Он украдкой любовался ею, все больше сознавая, ему хочется познакомить ее со всеми мыслимыми интимными удовольствиями. Он нехотя выпустил ее тонкую талию и, приняв невозмутимый вид, отошел от нее.
— Думаю, сейчас самое подходящее время, чтобы указать вам на вашу оплошность. Совсем недавно, спрашивая меня о характере моих прошлых прегрешений, вы упустили из виду один вопрос.
— Вот как? — Она удивленно захлопала ресницами, щеки у нее по-прежнему пылали.
— Да, — с мрачным видом подтвердил Гейбриел.
Диана тряхнула головой, как будто желая навести рядок в мыслях.
— О чем же я вас не спросила?
— Вы не обвиняли меня в том, что я лишил невинности девушку, которая понесла от меня ребенка, а затем отказался на ней жениться.
Ком подступил к горлу Дианы; она знала, что смертельно побледнела.
— Значит, вот в чем вас обвинили?
— О да. — Он невесело улыбнулся. Глаза его затуманились.
Испытав страх в первый миг, она почувствовала, как кровь пульсирует в жилах, как внезапно увлажнись ладони и задрожали колени. Ни она и никакая другая порядочная женщина не могут выйти за такого бесчувственного человека, такого бесчестного…
Нет, не может быть! Диана снова тряхнула головой. Гейбриел признался, что его обвинили в тяжком преступлении; он не сказал, что виновен…
Она пытливо посмотрела на него. Его лицо стало тяжелым и непроницаемым — такого человека нелегко одурачить. Его темно-синие глаза стали холодными и словно закрылись. Однако Диана не видела в выражении его лица ни хитрости, ни злобы — скорее он походил на человека, который не любит, когда сомневаются в нем или его поступках. Наверное, сейчас он думает, будто она усомнилась в нем.
Она судорожно вздохнула:
— Вы сказали, что вас обвинили в таком преступлении, однако не сказали, что вы действительно повинны в том, в чем вас обвинили!
Темно-синие глаза прищурились, и он тихо ответил:
— Да, именно так.
— Значит, вы не признаете своей вины?
Гейбриел едва заметно, одобрительно улыбнулся.
Восемь лет назад никто из его близких не удосужился задать ему подобный вопрос, все предпочли поверить Дженнифер Линдсей. Даже его друзья, Озборн и Блэкстоун, ни разу не спросили его о том, что же тогда произошло. Впрочем, оба достаточно хорошо знали его и не верили, что он способен в самом деле лишить невинности молодую женщину, а затем бросить ее с ребенком!
Просто невероятно, чтобы такой вопрос задала ему Диана Коупленд, молодая девушка, с которой он только что познакомился… Более того, он нарочно целовал ее страстно, как будто вовсе не ценил такой добродетели, как девичья невинность.
Гейбриел смотрел на нее не отрываясь.
— Нет, не признаю. — Глаза его превратились в узкие щелочки, потому что она по-прежнему хмурилась. — Вы задали мне вопрос, и я на него ответил, значит, вы сомневаетесь в моей честности?
— Вовсе нет. — Она покачала головой. — Вот только… На что надеялась та девица… как и вообще любая девица… выдумав такую чудовищную ложь?
— Будучи единственным сыном, я был наследником отцовского состояния и земель, — объяснил Гейбриел.
— «Был»?!..
Губы его плотно сжались.
— Шесть лет назад, умирая, отец завещал и капиталы, и недвижимое имущество моей матери! К счастью, я не страдал от нужды, так как получал центы с дохода от земель моего деда, их у меня отобрать не могли.
— Значит, семья и общество много лет назад так сурово обошлись с вами из-за лжи той девицы? — спросила Диана.
— Да, — нехотя ответил он.
Она наградила его сочувственным взглядом:
— Должно быть, вам пришлось вдвойне горько — ведь вы знали, что неповинны в таком преступлении!
— У вас есть только мое слово, — напомнил он с мрачным видом.
— А в вашем слове нужно сомневаться? — осторожно спросила она, бросив на него вопросительный взгляд.
Гейбриел нахмурился:
— Моя милая Диана, будь я в самом деле таким чудовищем, каким меня все считают, я бы наверняка солгал, сказав: нет, не нужно.
Она ласково улыбнулась:
— Я так не думаю. По-моему, вы такой человек, который предпочитает говорить правду и… похоже… вам безразлично мнение окружающих!
Да, в самом деле, она точно описала его характер. Он всегда был таким, и прошедшие восемь лет лишь усугубили его черты. Ну не поразительно ли? Эта девушка уже настолько хорошо его изучила, что поняла и приняла его характер…
— Что же случилось с… той девицей? — робко продолжала Диана.
Гейбриел процедил сквозь зубы:
— Мой отец щедро заплатил тому, кто женился на ней.
— А ребенок?
На виске у Гейбриела снова запульсировала жилка.
— Умер не родившись.
Диана с грустью покачала головой:
— Как печально!
— Теперь вы все знаете и по-прежнему желаете стать моей супругой? — прямо спросил он.
После недавнего поцелуя лицо у нее побледнело, волосы слегка растрепались, но в ее небесно-голубых глазах он прочитал уже знакомую ему решимость.
— Вы не больше в ответе за то, в чем вас несправедливо обвинили, чем я — за поступок моей матери, бросившей мужа и трех дочерей.
Гейбриел хмыкнул.
— Представляю, какую пищу даст сплетникам сообщение о нашей помолвке!
Она улыбнулась немного печально:
— Вне всякого сомнения. Возможно, если вы надеетесь снова войти в высшее общество, в котором когда-то вращались, вам все же не следует связывать свою судьбу с одной из дочерей Харриет Коупленд?
Лицо Гейбриела помрачнело.
— Меня совершенно не интересует высшее общество, я не желаю снова в нем вращаться, и мне все равно, как будут обо мне думать представители этого общества. Меня не интересует, что представители так называемого света подумают обо мне и о женщине, которую я намерен сделать своей женой, графиней Уэстборн.
— Значит, мы обо всем договорились? — В ожидании его ответа Диана затаила дыхание.
— Я позабочусь о том, чтобы объявление о нашей помолвке появилось в газетах в самое ближайшее время. — Он резко склонил свою надменную голову.
Вот чего добивалась Диана; она знала, что помолвка не только спасет ее гордость после предательства Малкома, но и поможет вернуть сестер, все же при мысли о том, что она стала невестой несгибаемого и непокорного лорда Гейбриела Фолкнера, чье прошлое затмевает даже поступок ее матери, она невольно вздрогнула. В груди снова возникло странное томление, когда она вспомнила, лорд Гейбриел Фолкнер совсем недавно с такой страстью целовал ее.
Она по-прежнему не понимала, вызвана ли ее дрожь мрачными предчувствиями или предвкушением чего-то хорошего…
