— Конечно. Доктор Фабиан уже давно говорил об этом.
— А ты все время решительно противился!
— Это было раньше, теперь я передумал. Лев на будущий год должен поступить в университет, и если он в восемнадцать лет достаточно созрел для этого, то мне и давно пора. Я вовсе не желаю всегда и во всем быть позади своего младшего брата. Завтра я поговорю об этом с доктором Фабианом, а теперь сам пойду в конюшню и посмотрю, оседлан ли, наконец, Норман. У меня лопнуло терпение от ожидания.
Говоря это, он взял со стола шляпу и стрелой вылетел из комнаты. Витольд остался сидеть на диване, держа в руках подушку, но о послеобеденном сне больше нечего было и думать.
— Что случилось с мальчишкой? Доктор, что с ним сделали? — гневно закричал он на доктора Фабиана, который, ничего не подозревая, входил в комнату.
— Я? — с испугом спросил тот. — Ничего.
— Ах, да я вовсе не о вас, — с досадой ответил помещик, — я говорил о компании Баратовских! С тех пор как Вольдемар попал к ним в руки, с ним нет никакого сладу. Подумать только, он хочет в университет!
— Неужели? — радостно воскликнул доктор.
— Небось, вы очень рады этому, — проворчал Витольд, — вам, вероятно, доставляет громадное удовольствие, что вы уедете отсюда, а я останусь один-одинешенек в Альтенгофе.
— Вы ведь знаете, что я все время ратовал за университет, — стал защищаться наставник. — К сожалению, меня не слушали, и если княгиня, действительно, убедила в этом Вольдемара, то я могу только благословлять ее влияние.
— Черт бы побрал это влияние! — воскликнул помещик, швыряя на середину комнаты злополучную подушку. — Вот погодите, мы увидим, что тут кроется. Что-нибудь да случилось с мальчишкой; он ходит как во сне и на все отвечает невпопад. Я во что бы то ни стало должен узнать, в чем тут дело, и вы должны помочь мне, доктор. В следующий раз вы тоже поедете в Ц.
— Ни за что на свете! Что я буду там делать?
— Наблюдать, а затем докладывать мне. Сам я не могу отправиться туда, потому что от встречи с княгиней произойдет беда, но вы — нейтральная сторона и как раз подходящий человек.
— Да я вовсе не знаю, как и взяться за это, — воскликнул Фабиан. — Ведь вам известно, как я теряюсь и робею с чужими; да и Вольдемар никогда не согласится, чтобы я сопровождал его.
— Ничего не хочу слушать! — наставительным тоном перебил его Витольд, — вы должны отправиться в Ц.! Вы ведь единственный человек, к которому я питаю доверие! Неужели вы не хотите помочь мне?
Тут Витольд разразился таким градом упреков, просьб и доказательств, что бедный доктор был совершенно сбит с толку и наконец обещал исполнить то, о чем его просили.
Во дворе послышался стук копыт. Вольдемар уже сидел на лошади; пришпорив коня и даже не взглянув на окна, он вылетел за ворота.
— Помчался, — полусердито, полувосторженно проговорил Витольд. — Взгляните, как он сидит на лошади!.. Как сидит! А ведь не шутка справиться с Норманом.
— Вольдемар имеет страсть ездить только на молодых, горячих лошадях, — боязливо произнес наставник. — Не понимаю, почему он выбрал именно Нормана; из всей конюшни это самая упрямая и дикая лошадь.
— Вот именно потому! Однако подойдите сюда! Надо обдумать вашу миссию; вы должны выполнить ее очень дипломатично.
С этими словами Витольд взял наставника за руку и привлек к дивану; бедный Фабиан терпеливо подчинился и только жалобно произнес:
— Я — дипломат, господин Витольд? Помилуй, Бог!
Семья Баратовских с самого начала не принимала участия в курортной жизни, а в последнее время сторонилась ее еще больше. Вольдемар при своих частых посещениях постоянно заставал их одних. Граф Моринский уехал уже через несколько дней. Он хотел, было увезти с собой и дочь, но княгиня убедила его, что пребывание на морском берегу необходимо для здоровья Ванды, и он возвратился в Раковиц один.
Молодой Нордек всю дорогу мчался в Ц. во весь карьер и вошел в комнату княгини, разгоряченный и запыленный. Несмотря на то, что мать и сын виделись теперь часто, в их отношениях не было никакой сердечности; они не могли перешагнуть пропасть, лежавшую между ними. Их взаимное приветствие было так же холодно, как и при первом свидании.
— Ты ищешь Льва и Ванду? — спросила княгиня, — они уже на берегу и ждут тебя там. Вы, кажется, договорились поехать кататься под парусами?
— Да, я пойду к ним, — и Вольдемар поспешно повернулся к двери, но мать удержала его.
— Удели мне несколько минут. Я должна поговорить с тобой.
— Нельзя ли потом? Я хотел бы сначала…
— Мне необходимо поговорить с тобой наедине, — перебила его княгиня, — ты еще успеешь накататься. Я думаю, вы можете отложить эту прогулку на четверть часа.
Нордек был явно недоволен такой отсрочкой прогулки и с большой неохотой принял приглашение сесть.
— Наше пребывание в Ц. заканчивается, — начала княгиня, — мы скоро должны будем подумать об отъезде.
— Уже? — воскликнул Вольдемар, испугавшись. — Но сентябрь обещает быть прекрасным. Почему ты не хочешь провести его здесь?
— Не могу сделать этого из-за Ванды; брат и так очень неохотно согласился оставить ее здесь; за это я обещала сама привезти ее в Раковиц.
— Раковиц, кажется, находится недалеко от Вилицы?
— Да, вдвое ближе, чем Альтенгоф.
Молодой человек молчал и нетерпеливо посматривал в окно, выходившее на берег моря, которое, казалось, необычайно интересовало его.
— Да, кстати, раз мы уже заговорили о Вилице, — непринужденно заметила княгиня. — Скажи мне, ведь теперь, по достижении совершеннолетия, ты, конечно, сам будешь управлять своими имениями? Когда ты думаешь переехать туда?
— Мой отъезд был назначен на будущую весну, — рассеянно проговорил Вольдемар, все еще смотревший в окно. — Зиму я хотел еще пробыть у дяди; но теперь, вероятно, все изменится, так как я собираюсь поступать в университет.
— Это решение я могу только одобрить; я никогда не скрывала от тебя, что нахожу воспитание, данное тебе твоим опекуном, слишком односторонним.
— Я все-таки хотел бы раньше побывать в Вилице, — проговорил Вольдемар, — так как с детства не был там. Ты, вероятно, долго пробудешь в Раковице?
— Не знаю, в настоящее время я в любом случае приму предложение брата приютить у себя меня и сына, а дальше будет видно, долго ли нам придется пользоваться его благодеянием.
— Приютить… благодеяние… что это значит, мама?
Губы княгини слегка вздрогнули, но ее лицо оставалось совершенно спокойным, когда она ответила:
— До сих пор я от всех скрывала наши отношения и предполагаю поступать так и в будущем; перед тобой я не могу, да и не хочу делать из этого тайну. Да, я вынуждена искать пристанища у брата. Как ты знаешь, я последовала за своим вторым мужем в изгнание и десять лет разделяла его с ним; все это поглотило наше состояние; все наши доходы исчерпаны. Ты, конечно, понимаешь, чего мне стоит открыть это тебе, и что я никогда не сделала бы этого, если бы речь шла обо мне одной. Но Лев только начинает жизнь; я не боюсь, что он будет терпеть бедность и лишения, но боюсь унижения, которого он не вынесет. Судьба вручила тебе громадное состояние, ты можешь неограниченно распоряжаться им. Вольдемар, я поручаю будущее твоего брата твоему великодушию.
