– Вы плохо слышите? – недовольно бросил мужчина,. – Я сказал раздевайтесь, не заставляйте меня применять силу!
Одна за другой перепуганные служанки начали скидывать с себя ночнушки, пытаясь дрожащими руками прикрыть наготу. Когда оголились все, и одежда небрежно покоилась у их ног, Мишель направился вдоль ряда стоящих, хмуро разглядывая обнаженные тела.
Кожа первых нескольких девушек была чиста, и их пухлые тела украшали лишь родинки. А следующая стояла, дрожа от страха, и ее впалый живот разрисовали длинные кривые шрамы. Заметив, что граф остановился напротив нее, внимательно рассматривая, она еще сильнее прижала руки к груди, глотая беззвучные всхлипы.
– Откуда? – спросил он, указав головой на увечья.
– Не-е помню, – потупив взор, ответила та.
Тела следующих трех служанок были также исполосованы рубцами, но Мишель прошел мимо них. И остановился лишь напротив единственной, которая посмела смотреть ему в глаза. Ее юное лицо обезображивал грубый шрам, а плечи, грудь и живот, которые она вовсе не прятала, не имели живого места.
– Может, ты мне скажешь, кто наградил тебя такой красотой? – спросил граф, помрачнев от гнева.
– Скажу, – промолвила тихо служанка. – Ваш покойный брат постарался…
– И с остальными? – голос Мишеля охрип.
– И с остальными…
– Клейм, заткнись, – попробовал было вмешаться Эйбут, но господин смерил его убийственным взглядом, и тот сжался.
– Пошли все вон! – бросил девушкам Мишель, поспешно направившись к лестнице. И когда его грозный силуэт скрылся на втором этаже, стены замка сотряс яростный возглас:
– Бабушка!
Эдит Дельмас вздрогнула, услышав голос внука, который казался незнакомым. Она только и успела обернуться, когда двери в ее покои с грохотом раскрылись.
– Ты сейчас же расскажешь мне правду! – зарычал Мишель, сверкая глазами, налившимися кровью. – Или я за себя не ручаюсь!
Графиня ждала этого разговора, она поняла, что он неизбежен, когда услышала приказ внука «Раздеться!», адресованный служанкам. Кто-то проболтался, и сомнений, кто именно, у нее не было. Проклятая девчонка! Мало того что забрала жизнь Габриэля, так теперь еще и память о нем омрачила.
– Говори! – потребовал снова Мишель, встав напротив старой дамы, которая на его фоне казалась иссохшей каргой.
– Твой брат был болен, – выдохнула женщина, спрятав подрагивающие руки в складках платья. – Это ты хочешь услышать?
– Больные такое не вытворяют! – взвыл граф, взъерошив свои волосы.
– Это проклятие Габриэль унаследовал от вашего отца, – рухнув в кресло, промолвила Эдит. – Я так молила Бога, чтобы оно обошло вас стороной, но, видимо, он не внял моим молитвам. Я так старалась, чтобы ты забыл тот ужас…
– Что ты говоришь? – Мишель не понимал невнятных слов, произнесенных бабушкой.
– Ты был крошечным, когда я узнала страшную тайну твоего отца. Я провожала тебя ко сну, и мы услышали крик твоей матери. Открывая дверь ее комнаты, я и помыслить не могла, с каким ужасом мне придется там столкнуться. Твой отец с обезумевшим лицом навис над моей девочкой, сжимая кинжал в руках. Ее тело было всё в многочисленных порезах, а острое лезвие приближалось к животу, в котором находился твой брат. А ты, глупыш, последовал за мной и увидел весь ужас происходящего. Я так боялась, что твой разум повредится после произошедшего, но даже и подумать не могла, что беда коснется Габриэля… Позже дочь рассказала, что этот недуг мучил твоего отца с детства. Он зверел и тогда вытворял страшные вещи, а к рассвету просто не помнил о содеянном.
Она рассказывала ему в слезах, и он рыдал вместе с ней, вымаливая прощения. Габриэла любила мужа и молча сносила все издевательства. А я любила твоего брата и не могла отвернуться от него из-за страшного недуга.
– Ты должна была рассказать мне! – воскликнул Мишель, до глубины души поразившись услышанному – Сколько лет ты покрывала эти истязания в моем доме?
– А что бы ты сделал, Мишель? – устало промолвила дама. – Посчитал бы его прокаженным и отослал подальше от себя в монастырь?
– Я бы нашел выход, ведь должно существовать какое-то излечение!
– Нет, думаешь, я не искала, – отмахнулась графиня. – Когда я впервые узнала, что проклятие перешло к моему мальчику, не поверила, списав происшествие на юный возраст. Ведь ему было тогда всего двенадцать, а я так боялась проявления страшного недуга. Он однажды пришел ко мне весь в крови, признавшись, что убил свою любимую кошку. Я спросила, за что, а Габриэль, рыдая, ответил, что не знает. Но подобного не повторялось… До шестнадцати лет. А после конюх обвинил мальчика в том, что он чуть не задушил его дочь. Я заставила их молчать, заплатив немалую сумму. И конечно, принялась искать то, что способно его излечить, но сколько врачей ни осматривали внука, сколько целителей ни давали своих снадобий, пророча скорое выздоровление, ничего не помогало. Временно пришлось его изолировать. Однако когда наступали те темные моменты, он крушил все вокруг, начиная вредить даже себе. Габриэль был не виноват, что унаследовал столь страшное проклятие. Думаешь, он этого хотел? Разве ты помнишь его жестоким? Или грубым? Вспомни! – утерев слезы, потребовала Эдит. – Он всегда был веселым, жизнерадостным мальчиком.
Да, Мишель помнил его именно таким: беззаботным, шебутным младшим братом. Оттого и в слова бабушки было сложно поверить.
– Восемь лет, – опустив голову, произнес граф. – Восемь лет ты скрывала правду. Целых восемь лет! Уму непостижимо! Ты превратила родовой замок в пристанище дьявола. Ты поощряла его безумия, приводя к нему новых девушек. Это ты должна быть проклята за содеянное.
– Не говори так! – прокричала графиня. – Я просто боялась, что он навредит себе. Хотела спасти его и защитить! Кто они, эти девушки? Рабыни, которые, не подбери я их, давно бы сгинули. А здесь они под крышей, в тепле и сыты. Габриэль лишь малая плата за их жизнь.
– Да ты сама безумна! Брата нужно было защищать от тебя! – прорычал Мишель ей в лицо. – Если бы ты только рассказала, я нашел бы выход, и он был жив! Но нет, ты решила молча потакать пороку, вместо того чтобы его искоренить.
– Глупец, – отчаянно выкрикнула старуха. – Ты ничего не знаешь об этом. И благодари Бога за то, что проклятие не коснулось тебя. И моли Его, чтобы оно не передалось твоим сыновьям.
– Вы больны, дражайшая графиня! И ваша болезнь именуется сумасшествием, – промолвил, брезгливо отшатнувшись, Мишель.
– Моя болезнь – слепая любовь к детям дочери!
11 глава
Мишель метался по комнате, не находя себе места. Распахнул окно и впустил внутрь холодный ветер, от которого тут же замаячило пламя в камине. Слова бабушки не выходили у него из головы; они как эхо слышались снова и снова: «Благодари Бога за то, что проклятие не коснулось тебя». Но точно ли не коснулось? Сейчас душу мужчины бередили сомнения. Все услышанное казалось бредом сумасшедшей старухи, и если бы не изуродованные тела служанок, Мишель ни за что не поверил бы в произошедшее. Однако факты говорили сами за себя. И теперь граф не знал, как ему поступить с ужасной семейной тайной. Не знал, обошло ли его стороной безумие. Нет, он никогда не был жесток с женщинами. Но на войне в жестокости с ним вряд ли кто-либо мог сравниться.
Мишель впервые задумался: насколько нормальна его кровожадность? Граф сам лично, не морщась, пытал пленных, и их боль и крики не вызывали у него совершенно никаких эмоций. Он был безжалостен на поле боя и не щадил никого. Но то была война, а в жизни мужчина не проявлял подобной жестокости. Теперь голову бередили жуткие мысли: что, если он не уподобился брату лишь потому, что крови ему хватало на поле боя?
Слова бабушки не давали покоя. Мишель злился на нее и в то же время отчасти понимал. Уйдя в армию, он взвалил на плечи старой женщины все хлопоты по управлению замком. Да и воспитанием Габриэля занималась непосредственно она, в то время как Мишель рос самостоятельно. Граф не обязан был служить, так как унаследовал титул и огромное состояние. К тому же он получил все обязательства по управлению столь огромным наследством и мог начать думать о продолжении великой династии. Но еще в пятнадцать лет Мишель понял, что его прельщает служба. И когда все-таки принял окончательное решение, все очень удивились. Бабушка принялась его отговаривать, но он оставался непреклонен. На восемь лет его затянула военная жизнь, а поле боя заменило родной дом. Да и двор короля принимал его как героя, женщины сами кидались к нему в постель. Мамаши же толкали своих юных дочек к нему под ноги, мечтая выдать их за благородного графа, в придачу ко всему и обеспеченного. Он наслаждался таким раскладом и без страха бросался в бой, не боясь получить очередное ранение.
