— Ева, ты забываешь, что я — дочь своего отца, — серьезным тоном остановила ее Элеонора.
— Твой отец? Ведь полковник Вальдов и родился, и вырос в Шлезвиге.
— Но он поступил на прусскую службу и был прусским офицером.
— Ну, для него комплимент, когда я утверждаю, что он умел командовать, — ловко вывернулась Ева. — Не будь так чувствительна, Нора! От моего опекуна я слышу совсем иное, он лишь на днях назвал мансфельдские поместья «резиденцией заговорщиков».
— Неужели он действительно так выразился? — спросила Элеонора, рассеянно глядя в парк.
— Слово в слово! Резиденция заговорщиков! Он ни за что не позволил бы мне бывать у вас, если бы не надеялся разузнать через меня, что происходит здесь, в замке. Я прекрасно вижу, как он старается все выспросить у меня, но я молчалива, как могила.
Ева торжественно приложила руку к сердцу, но ее подруга, казалось, не придавала значения ее молчаливости, наоборот, в ее ответе прозвучала даже насмешка.
— Тебе трудно что-либо выболтать; кроме того, теперь твой опекун получает все желательные ему сведения от графа Оденсборга.
— Вероятно, потому, что граф был у нас уже два раза в городе, — с важным видом подтвердила Ева, — и тогда они все время вели бесконечные политические разговоры. Я не обращала на них внимания, занимаясь с бароном Гельмутом, который приезжал с ним и который точно так же находит политику очень скучной.
— Гельмут находит скучным все, что требует серьезной деятельности мужчины, — холодно возразила Элеонора.
— Да, от него так и брызжет веселостью. Вообще твой дедушка не положил на тебя тяжелой жертвы своим завещанием. Твой кузен — воплощенная любезность, самый галантный кавалер, к тому же владелец крупного майората; в этом все же есть утешение, когда приходится выходить замуж согласно воле завещания.
Элеонора, похоже, вовсе не намеревалась в ответ на безграничное доверие подруги отвечать такой же откровенностью; по крайней мере, она ни словом не обмолвилась о разговоре, час назад состоявшемся у нее с Гельмутом.
— Так ведь сейчас речь идет не о моем выборе, а о твоем, — уклончиво ответила она. — Неужели голос твоего сердца не говорит за Фрица Горста?
— Что? За человека, объясняющегося мне в любви в таком стиле? — возмущенно воскликнула Ева. — Ты себе представить не можешь, как положительно, как прозаически и притом как повелительно все это вышло! «Я вас люблю», «я предлагаю вам мою руку», «выходите за меня замуж» — точка! И в таком-то человеке я должна видеть свой идеал? Нет, это должно быть что-то величественное, что-то романтическое! Я требую мечтательной преданности, нежности и прежде всего страстной, безмерной любви!
— Не требуешь ли ты еще чего-нибудь от своего будущего супруга? Ты разочаруешься, мужчины — далеко не идеалы.
Такая мудрость удивительно странно звучала в устах девятнадцатилетней девушки; однако Ева, по-видимому, придерживалась другого мнения; она энергично выпрямилась и торжественно заявила:
— Я выйду замуж только за идеал с безмерной любовью или навек останусь незамужней!
При последних словах дверь внезапно распахнулась, и в комнату стремительно влетел Отто.
— Ура! Война! — торжествующе кричал он, сверкая глазами.
Обе девушки вздрогнули от неожиданного известия, принесенного мальчиком, и его сестра сказала ему с упреком:
— Что тебе пришло в голову, Отто? Как ты можешь так пугать нас?
— Война, война! — радостно повторил он. — Фриц только что получил приказ и должен мчаться сломя голову. Не правда ли, Фриц?
Горст следом за ним вырос на пороге.
— Я пришел проститься с вами, барышни; Отто уже опередил меня с новостью, как я вижу.
— Вы получили известие, что война объявлена? Так внезапно? — спросила Элеонора, в то время как напряженный взор Евы с тем же вопросом был обращен к капитану.
— Четверть часа тому назад, — подтвердил Горст. — С приказанием немедленно возвратиться в полк. Я должен торопиться, чтобы попасть на поезд.
— Я помогу тебе, Фриц! — бурно прервал его Отто. — Я уложу твой чемодан, закажу экипаж, позабочусь обо всем; тебе не о чем беспокоиться. Ах, чего бы я ни дал, если бы мог отправиться с тобой!
— Я охотно возьму тебя с собой, мой маленький герой, — улыбнулся Горст. — Я хотел пройти к баронессе проститься с нею, да узнал, что у нее Янсен и она приказала не беспокоить ее.
Элеонора поспешно поднялась с места и направилась к дверям.
— Это — исключительный случай, Фриц. Я сейчас же пойду к бабушке и передам ей, что мы должны уехать.
— А я помогу укладываться! — торжествовал Отто, следуя за сестрой. — Ура! Теперь придется драться!
Горст и Ева остались вдвоем. Она стояла у окна, внимательно глядя в парк, между тем как он с другого конца комнаты внимательно смотрел на нее. Так прошло несколько минут; ни он, ни она не начали разговора, но и никто из них не обнаруживал желания уходить.
— Итак, начинается война! — наконец, не оборачиваясь, сказала Ева.
— Да, слава Богу, наконец-то! — прозвучало в ответ.
— Вам, кажется, не дождаться того времени, когда можно будет обрушиться на моих земляков? — спросила она, сверкая глазами.
— Ну, я надеюсь, что ваши земляки станут защищаться.
— Несомненно, это вам придется испытать, к сожалению, на себе.
— Тем лучше! Когда неприятель храбр, радость победы чувствуется вдвойне.
Ева возмущенно повернулась к капитану.
— Вы еще не знаете, победите ли вы.
— Несомненно и во всяком случае.
Эта уверенность окончательно вывела из себя девушку; бросив на Горста уничтожающий взор, она прошла мимо него к выходу, но на пороге вдруг остановилась и воскликнула:
— Господин капитан!
— Что прикажете?
— Когда начнется сражение, вы все-таки поберегите себя.
— Беречь себя? В сражении? — повторил Горст. — Какой же я должен быть жалкий солдат.
— Я только хочу сказать, чтобы вы без нужды не подвергали себя опасности.
— Опасности надо идти навстречу, лицом к лицу столкнуться с нею; это — единственное средство избежать ее.
— О, эти бессердечные мужчины! — невольно вырвалось у Евы. — Они так легкомысленно, так весело идут на смерть, вовсе не думая о том, что мы, бедные женщины, боимся и волнуемся.
Она остановилась, словно испугавшись своих слов, но было уже поздно; Горст, все еще находившийся в противоположном конце комнаты, так поспешно бросился к ней, что в одно мгновение очутился рядом:
— Кто беспокоится? Кто боится за меня?
Ева вспыхнула, как зарево, и снова сделала попытку идти, но капитан преградил ей путь, повторив прежним повелительным тоном:
