Гораздо серьезнее, чем более светловолосый Эдвиг, который в свои пятнадцать, по идее, должен быть самым ответственным из них. В Эдвиге чувствовалась какая-то беспечность, и иногда она замечала в нем грубое пренебрежение по отношению к другим, которое ей очень не нравилось. Он и его старший брат Эдрид – очень близкие по возрасту и похожие, как близнецы, – вместе с Эдгаром состояли в свите элдормена Эльфрика и посещали короля только на большие праздники и торжества. Даже когда они были еще детьми, она их почти не видела.
Она заметила, как Эдвиг незаметно сделал глоток из кожаной фляги у себя на поясе: она догадывалась, что это был какой-то крепкий напиток, запрещенный в эту священную ночь, когда на королевский стол подавалось лишь разбавленное водой вино. После этого он отмахнулся от очень похожего на него брата Эдрида, который, нахмурившись, осуждающе посмотрел на него: Эдрид явно был добрым гением и живым укором для Эдвига.
Она быстро взглянула на короля, не заметил ли он прегрешение Эдвига, однако взгляд Этельреда был прикован к двум старшим этелингам, Этельстану и Эдмунду. Они стояли возле ямы для огня посредине залы и были поглощены разговором с двумя мужчинами, лиц которых Эмма не могла видеть, пока один из них не повернулся и пламя не осветило красивые точеные скулы и черные вьющиеся волосы.
Тогда она узнала их: это были сыновья Эльфхельма, которые приехали сюда без своего отца и сестры Эльгивы. Этельред, безусловно, заподозрил в их отсутствии измену. Но знает ли он наверняка о каком-то предательстве, которое задумал Эльфхельм? Может быть, это и было причиной его дурного настроения?
– Мне кажется, милорд, – попробовала выяснить это она, хотя было мало надежды на то, что он ей ответит, – вы обеспокоены отсутствием здесь Эльгивы и ее отца.
– Меня беспокоят очень многие вещи, миледи, – ответил он, и в голосе его послышались нотки сарказма. – Может быть, перечислить вам их все?
Она не хотела продолжать в том же тоне.
– Если это принесет вам облегчение, милорд, – смиренно сказала она.
– Ничто не принесет мне облегчения, кроме смерти, а смерти я пока что не желаю. Для себя, по крайней мере. А если я скажу вам, что, как мне кажется, мои сыновья спелись с моими врагами? Что, с вашей точки зрения, может принести мне облегчение в этом случае?
Эти слова успокоили ее, и она вновь взглянула на Этельстана, который с явной настойчивостью что-то втолковывал сыновьям Эльфхельма. Она положила ладонь на руку короля и тихо сказала:
– Вы слишком строго судите своих сыновей, милорд. Они никогда не станут вам врагами.
Она знала, что найдутся и такие, кто посоветовал бы ей плохо говорить о своих пасынках, имея в виду, что, если они опустятся в глазах короля, это улучшит его отношение к ее собственному сыну. Они могли бы сказать, что ее задача как королевы и матери наследника престола – продвигать своего сына, обеспечивая как можно более высокий статус для него, а через него – и для себя.
И все же у нее не было желания настраивать Этельреда против старших этелингов, и это в определенном смысле защищало и ее интересы тоже. Потому что она считала: если Этельред умрет, когда их сын будет еще ребенком, витен посадит на трон короля-воина, который сможет вести войну против врагов Англии. В этом случае королевством будет править Этельстан; Этельстан, у которого в руках окажется судьба Эдварда и ее самой.
Когда это произойдет, мир круто переменится, и как она может сейчас подготовиться к этому, кроме как поддерживая добрые отношения с пасынками ради своего Эдварда? Этельред прожил уже сорок зим – намного больше, чем все предшественники по его линии. И с каждым прошедшим годом росло напряжение между стареющим королем, который ни на йоту не желал терять свою власть, и его подрастающими сыновьями, которые горели желанием продвигаться вперед и брать на себя ответственность. Особенно это касалось Этельстана.
У нее было ощущение, что она идет по лезвию меча между ними – королем, который был ей мужем, и этелингом, которого она любила, не в силах с этим ничего поделать, и которого защищала на свой страх и риск.
– Мои сыновья, – сказал Этельред, – жаждут заполучить мою корону и отберут ее у меня, едва найдут способ, как это сделать. – Он кивнул в сторону группы, стоявшей у очага. – Даже сейчас Этельстан заручается поддержкой сыновей Эльфхельма в своих притязаниях на трон.
Она опять посмотрела на красивые волосы Этельстана, казавшиеся золотыми на фоне более темных локонов Эдмунда и черных кудрей сыновей Эльфхельма. Вероятно, король не мог догадаться, что они сейчас обсуждают, – не говоря уже о ней самой. Но она знала: несмотря на то что Этельстан мог возражать отцу за столом совета, в ближайшее время он не будет посягать на трон. Он поклялся ей в этом, и она верила в то, что он сдержит свое слово. Она не сомневалась в том, что у Этельреда были враги, и слишком многочисленные, чтобы можно было их всех перечислить. Но Этельстан к ним не относился.
– Милорд, – сказала она, тщательно взвешивая каждое слово, поскольку, если король догадается о ее чувствах, это принесет Этельстану больше вреда, чем пользы, – вы несправедливы к своему сыну. Если бы он поднял руку на вас, это ослабило бы королевство и привело к распрям внутри страны. Этельстан должен понимать это, и я думаю, он не станет делать ничего, что может подвергнуть государство такому риску.
– Так уж и не станет? – с горечью в голосе спросил Этельред. – Миледи, здесь, внутри королевского двора и вне его, происходит много такого, о чем вам ничего не известно. Будет лучше, если вы сосредоточитесь на вопросах ведения хозяйства и воспитании моих дочерей. А моих сыновей оставьте для меня.
Он резко встал и покинул королевский помост, скрывшись в коридоре, который вел в его личные покои. Через несколько мгновений она увидела, как к группе молодых людей у очага подбежал слуга и проводил их из залы, следуя повелению короля. Все это ей очень не понравилось.
Кивком головы она подозвала к себе королевского виночерпия, краснощекого мальчишку лет десяти, отец которого был управляющим ее нескольких больших поместий на землях возле Эксетера, доставшихся ей в приданое.
– Отнеси королю кувшин вина, – сказала она, положив ему в ладонь серебряный пенни, когда он наклонился, чтобы подлить в ее чашу, – и задержись в его комнате на случай, если ты ему понадобишься. А завтра расскажешь мне – и больше никому другому, – что ты там слышал.
Мальчик понимающе кивнул и ушел. Эмма встала из-за стола, чтобы смешаться с мужчинами и женщинами в зале, но всеми мыслями она была в королевских покоях. Этельред был прав, когда сказал, что она ничего не знает о том, что происходит при дворе короля.
И все же она знала уже немало, а при дворе Этельреда такое знание было большой силой.
Страстная суббота, апрель 1006 годаКукхэм, Беркшир
Покои короля были залиты светом, длинные ряды свечей превратили здесь ночь в день, напомнив Этельстану, что отец его не любит темноты.
Отец боялся теней.
Однако он также боялся и других вещей, и в его прикрытых голубых глазах, которыми он оглядывал четверых – Уфгета, Вульфа, Эдмунда и его самого, – была заметна подозрительность. Этельстан чувствовал себя солдатом, стоящим перед врагом в защитной шеренге, с той лишь разницей, что у него не было ни меча, ни щита.
Может быть, отец заподозрил, что они разговаривали об Эльгиве и о брачном союзе с нею? Возможно, именно поэтому их срочно вызвали сюда? Если так, ему понадобится все его красноречие, чтобы убедить отца в их намерении спасти королевство, а не отобрать его.
В комнате повисло затяжное тягостное молчание, когда внутрь проскользнул виночерпий, который налил вина в кубок, стоявший на столе возле высокого кресла короля, после чего тишину нарушил топот тяжелых сапог и скрип кожи. Вошли шестеро верных королевских вассалов, готовых выполнять любые приказы Этельреда, не задавая никаких вопросов. Двое из них встали по обе стороны от короля. Этельстан хорошо знал каждого из них, но, когда он взглянул им в лицо, те дружно отвели глаза в сторону.
Ладони его начали потеть. Его часто вызывали отвечать за то, что его отец считал проступками, но раньше у него за спиной никогда не стояли вооруженные люди. Он вопросительно посмотрел на отца, но взгляд короля был прикован к сыновьям Эльфхельма. Проследив за его глазами, он заметил тоненькую струйку пота, стекавшую со лба Уфгета, а лицо Вульфа было таким бледным, что казалось вырезанным из воска.
Он испытал тонкий укол страха и про себя выругался. Здесь происходило что-то такое, чего он не понимал: это имело какое-то отношение к сыновьям Эльфхельма и, вероятно, к их отцу. Он вспомнил, что Эдмунд рассказывал ему в Лондоне о смуте на Севере, вспомнил также многочисленные слухи, витавшие в королевской зале сегодня, словно дым, и касавшиеся отсутствия Эльфхельма на сегодняшнем приеме у короля, на которое он по глупости своей не обратил внимания.
