Правда, до некоторой степени для этой услуги у Андре были его друзья, Берсен и Древе, оба неистощимые на эту тему. Но будучи постоянно влюбленными, каждый из них любил по-своему. Какой любопытный человек этот Древе, увлекающийся, полный лиризма, потом вдруг насмешливый и циничный, со странной смесью восторженности и шутовства! Все предметы его страсти, по его описаниям, были одинаково восхитительными. Его любовницы, а он насчитывал их великое множество, бывали всегда, все, если его послушать, чудесными красавицами. За исключением этой особенности, не было никакой возможности узнать, к какому социальному положению принадлежат эти невидимые богини, столь воспеваемые им в пламенных стихах. Но, оставаясь по отношению к ним самим чрезвычайно скрытным и неопределенным, он оказывался гораздо менее сдержанным, описывая физические подвиги, которыми он доказывал им свою страсть, и не удерживался от самых точных и полных подробностей. С невероятным бесстыдством он, так сказать, обнажался перед слушателями. Эта мания казалась еще более странной благодаря его хилому и жалкому виду. У этого Геркулеса было слабое здоровье, что давало повод сомневаться в реальности его подвигов, точно так же, как его невзрачная и непривлекательная физиономия совсем не объясняла успехов, приписываемых им себе и воспеваемых им в эфирных, звучных, воздушных стихах почти невещественной поэзии.
Впрочем, этот мечтатель не давал своему мечтанию всецело поглотить себя. Наоборот, он смотрел на жизнь весьма проницательными глазами. Комическое в людях и вещах он обильно награждал потешными и смешными замечаниями, но он был неспособен передавать письменно эту сатирическую сторону своего ума. Взявшись за перо, Древе утрачивал всякое понятие о действительности. Он воспевал лишь розы, лилии, пурпур, золото. Его наблюдательные способности проявлялись только в разговоре, где они выражались каким-то едким юмором, веселившим Андре и очень забавлявшим Антуана де Берсена.
Этот последний в любви совершенно отличался от Древе, говорил о себе как можно меньше, но довольно охотно о женщинах, которыми ему случалось обладать. Конечно, как художник, он был чувствителен к их телесной красоте, но раз вкусив от наслаждения ею, он ничем так не развлекался, как изучением своих любовниц. Эти психологические анкеты снабдили его память довольно любопытными наблюдениями. Его открытия не оставляли в нем ни гнева, ни презрения, но, постигнув какой-нибудь характер и хорошенько узнав все его устройство, он испытывал нечто вроде удовлетворения и отдыха. Дело в том, что он не хотел быть ничем и никем обманутым. Единственные вещи, которые его истинно занимали и которыми он по-настоящему дорожил, были его искусство и его честолюбие. Они всецело подчиняли его себе. Этот особого рода эгоизм не препятствовал его дружбе с приятелями. Он очень любил Эли Древе и Андре Моваля. Андре замечал эту привязанность и гордился ею. Большое огорчение для молодых людей — их юность, и дружба старших как бы смягчает их стыд за свою молодость.
Раздумывая обо всем этом, Андре Моваль пришел на улицу Кассини к дому, где жил Антуан де Берсен. Он занимал там маленькую квартиру рядом с великолепной мастерской. У дома был приличный вид. Берсен ненавидел бесшабашную жизнь и богему. Его единственной уступкой художническому миру, который он посещал, были его фетровая шляпа, широкие брюки и испанский плащ. Что касается всего остального, то он жил как буржуа: ему прислуживала старая служанка, готовившая обеды из присылаемой его отцом провизии, к которой добряк провинциал присоединял во время охоты корзинки с дичью. У Антуана де Берсена к тому же были хорошие средства. Мать его, умирая, оставила ему тысяч пятнадцать годового дохода, что давало ему возможность покойно дожидаться того времени, когда к его средствам прибавятся доходы от его кисти. На этот счет у него была полная уверенность. Он сумеет зарабатывать деньги и сделается великим художником…
Между тем Андре позвонил у двери в квартиру. Она открылась, но приземистая фигура толстой Аннеты загораживала дорогу.
— Барин болен. Он не приказывал принимать.
Андре закусил губу. При подобных ответах у него всегда являлось мучительное подозрение. Не было ли это уроком, заслуженным надоедливостью его девятнадцатилетнего возраста? Пока он расспрашивал старуху о нездоровье Берсена, отодвинулась портьера, скрывавшая мастерскую, и чей-то голос позвал его:
— Ах, это вы, месье Моваль. Антуан хочет вас видеть. Входите же. Но только не обращайте внимания на мой костюм.
Показалась м-ль Алиса. На ней был изящный капот, и жеманным движением, не лишенным кокетства, она давала видеть на красной материи приподнятой портьеры округленность своей обнаженной руки.
М-ль Алиса — настоящее имя ее было Алиса Ланкеро — состояла около шести месяцев любовницей Антуана де Берсена. Блондинка небольшого роста, довольно полная, она имела красивую талию, милые манеры, прекрасные волосы, светлое лицо, красивые глаза, приятные, хотя немного надутые губы, мясистый нос, немного закругленный у кончика. Правда, в этом носе не было ничего неприятного, но чувствовалось как-то, что он был самой опасной частью лица! Еще немножко, и он стал бы слишком толстым. Он сделался бы большим носом. Таков, каким он был, он был безупречен, но в нем было что-то угрожающее на будущее время. Можно было предвидеть, что на нем отразятся первые удары зрелости. По его форме и составу в нем угадывалась какая-то расплывчатость, бывшая пока в покое, но легко способная заставить его увеличиваться и растягиваться. Несмотря на это, м-ль Алиса была приятна на вид. У нее был нежный голос, с неожиданными сухими нотками. Эли Древе, бывавший обыкновенно влюбленным, хотя бы на время писания сонета, в любовниц Антуана де Берсена, казалось, не питал особенной симпатии к этой. У Андре не было на этот счет никакого мнения. Алиса ему не нравилась, но не была неприятной. Он ценил в ней некоторое воспитание. Алиса даже немного злоупотребляла этим преимуществом и охотно разыгрывала приличную особу. Она умела грамотно писать и говорила правильно. Она принадлежала к категории, превосходившей собой обычных любовниц Берсена, и благодаря этому обстоятельству он решился взять ее к себе против своего обыкновения.
В то время, как м-ль Алиса опускала за Андре драпировку, Антуан де Берсен, приподнявшись с дивана, на котором он лежал, протянул руку молодому человеку. У Антуана было осунувшееся лицо, небрежно повязанный галстук, растрепанные волосы, сумрачный вид.
— Ты что ж, старина, нездоров?
Андре, совершенно здоровый, на ногах, чувствовал некоторое превосходство над лежавшим и хворавшим другом, Берсен отрицательно покачал головой, Андре пришел в беспокойство.
