Энн Чемберлен
София и тайны гарема
Посвящаю эту книгу моим кузинам, Куркан Дэглиан и Рут Ментли.
МОЯ ИСКРЕННЯЯ ПРИЗНАТЕЛЬНОСТЬ ВСЕМ…
Большинство из них — те же самые люди, о которых уже упоминалось в первой части моей трилогии, но мне хотелось бы воспользоваться случаем, чтобы еще раз поблагодарить их. Не потому, что я стала меньше ценить их помощь — скорее наоборот.
Это мои кузины, Куркан Дэглиан и Рут Ментли, которым я посвящаю свою книгу. Гарриет Клауснер, Алексис Бар-Лев и доктор Джеймс Келли, щедро делившиеся со мной своими знаниями. Хотелось бы еще раз поблагодарить Общество писателей Уосач Маунтин — за дружескую поддержку и терпение. Тедди Кэши, Леонард Чиарелли и Гермиона Байас из библиотеки Мэрриот, а также их коллеги, работающие в библиотеках Уитмора и Холладея, с радостью и охотой оказывали мне любую помощь, какая только была в их силах. Имя Джерри Пиаса до сих пор еще не упоминалось мною, но его помощь оказалась поистине неоценимой.
Я очень обязана многим милым людям в самой Турции. Особенно смотрителям дворца Топкапи. Они ни разу не позволили себе недовольно поморщиться, наблюдая за мной, когда я снова и снова рыскала по гарему. А еще я хотела бы поблагодарить своего мужа, его родителей и наших сыновей — за поддержку. И, самое главное, за их неизменное терпение: все время, пока я работала над книгой, мысли мои блуждали далеко.
Еще одного человека мне хотелось бы поблагодарить, еще одну женщину… Но она просила не упоминать ее имени. Она знает, кого я имею в виду.
И если я допустила какие-то ошибки, боже меня упаси винить в этом кого-нибудь из тех, кто помогал мне в работе над книгой! Нет, нет, не будь их, кто знает, сколько бы их было, этих ошибок.
И, наконец, хочу сказать спасибо Натали Апонте, моему редактору, а также Стиву, Эрин и их коллегам из Тор/Фордж, а также Виржинии Кидд, моему агенту. Без них эта книга, конечно, появилась бы на свет, но никогда бы не дошла до читателей.
Я рабыня Оттоманов, дитя гарема,
Порождение презренного насилия,
Я увидела свет среди роскоши и великолепия дворца.
Горячий песок пустыни — мой отец,
Босфор — моя мать.
Житейская мудрость — моя судьба.
Невежество — моя темница.
Одетая в шелка и золото, я лишь игрушка чужих страстей.
Рабыня сама — и тоже имею рабов.
Одна из многих, тень среди теней,
Сколько их — таких, как я? Сотни? Нет, тысячи!
Мой дом там, где хоронят богов
и вскармливают злых демонов.
Святая земля…
Задворки ада…
Я…
Эсмилькан-султан замолчала. Песня оборвалась на полуслове — песня, которой она, должно быть, выучилась, когда кормилица еще качала ее у своей груди. Это была та самая песня, которую пели все женщины в Константинополе. «Должно быть, — с надеждой подумал я, — султанше пришелся по душе незатейливый, мелодичный напев, а вовсе не слова ее».
Впрочем, почему бы и нет? У нее ведь и вправду есть свои рабы. Хотя бы я…
Она — моя госпожа. Я принадлежу ей. Сколько раз мне доводилось слышать, как пылкие любовники на сцене произносили те же самые слова! Но это было еще в другой… прежней жизни.
Однако даже сейчас слово «любовь» иной раз всплывало в моем сознании, когда я украдкой бросал взгляд на Эсмилькан-султан и думал о тех отношениях, которые связывают нас. И каждый раз у меня больно сжималось сердце — было в них нечто такое, что я боялся потерять. Это было для меня страшнее смерти. Восхитительная женщина была не только моей госпожой. Такие мысли проносились в моей голове в те минуты, когда я терял контроль над собой. Вернее, Эсмилькан-султан действительно была моей госпожой, но в другом, восхитительном значении этого слова. Сколько нам довелось пережить вместе! Да что там! Ради нее я бы с радостью отдал свою жизнь. В стране, оставшейся для меня чужой, она была моим единственным и самым дорогим другом…
Но нет… Любовь во всем сладостном значении этого слова, которое оно имело для меня с детства, которое я впитал с молоком матери, едва увидев свет в своей родной Италии, больше не существовала для меня. Острый нож в руках лекаря жестоко и навсегда положил конец всем моим надеждам когда-нибудь познать любовь.
Эсмилькан-султан принадлежит только мое бренное тело, напомнил я себе. Но не мое сердце, моя душа. Боль, до сих пор терзавшая меня, напомнила мне, что достаточно только выдать свои чувства — и меня ждет неминуемая и жестокая смерть.
Эсмилькан-султан обернулась. Она увидела меня, и лицо ее мгновенно вспыхнуло, сравнявшись по цвету с пунцовыми тюльпанами в китайской фарфоровой вазе, стоявшей на задрапированном шелковой тканью столике в центре комнаты. Уткнувшись лицом в цветы, Эсмилькан-султан принялась поправлять букет — наверное, в двадцатый раз за утро.
— Я слышу, паланкины уже во дворе! — воскликнула она. — О Абдулла! Что о тебе подумают, увидев, что ты не встречаешь их у дверей?!
Эсмилькан стала немолодому уже визирю хорошей женой. «Куда лучшей, чем он заслуживает», — с горечью подумал я уже не в первый раз. Впрочем, они оба с честью выполняли свой долг — в отличие от меня. А моя участь — быть главным и единственным евнухом при моей госпоже.
Ни один из нас не был волен противиться своей судьбе. Мы давно уже смирились с ней, поняв, что выбора нам не дано.
В каждом гареме Константинополя было известно, что Эсмилькан-султан ждет ребенка. Это был плод тех редких ночей, когда Соколли-паша приходил к ней, чтобы выполнить свой супружеский долг. Поэтому возможность полюбоваться роскошным убранством новых покоев, где ей предстояло коротать зиму, стало только предлогом для визита, который она так долго ждала. Но скорее всего, женщины из гарема отца Эсмилькан просто воспользовались им, предлогом, своими глазами увидеть, как она выглядит в ее нынешнем состоянии.
Эсмилькан была всего лишь женщиной, хотя и родной внучкой султана Сулеймана Великолепного — «одетая в шелка и золото игрушка чужих страстей», как говорилось в старой песне. Поэтому ребенок, которого она носила под сердцем, даже если родится мальчик, никогда не будет считаться наследником трона. Впрочем… Удачное стечение обстоятельств, яркая, неординарная личность, умение подчинить себе судьбу, воля Аллаха вкупе с королевской кровью Оттоманов, текущей в его жилах да еще учитывая хитроумие и изворотливость визиря… Иначе говоря, кто знает, как обернутся события лет через двадцать — тридцать, подумал я.
Женщины, я понял это уже давно, начинают просчитывать подобные варианты сразу же, как только в первый раз прекратятся их регулярные недомогания. С другой стороны, в этом мире, где правят мужчины, яркие личности не в чести. Стоит только кому-нибудь угадать в подрастающем мальчишке задатки будущего повелителя, и его заклюют раньше, чем они смогут проявиться в полной мере.
