Сьюзан Ховач - Богатые — такие разные. Том 2

— Он убит, — сказал я.

Дайана разразилась слезами. Она плакала и плакала. Мне оставалось лишь удивляться, что это та самая хитрая, ловкая, практичная Дайана Слейд, авантюристка, нарушительница спокойствия, блестящая вымогательница денег у мужчин.

— Я любила его! — рыдала она. — Любила, любила! Я хочу, чтобы он вернулся, он вернется, я не могу поверить, что он умер!

— Это так, дорогая. — Я усадил ее на диван и стал открывать один за другим стенные шкафы. — Здесь прячут спиртное?

— Его не осталось, — заметила она и зарыдала еще громче.

— Господи Иисусе!

Я позвонил своему бутлегеру и велел немедленно прислать с посыльным бутылку виски, а пока вытащил из кармана свою фляжку и до краев наполнил две небольшие чашечки бодрящим напитком.

Она немного успокоилась, я же почувствовал себя более скованным. Когда принесли виски, мы заговорили снова.

— Я знала, что это должно было случиться, — прошептала она. — Даже звонила ей вчера вечером…

— Я знаю. Поэтому-то я и здесь. Пейте, дорогая, и давайте обменяемся известными нам сведениями, прежде чем я усажу вас на пароход, отплывающий в Англию. Мне нужно точно знать все, что вам известно. — А я должна точно знать, как он умер. Теперь она была уже совершенно спокойна, и в голосе ее был холод.

— Может быть, позднее…

— Нет, сейчас же.

Я пожал плечами, откупорил бутылку виски и наполнил чашки.

— Хорошо, — резко сказал я, — вот как это было…

Но я не рассказал ей, как все было. Не дал ей возможности почувствовать удовлетворение от сознания того, что она сгубила Пола, и не стал говорить о заговоре, зная, что она была близким другом Клейтонов. Возможно, она думала, что Пол оставил ей состояние по своему новому завещанию, и надеялась завладеть деньгами раньше, чем он узнает об ее планах дать ему отставку. Поскольку все пошло кувырком, я был готов поверить решительно всему, но, как бы то ни было, к любой женщине, которая сумела обвести Пола Ван Зэйла вокруг пальца, не мог не относиться с максимальным подозрением.

Я отодвинул бутылку с виски.

— Он позвонил мне сегодня утром, — начал я, — Я был в городе. Он пригласил меня в бассейн, а потом мы вместе позавтракали…

Я передавал факты, один за другим, но за ними в памяти вставала сцена, которую я никогда не смог бы описать Дайане. Я был в бассейне, в том самом замечательном домашнем бассейне Ван Зэйла, с крышей из позолоченного стекла и с миниатюрными пальмами, наполненным многими галлонами воды, сверкавшей бликами от центральной люстры. Мы с Полом устроили соревнование, и я опередил его на половину дистанции. И именно в этот момент понял, что ему стало плохо, а еще через секунду он подтвердил мою догадку, заговорив со мною как помешанный.

Он говорил о том, что его мир распадается, что жизнь его, кончена и что у него нет будущего. Мне кое-как удалось выманить его из бассейна и увести в раздевалку. Было трудно поверить, что передо мной тот самый Пол, спокойный, энергичный, всегда организованный Пол Ван Зэйл, устраивавший свою личную жизнь с легкостью оператора, следящего за сообщениями о котировке акций. Затем он поведал мне самое ужасное. Человек среднего возраста, он был без ума от этой дорогой и вздорной девчонки с пухлыми ляжками, с классическим образованием и с английскими манерами, выражавшими одно: «прочь-руки-от-меня-ты-скотина».

Он рассказал мне всю историю. Я пришел в такой ужас, что стоял перед ним окаменевший, словно немая греческая статуя, которые так нравились Полу. И лишь когда он сказал, что намерен бросить все в Нью-Йорке и бежать за нею, я набрал в легкие воздуха, обрел голос и набросился на него, выложив ему все, чего он заслуживал. «Вы сумасшедший! — кричал я. — Безумец! Эта проклятая девка сматывается за три тысячи миль, едва услышав от Элизабет слово «эпилепсия» — она знать вас не хочет, Пол!» — «Ее обманули… оскорбили… ее это потрясло… но если бы я смог уехать с нею…»

Лицо его было белым, как полотно. Руки тряслись. Я боялся, что с ним случится припадок, но понимал, что ему было бы только хуже, если бы я ослабил свой натиск. Я должен был встать на пути этого безумия и заставить его одуматься.

«Ну и езжайте за нею! — выкрикнул я. — Но как же Сильвия? Что вы скажете ей? Как вы ей это объясните? Чего, по-вашему, это будет ей стоить? Как же Сильвия, Пол?»

Пол сломался. Он сидел совершенно голый на скамье в раздевалке, закрыв глаза руками, как маленький ребенок, сотрясаясь от рыданий. Никогда раньше я не испытывал такого потрясения. «Бедняга… — Я неловко накинул ему на плечи полотенце и раскурил для него сигарету. — Покурите», — предложил я ему.

Пол сделал затяжку и закашлялся. Он не привык к сигаретам. «Я люблю Сильвию», — проговорил он.

«Разумеется, любите, — отозвался я. — И она вам хорошая жена, как вы Бог знает сколько раз за многие годы мне говорили. Так слушайте же, Пол. Вы должны покончить со всем этим. Вспомните свой собственный категорический и разумный совет мне и всем другим по поводу женщин». — «Все это вздор, что я говорил, — ответил он, глядя па прыгавшую в его руке сигарету. — Все это дерьмо!»

Я был рад услышать от него ругательство. Это означало, что он начинал мыслить здраво. «Давайте одеваться, — сказал я. — Вам станет лучше, когда позавтракаете». — «Я не могу есть». — «Чепуха. Бросьте вести себя как недоделанный поэт. Вы должны поесть, иначе заболеете».

Я подтолкнул Пола к его одежде, натянул свою и повел его завтракать в огромную столовую, забитую темными сервантами и увешанную многими ярдами бархатных портьер. На банкетном столе эпохи Тюдоров стоял портрет его улыбавшейся дочери Викки, написанный Сарджентом. Я съел половинку дыни, глазунью из трех яиц на беконе, колбасу, булочку и выпил кофе. Пол ограничился ломтиком тоста без масла и чашкой чая. Съев половину тоста, он проговорил: «Простите меня, я так расчувствовался перед вами».

И я понял, что он почувствовал себя лучше.

Он намазывал масло на оставшуюся половинку тоста, когда вошла Сильвия и все разрушила. «О, Пол… простите меня, Стив — почему Уилсон ждет в машине у подъезда? Вы обещали мне, что не поедете с утра в банк!»— «Я передумал». — «О, но…» — Встревоженная, она умолкла.

Она была похожа на женщин с иллюстраций в какой-то старомодной книге рассказов для леди: вся в пастельных тонах, с чистыми мыслями и с тонкими чертами усталого лица. Сильвия мне нравилась. Она была приятной женщиной, но не возбуждала желания запереться с нею в спальне. Моей жене Кэролайн нравилось, что хотя бы о Сильвии, единственной из женщин, Пол никогда не говорил со мною, но, по-моему, причина заключалась в том, что говорить просто было не о чем. В постели она, вероятно, была спокойной и пассивной, скучной и добросовестной, и когда я представлял себе эту грустную картину, мне было легче понять, почему Пол связался с такой горячей, нахальной, предприимчивой девчонкой, как Дайана Слейд. «Пол, вы же обещали…» — «Дорогая, не надо впадать в истерику из-за какого-то анонимного телефонного звонка! Стив, убедите Сильвию в том, что меня никто не собирается убивать, прошу вас».