имеете в виду кузину Элизабет, — сказала Минеппа.

— Она замужем и живет с мужем в Индии. Она не писала мне, так что, я думаю, она не знает о смерти отца.

— Не могли бы вы поселиться вместе с ней? — спросил мистер Мерсер.

— Я уверена, что она не обрадовалась бы моему появлению в Индии, и мы с вами хорошо знаем, что подобные дорожные расходы мне не по карману.

Поскольку сотня фунтов, которую он отложил для нее, не была вечной, мистер Мерсер был вынужден признать ее правоту.

И все же он был глубоко обеспокоен судьбой Минеллы, которую знал еще с тех пор, как она была маленькой девочкой. С каждым годом она становилась все красивее, но в тихом, неблестящем графстве Хантингдоншир некому было восхищаться ее красотой.

Лорд Хейвуд частенько жаловался:

— И почему мои предки обосновались в этой захудалой дыре? Одному Богу известно! Могу лишь предположить, что их привлек сам дом, потому что больше здесь нет ничего хорошего.

И в самом деле, это была очень симпатичная усадьба, построенная в семнадцатом веке, и, как любила говорить леди Хейвуд, поместьем было сравнительно легко управлять.

Но в Хантингдоншире не было ничего, что могло бы заинтересовать утонченных друзей лорда Хейвуда, которыми он любил себя окружать.

Ни у кого не возникало ни тени сомнений, что Рой Хейвуд был рожден для того, чтобы быть центром внимания восхищенной толпы. Не было человека, который мог бы устоять перед его жизнелюбием и обаянием.

Минелла не была удивлена, когда после смерти ее матери отца начали забрасывать приглашениями на приемы из всех частей Англии — за исключением той, в которой они жили.

Среди аристократов графства не было принято устраивать приемы.

Поскольку Минелла была еще слишком мала, чтобы сопровождать отца, даже если бы ее пригласили, она должна была оставаться дома и ждать его возвращения.

Порой это ожидание растягивалось надолго, зато Минелла научилась самостоятельности, и пока у нее были лошади для верховой езды, она была вполне счастлива.

А прошлый год у нее был весь занят учебой.

— Ради Бога, — сказал ей отец, — озаботься вложить себе в голову хотя бы крупицу знаний! ТЫ будешь очень красивой, моя дорогая, но этого недостаточно.

— Недостаточно для чего? — спросила Минелла.

— Для того, чтобы мужчина был поражен и очарован тобой, для того, чтобы он полюбил тебя навсегда, — ответил ее отец.

— Так, как вы полюбили маму? — спросила Минелла.

— Именно! — воскликнул лорд Хейвуд. — Твоя мать не переставала меня удивлять, и мне никогда не бывало с ней скучно. Пока мы были вместе, мне ничто и никто не был нужен.

Это была не совсем правда, ибо Минелла хорошо помнила, что бывали минуты, когда он был раздосадован и возмущен отсутствием денег.

Его раздражало, что он не в состоянии поехать с женой в Лондон, ходить в театры и на балы, вращаться среди людей, столь же беззаботных, как он сам.

Но даже при этом усадьба всегда казалась полной света и радости. Так было до тех пор, пока не умерла мать Минеллы.

В тот год зима выдалась на редкость холодной и, хотя огонь в камине горел круглые сутки, в доме все равно стояла промозглая сырость.

Алиса Хейвуд простыла и начала кашлять. Кашель ее становился все сильнее и сильнее, а потом простуда внезапно перешла в воспаление легких. Она угасла за какие-нибудь две недели.