Хит, то есть «вереск»… Как подходит ему это имя! Такой же неприкаянный и буйный, как то дикое растение, что покрывает бескрайние пустоши земли, откуда он родом.
Хит вышел из таверны. Он шел, рассекая сплошную стену дождя, навстречу ветру, пытаясь забыть голубые глаза с длинными угольно-черными ресницами, что стояли у него перед глазами. Невинность в теле искусительницы. Он шел все быстрее, он бежал прочь от таверны и от нее, от той, что невольно и болезненно напомнила ему обо всем том, чего ему не суждено иметь в жизни.
Выругавшись, он остановился и оглянулся на размытый дождем силуэт двухэтажного коттеджа, в котором располагалась гостиница и таверна. Ему очень хотелось вернуться, проследить за тем, чтобы она осталась там, где тепло и сухо, пробить стену ее нерешительности и, усадив ее на колени, расцеловать.
Господи, что делала эта барышня в этих краях одна, без присмотра? То, что она леди, он увидел сразу, еще до того, как она раскрыла рот. Голубая кровь – ее не скроешь. К тому же упрямая. За такими глаз да глаз нужен. Эта глупышка и в самом деле возьмет да отправится в путь в ночь, в такую ночь. Хит не на шутку боялся, что ей удастся найти того, кто вызовется ей помочь.
Он тряхнул головой. Он не нес за нее ответственность и никогда не будет нести.
Он повернулся и пошел в кузницу. Просто для того, чтобы не возвращаться в гостиницу, куда его так сильно тянуло. Казалось, невидимая струна натянулась между таверной и им, между ней и им. Перекинувшись парой слов с кузнецом, Хит получил коня. Оседлав коня, он еще раз посмотрел на гостиницу. Как же хотелось ему вернуться туда. Она не хотела, чтобы он уходил. Она не сказала это словами, но глаза были красноречивее слов. Он мог вернуться. Он мог проверить, насколько крепка ее защита. Будь он другим, он, вероятно, так и поступил бы.
Старое знакомое уныние, крадучись, как хищный зверь, заползло в душу, заполнило его изнутри. Такой безнадежности он давно не испытывал. Вот уже несколько лет, как он примирился со своим положением. Научился запрещать себе желать то, что было ему недоступно.
Делла. Делла была его живым плотом в бурном море житейских невзгод. Перед глазами его всплыло ее лицо. Делла поможет ему забыть. Забыть эту девушку, что так остро напомнила ему о том, чего у него никогда не будет. Она поможет разогнать тоску. Он воспользуется ее телом, утонет в ее знакомом тепле и скажет себе, что ему этого хватает.
Он пришпорил коня и понесся через деревню, не разбирая дороги. Он не боялся свернуть себе шею. Жизнь не была ему дорога. Он уже давно перестал заботиться о собственном благополучии.
Иногда он думал, не покончить ли со всем этим одним махом. Нет, о самоубийстве он не помышлял. Его мать избрала этот способ избавления, но он не был трусом, как она. И все же случайная смерть, результат одного из его бесшабашных поступков, стала бы куда более милостивым концом, чем тот, что ждал его впереди.
Он подгонял коня. Подальше отсюда, как можно дальше от гостиницы. Подальше от тоненькой девчушки, что заставила его мечтать о несбыточном. Он не мог стать другим, не связанным по рукам и ногам обязательствами и чувством долга. Он не мог избавиться от проклятия, довлевшего над его жизнью, – это было не в его и ни в чьих силах.
Порция вошла в грязный зал таверны следующим утром, хмурая и злая после общения с хозяином гостиницы. Ужасный человек. Ни на йоту доброты.
– По крайней мере, завтрак мы можем себе позволить, – жизнерадостно, даже слишком жизнерадостно, заявила Нетти, прижав руку к животу с таким видом, словно не ела дня три. – Я сейчас умру от голода. До сих пор не могу поверить, что вы так жестоко обошлись с нами обеими. Это же надо – лишить нас обеих ужина!
Порция закрыла на мгновение глаза и вытянула шею, стараясь ослабить боль от растяжения мышц, полученного явно из-за того, что ей пришлось провести ночь на одной узкой кровати с Нетти в крохотной, насквозь продуваемой комнатке на чердаке – самой дешевой в гостинице.
Хит был прав. В такую погоду никого из дома не вытащишь, чем ни заманивай. Особенно если учесть, что и заманивать-то было особенно нечем. И в результате им с Нетти пришлось провести ночь в этой дыре, дрожа от холода и прижимаясь друг к другу в тщетной попытке согреться, кутаясь в старое, потертое одеяло. После такой ночи привычные жалобы Нетти Порция уже не могла, как обычно, пропускать мимо ушей.
– Я вчера объяснила…
– Да, да, – перебила ее горничная, махнув рукой, при этом скосив взгляд на запястье Порции. – Жаль, что вы не догадались раньше продать браслет. Тогда не пришлось бы ложиться спать голодными.
Порция сжала кошелек, чья теперешняя тяжесть напомнила ей о том, чем ей пришлось пожертвовать. Идея продать браслет пришла к ней вчера ночью, когда она, уставившись в темноту, обмирала от мысли о том, что ей нечем будет расплачиваться с хозяином гостиницы.
Порция потерла запястье. Теперь оно было голым. Три года назад мать прислала ей этот браслет из Италии. Порция редко получала от матери письма, а подарки и того реже. Этот браслет был особенным, он был…
Порция вздохнула, тряхнула головой и сморгнула слезы. Она не станет плакать над какой-нибудь безделушкой. Такой, как браслет, например. Серебро и камешки – и все.
Она обвела взглядом обшарпанный трактир, такой неприглядный в свете дня. Она отказывалась признаться самой себе в том, что искала взглядом кого-то конкретного, но при этом продолжала надеяться, что снова увидит его. По какой-то причине Хит занимал ее мысли еще очень долго после того, как ушел из трактира. Даже когда ей удалось уснуть, он вторгся в ее сон, и во сне его грешные руки и губы делали все то, что обещал его горячий взгляд.
Не увидев Хита, Порция почувствовала разочарование. Столь острое, что не смогла его скрыть. Как глупо! Но вместо Хита она увидела в таверне другого знакомого.
Там, за дальним столиком в углу, склонившись над кружкой с элем, сидел ее кучер.
Не замечая острой боли в лодыжке, вызванной резким движением, она бросилась к нему через зал.
– Джон! Где ты был?
Моргая мутными глазами, он поднял кружку, приветствуя хозяйку.
– Привет, госпожа. А вы что тут делаете?
– Ты меня спрашиваешь? Меня? – От крика у Порции разболелась голова. Кровь гудела в ушах. У нее не укладывалось в голове, как он мог спокойно сидеть тут, потягивая пиво, ни капельки не переживая из-за двух женщин, вверенных его заботам, – двух женщин, которых он бросил на дороге на ночь глядя и ни разу о них не вспомнил. – Мне следовало бы выпороть тебя! Ты должен был еще вчера найти того, кто поможет починить карету, и вернуться!
– Ах ты, негодник паршивый! Где тебя носило? – воскликнула Нетти, подойдя к Порции. Наконец и она продемонстрировала неудовольствие по поводу безответственного поведения кучера.
