В этой части второго этажа, прямо над входом в дом, из двух комнат явно попытались устроить что-то вроде совершенно неуместной здесь галереи с большими светлыми окнами — Саре сразу же подумалось, что когда-то тут, возможно, жил художник. Или хотя бы была мастерская шляпницы.
Последующие владельцы заделали окна, оставив только две узкие щели, наверняка из соображений экономии — чтобы протопить это помещение, понадобилось бы слишком много угля. Впоследствии еще кто-то сократил галерею, чтобы расширить находящийся за ней коридор, ведущий через весь второй этаж и заканчивавшийся узкой лестницей на чердак.
По другую сторону коридора находилась спальня кухарки, большая пустующая комната, непригодная для жилья вследствие протекающего потолка, и кладовая, хранящая следы пребывания едва ли не всех обитателей этого дома, когда-либо владевших им, — старую мебель, пыльные изломанные безделушки, в которых уже невозможно было признать фарфоровую пастушку или модель парусника, старомодную одежду в полурассохшихся сундуках и многое другое.
Впоследствии эта кладовая стала любимым местом Сары и источником всех ее сокровищ. Сейчас же ей думалось, что впереди не ждут никакие радости, уж очень грустным показалось новое пристанище.
Вдоль одной из длинных стен ее комнаты стояла громоздкая скрипучая кровать, явно недавно перетащенная сюда из той самой кладовой и зрительно еще более сужавшая комнату, напротив у окна поместился маленький туалетный столик, знававший лучшие времена. Несколько непохожих друг на друга стульев и устрашающего вида черный гардероб дополняли меблировку. В торцевой стене, как и положено, находился камин, но слишком далеко до кровати, чтобы спящей девочке можно было не бояться застудить себе руки и ноги. Перед камином на пыльном коврике поставили уютное кресло — явный знак дядиного расположения к племяннице, по совести говоря, единственный.
В камине горел аккуратный, экономный огонь, и Сара после непродолжительного раздумья забралась с ногами в кресло и закуталась в связанный из разноцветных остатков шерсти плед — творение какой-нибудь давно почившей рукодельницы.
— И все-таки хорошо, что мы хоть куда-то приехали! — сказала Сара вслух, чтобы нарушить промозглую тишину комнаты.
Путешествие с дядей Эндрю никак нельзя было назвать приятной поездкой. Он и слышать не хотел о том, чтобы нанять экипаж, и весь путь дядя и племянница проделали в дилижансе. Зажатая между какой-нибудь полной дамой и пропахшим чесноком сельским викарием, Сара порой с трудом удерживалась от обморока, тщетно пытаясь вдохнуть хотя бы немного свежего воздуха.
Девочка слышала, как экономка пыталась уговорить мистера Фоскера взять побольше вещей племянницы и ее любимые книги, но дядя в притворном ужасе замахал руками и затянул свое бесконечное: «Что вы, что вы, оплата багажа стоит так дорого! Лишь только наши дела поправятся, мы с малышкой Сарой заведем собственный выезд, а пока что прекрасно сможем попутешествовать и в дилижансе. Девочке будет интересно повидать новые места, это отвлечет ее от тяжких мыслей».
После этого домоправительница презрительно скривила губы, развернулась и покинула мистера Фоскера без всякого почтения. Так уж повелось, что домашняя прислуга не выносит скряг из числа джентльменов, и мнение экономки о мистере Фоскере уже ничто не могло бы изменить. Единственное, от чего он не стал отказываться при сборах, — это приготовленная добросердечной кухаркой большая корзина с провизией, которую дядя Эндрю почти весь путь держал на коленях, время от времени запуская руку внутрь, чтобы вытащить кусок пирога или сочное осеннее яблоко.
Сара настолько утомилась за эти два долгих дня, что даже не могла плакать. Ее горе также словно подернулось дымкой усталости, и девочка крепко заснула в старом кресле в чужом, враждебном ей доме.
Через час ее разбудил дядюшка, громогласно призывающий племянницу идти ужинать. Сара не сразу поняла, где она находится, таким странным показалось ей это место в тусклом свете затухающего дня. Девочка покрутила головой, чувствуя покалывание в шее — следствие неудобной позы, расправила складки на новом черном платье и нехотя выбралась из теплого кокона, в который сумела превратить старый плед.
В маленьком зеркале, висящем между окошками, отразилось бледное, почти незнакомое ей создание, едва ли не призрак кого-то из старых жильцов, и только густые волосы несомненно принадлежали ей, Саре Мэйвуд. Впервые за последние три года платье оказалось ей впору, но сейчас девочка меньше всего склонна была этому порадоваться. Миссис Стоун позаботилась о том, чтобы ей сшили целых три приличных траурных платья, и даже дядя Эндрю не смел возражать в присутствии решительной докторши.
Благодаря миссис Стоун и еще нескольким добрым соседям похороны мистера Мэйвуда прошли, как подобает в кругу зажиточных сельских сквайров. Убогой расчетливости, свойственной таким натурам, как мистер Фоскер и мисс Брук, не нашлось места ни на церемонии, ни на последовавшем за ней траурном обеде. Некоторые дамы едва не плакали от умиления и сочувствия, глядя на бедную дочь Мэйвудов, и запоздало сожалели, что приняли в девочке слишком мало участия. Эти угрызения вылились во множество ласковых слов и подарков, в основном это оказались игрушки и мелкие предметы одежды, но среди них обнаружились и книги, полезные и не очень (последние, конечно, были Саре гораздо милее).
Подарков набралось так много, что мистер Фоскер отказался взять их с собой, но мистер Стоун, на счастье оказавшийся рядом в нужный момент, обещал на свои средства прислать маленькой мисс Мэйвуд все эти милые вещицы, призванные ободрить бедняжку. Против такого подхода мистер Фоскер не возражал, и Сара удовольствовалась пока только тремя книгами, на первое время, самой маленькой из кукол и пушистой серой муфтой, в которой прятала миниатюру с портретом матери.
Перед тем как покинуть комнату, Сара спрятала муфту с ее драгоценным содержимым среди складок пледа. Девочка осторожно спустилась по темной, скрипучей лестнице на первый этаж и из крошечного холла вошла в небольшую столовую.
Мистер Фоскер уже сидел за столом, но и не подумал ругать племянницу за задержку. Хмурая кухарка, встречавшая приезжих на пороге, поставила перед Сарой тарелку и неодобрительно оглядела ее тонкую фигурку.
— Вашей племяннице не мешало бы съедать зараз по две порции пудинга, — заявила она мистеру Фоскеру.
Дядя Эндрю расхохотался, словно кухарка рассказала самый популярный в Лондоне анекдот, и энергично закивал:
— Не беспокойтесь, миссис Дроуби, через два-три месяца это дитя превратится в хорошенькую пухленькую малышку. Долгая дорога и пережитая трагедия повлияли на ее внешность, но это поправимо.
